«Волос ангела»

– Верно рассудил: банк нам ни к чему – это против государства. Сразу свору легавых спустят по следу, не старое время. – Юрий Сергеевич засунул пальцы за проймы жилета, по-хозяйски развалившись на стуле.

Внимательно слушавший Невроцкий с какой-то ревнивой злостью отметил, что непонятные ему тарабарские слова блатного жаргона – «музыки» – воспринимаются Базыревым как само собой разумеющееся, давно и хорошо знакомое.

– Согласен… – Антоний бросил в рот щепоть квашеной капусты, пожевал. – Тогда, если не банк, не пойму, куда вести нас хочешь? Неужто по старым следам?

– Угадал, Николай Петрович, именно по старым следам, по храмам, в настоящее время плохо охраняемым. Церковь теперь вне государства, каторги у большевиков нет, анафеме тебя не предадут, а у долгогривых попиков добра хватает. Почему его не взять?

– Маклака, [11] боюсь, не найдем на церковное золотишко. Народец мельчает, – покачал головой Антоний.

– Ну, об этом моя забота, – успокоил его Базырев, – главное – взять, а куда деть будет, придумаем. Но кроме металла и камней нужны хорошие иконы, особо старого письма: владимиро-суздальского, новгородского, северного, если выгорит, то и московской школы Ушакова. Как?

11

Барышник, скупщик краденого, маклер на черном рынке (жаргон.).

Пашка натужно сопел, не решаясь влезть в разговор. Чувствовал – дело пошло серьезное, мешать нельзя, договариваются хозяева: больший с меньшим.

Бывший жандармский ротмистр молча курил, переводя глаза с задумавшегося о чем-то Антония на смотревшего с легкой улыбкой Базырева, смотревшего вроде на всех и ни на кого в отдельности.

Сейчас сухопарый, блондинистый Юрий Сергеевич почему-то напомнил Невроцкому кота Ангела – ленивый прищур глаз, мягкая, расслабленно-безразличная поза и в то же время – готовность мгновенно собраться, выпустив когти, вцепиться и рвать, рвать…

"Съехать надо от него на другую квартиру, – решил для себя Алексей Фадеевич. – Взять побольше денег и съехать. И новую квартирку потихоньку себе приискать, еще одну, о которой ни Базырев, ни эти дельцы уголовного мира ни сном, ни духом знать не должны, – береженого Бог бережет!"

Невроцкий давно привык постоянно беречься – иначе не вытянул бы всего выпавшего ему на долю за последние годы. Теперь новый зигзаг в его судьбе, новые хлопоты, новые обязанности. Сводить знакомство с ВЧК он совсем не хотел, но жизнь – штука круглая. Это Алексей Фадеевич вывел для себя тоже давно. Не без некоторых оснований считая себя человеком достаточно искушенным в сыске, он по опыту знал: такое знакомство может состояться и заочно, без его участия и помимо его желания. Кто гарантирует, что этот сопящий, как закипевший самовар, Пашка не захочет после задержания его облегчить свою участь чистосердечным признанием товарищам из ЧК? На первом же допросе и "отдаст человечка", как любили говорить в жандармском корпусе. Кто ему ближе – Антоний или он, Невроцкий? Из-за Антония Пашку блатные дружки потом и прирезать где-нибудь под забором могут, а из-за него? Нет, все надо проверять и беречься самому, только самому. И смотреть за всеми в оба, ничего не пропуская…

– Положим, есть на примете кое-что стоящее, – наконец нарушил затянувшееся молчание Антоний, – но сначала обговориться надо, как делиться будем.

– По-христиански… – с ехидной усмешкой ответил Базырев. – Волнуешься, боишься остаться внакладе? Не бойся – всем хватит.

– Придется платить за переработку. Церковный металл в изделиях никто не возьмет: не пойдешь с кадильницей или с ризой. Камни и жемчуг с окладов, конечно, сбыть проще. Если там деньги будут, тоже, а вот переработку учти, Юрий Сергеич. Может, на себя расход возьмешь?

– Видно будет по тому, как дела пойдут, а то, знаете, как говорится: хорошо море с берега! Нечего загадывать. Надо начинать.

– Начнем… – заверил его Антоний. – Налей-ка, Павел, выпьем с почином. Да, а приятель ваш, он что – с нами работать наладится или как?

– С вами, с вами… – засмеялся Базырев. – Человек опытный, лишним не будет, а помощь может большую оказать. Ясно?

– Это что же, вроде как приглядывать за мной? – обидчиво насупил брови Антоний, беззастенчиво разглядывая Невроцкого.

– Считай, что так, – спокойно согласился Юрий Сергеевич. – И упаси тебя Господь его ослушаться. Ты меня знаешь.

– Понял… Как вас величать прикажете? – Антоний повернулся к Алексею Фадеевичу. Тот, нащупав под столом ногу Базырева, незаметно наступил на нее.

– Николаев, Александр Петрович, – глядя прямо в глаза Антонию, сказал Невроцкий.

– Во, как в сыскном доложили… – осклабился бандит. Пашка тут же угодливо засмеялся следом за ним. – Раньше как говаривали: у человека три вещи есть, и те не его: душа – попам, тело – докторам, а паспорт – полиции. Нам паспорт ваш ни к чему, а по фамилии не зовем. Имя-отчество употребляем для разговоров промежду собой, а для других?

– Что для других? – не понял Невроцкий.

– Он интересуется: кличка у вас есть? – с милой улыбкой пояснил Базырев.

– Клички у собак… – обиделся Алексей Фадеевич. – Но если вам так хочется, то извольте псевдоним – Банкир.

– Псевдоним у литераторов, а у нас кликуха! Ее поменял – и вроде нет тебя, а уже другой человек. Так-то вот. Ну, Банкир, за удачу, чтобы фарт пошел! – Антоний поднял стакан с водкой…

* * *

Возвращались поздно вечером. Голова у Невроцкого гудела от долгих разговоров, пересудов, обсуждений планов предстоящих дел; он устало прикрыл глаза, развалившись на жесткой лавке вагона пригородного поезда; покачивало, хотелось вздремнуть под мерный стук колес.

Сидевший рядом Базырев с букетом полевых цветов в руках – ни дать ни взять дачник, возвращающийся в Москву после приятно проведенного за городом дня, – внимательно оглядев почти пустой вагон, тихо толкнул плечом Алексея Фадеевича. Тот открыл глаза:

– Что?

– Завтра переберетесь на другую квартиру. Я уже договорился. И еще – ваш наган хорош, но в случае чего… возьмите у меня кольт. Дарю. Очень приличный калибр, затылочный предохранитель на рукояти, точный бой. Как стреляете?

– Когда-то, в полку, был первым среди офицеров.

– Прекрасно. Патроны разрывные – то, что нужно. При малейшей опасности провала или угрозе задержания ваша задача будет всех их… До одного! Антония первым…

* * *

Андрей Воронцов проснулся поздно. Первое, что увидел, открыв глаза, – палка с отполированной его ладонью рукояткой, прислоненная к кровати. Во сне он видел себя молодым: нет, он и сейчас не стар, но понятие молодости с некоторых пор сконцентрировалось для него только в том времени, когда у него еще не сидел в груди немецкий осколок, когда он не ходил, припадая на искалеченную ногу и тяжело опираясь на палку.

Да, видел себя во сне молодым… Гремела музыка, блестел навощенный паркет, и он легко танцевал, а вокруг горели огни, много огней, сверкали подвесками люстры, переливалась разноцветными светлячками фонариков новогодняя елка, слышался смех, лилось в бокалы шампанское, звенел хрусталь…