Волны словно кенгуру

Помогать так помогать.

Вытянули мы на палубе целое многоточие. Положил Витя на место кисть, закурил и выглянул за борт. А Яша подошёл, говорит:

– Что, Америки не видно?

– Да скорей бы...
– вздохнул Витя.
– В Америку, а оттуда домой, в отпуск.
– И пошутил: - На огород! Целый год дома не был!

Это понять можно. За год любая палуба надоест. Это мне пока ничего. Америку посмотреть хочется. Да ещё Новая Зеландия и Австралия впереди.

А Яша погладил бороду и толкнул Виктора в бок:

– Ничего, не скучай! Придём в Лос-Анджелес, всё быстро раскрутится, если под забастовку не попадём. Ещё приедет Серж с Джоном, развеселит.

– Я ему кино везу, - сказал Витя.

– И у меня есть подарочек, - улыбнулся Яша. А я поинтересовался:

– Какой Серж?

– Да такой. Армянин. Говорят, мальчишкой его фашисты угнали откуда-то в Германию, а потом попал сюда.

– А почему не вернётся?
– спросил я.

– Не так всё просто, - сказал Яша.
– Родственников у него вроде бы не осталось. Жена американка. Дети уже... Сначала бедовал, а теперь прижился. Домик у него свой, магазинчик на колёсах для моряков.

– И не только это...

– Ага, - сверкнул Яша огромными глазами и посмотрел на море, будто там что-то увидел.
– Заехали к нему в гости, а он вдруг достаёт из-под подушки автомат-пистолет и в нас целится. Как гангстер.

– Настоящий автомат?
– усомнился я.

– А какой же! Новенький, боевой! Мы спрашиваем: "Зачем тебе? Охотиться, что ли?" А он говорит: "На всякий случай. Как ночью без автомата дверь открывать? Ограбят". Он без автомата ночью не откроет. Ни дом, ни свой магазинчик.

Я только присвистнул и усмехнулся: "дорого-дёшево", за скобы плати, автомат под подушку... Ничего себе!

Я тоже стал чаще поглядывать на горизонт: где же они, небоскрёбы Америки?..

ЗДРАВСТВУЙ, АМЕРИКА!

Каждый день во время обеда по судовому радио звучало:

"От порта Иокогама пройдено столько-то тысяч миль".

"До порта Лос-Анджелес осталось столько-то миль".

Выйдешь на палубу, поднимешь голову вверх и думаешь: даль-то какая! А посмотришь вниз, и мурашки по спине побегут: глубина-то какая!

Только однажды прочертил в небе след самолёт, один-единственный - из Сан-Франциско на Гонолулу - и пропал.

И вдруг по радио объявили:

"До порта Лос-Анджелес осталось 220 миль".

И началось! Один наглаживает брюки, другой драит ботинки. Наталья печёт пирог. Говорит: "Гости придут". А около своей каюты стоит электромеханик, чикает ножницами, как заправский парикмахер, смеётся:

– Всех электриков подстриг. Кто следующий?

Завтра Калифорния!

Небо стало голубым, жарким. Потянулись по нему тонкие сухонькие облака и отразились в океане. За бортом заиграли мазутные пятна. Мы вышли на большую морскую дорогу.

Теперь вся команда высыпала на палубу.

Вон от Лос-Анджелеса на Сан-Франциско или Канаду пошёл элегантный белый "пассажир", за ним увязался старик банановоз, а ещё дальше громадный танкер. И все иод разными флагами. Сияют, чуть в небе не отражаются.

Потеплела вода. И ожила вдруг. Откуда ни возьмись, прошла по борту черепаха. А из-под форштевня как вынырнул, как засопел морской лев! Разбудили!.. Спал на волне, как на диване.

Отфыркался он, ругнулся, наверное, и поплыл подальше. Сложил ласты на брюхе, усы - вверх. Досыпает, работяга!

Всю ночь плескались в глубине непонятные огни, вспыхивали звёзды, шумело что-то живое.

А утром, только я поднялся на ботдек, смотрю, - вокруг бело от крыльев. Парят в небе чайки. Садятся на мачты, на колонки грузовых стрел, держат гордо точёные головы, как ездовые.

Впереди голубеет над водой ажурный мост, и по далёким горам струится, перекатывается синеватый зной.

Прошла рядом с нами белая яхта под парусом, перегнулись через борт загорелые ребята, закричали:

– Привет, русские!

– Привет, привет!
– помахал им Виктор Саныч. В белых перчатках, сияет: сам в порядке, "оркестр" в порядке. Никто не придерётся!

Вышел покурить Федотыч - тоже при параде.

П я побежал в каюту: надо бриться!

Намылился, подмигнул японскому кукольному семейству: "Ну что, не зря в плавание отправились? Вот и приплыли в Америку".

Задышали зноем бетонные причалы, засверкали под жарким калифорнийским солнцем тысячи разноцветных автомобилей. Будто волна выплеснула на берег колорадских жуков. Упёрлись в самое небо подъёмные краны. Из-за пакгауза вылетел на причал на голубом автопогрузчике могучий негр в оранжевой каске, тёмной пятернёй повернул руль... А высоко в небе закувыркался самолётик и стал выписывать по голубому ослепительными буквами: "Посетите нашу ярмарку".

Подставил я лицо солнцу и думаю:

"Ну, здравствуй, Америка! Как-то ты нас встретишь? Дорого, дёшево?"

НЕ ХОТИТЕ ЛИ ВЫ "КАРУ"?

В полдень я пошёл в кают-компанию обедать, но на моём месте возле Виктора Саныча сидел старик: в зелёной форме, сухонький, словно высох в этой жаре. Он всем учтиво кла-нялСя, и мне поклонился. Я сел рядом, а Саныч сказал:

– Мистер Джордж приглашает в город, посмотреть Лос-Анджелес. Говорит: всё покажу. Едем?

Ещё бы! За иллюминаторами заманчиво синели горы...

– А что, - спросил я, - он таксист?

– Нет, просто так, - сказал Саныч, - по своей воле. Старик радостно кивнул:

– О'кей!

Я зарядил фотоаппарат, сбежал по трапу, попробовал землю ногой: как-никак Америка! Качается после плавания!

Мистер Джордж захлопнул за нами дверцу автомобиля, и мы мигом влетели на широкий мост, который я видел ещё с моря. Причалы качнулись внизу слева, справа вдруг сверкнул залив, над пароходом-гигантом вытянулись в небо три розовые трубы.

– "Куин-Мери"!
– показал Саныч.
– Самый большой "пассажир" в мире!