Волшебство на грани

– Ты так разбираешься в растениях…

– В своё время, я погубил розы, которые посадила твоя мама. Я был безутешен, думал, что они дадут хотя бы крошечное ощущение того, что Фолия рядом, но цветы умирали, как только я их касался. Не мог остановиться.…

Он вздохнул и воскликнул с горечью:

– Если бы ты знал, как прекрасны были эти розы!

Я не знал, что ответить.

Отец выдержал паузу, и продолжил, как ни в чём не бывало:

– Ты лучше в дом проходи, Навира стол накрыла…

– Я не голоден.

– Семён! Нельзя обижать старую и больную женщину, ей будет очень не приятно, если ничего не съешь. Поверь, она вкусно готовит.

Мы поднялись на крыльцо, я взялся за дверную ручку, но помедлил входить в особняк.

– Не стесняйся, проходи. – Улыбнулся мне отец.

И тут я спросил:

– Ответь на один вопрос. Ты действительно любишь Фольму? Только честно…

– Понимаешь… – Замялся Прохор Мылченко, он этого не ожидал. – Фольма… Я не чувствую к ней особой симпатии…

– Как? – не понял я. – А зачем ты тогда женишься?

– Она мать моего будущего ребёнка. А, как человек порядочный…

Я открыл дверь, не дав ему договорить. Когда вошли в прихожую, он буркнул:

– Ладно, не будем об этом.

Тема Фольмы была ему не приятна.

А я заметил, что в прихожей висят большие ветвистые оленьи рога, на которых удобно разместились три чёрные шляпы-цилиндра.

– Это мне кто-то на корпоративе «Чалинвеста» подарил, три года назад. – Пояснил отец. – Позавчера я рылся на чердаке и нашёл их. Хорошая вешалка.

На кухне был накрыт небольшой столик, что стоял возле единственного окна, подоконник которого занимали горшки с геранью. На плите в кастрюле что-то варилось, деревянная ложка, парящая над ней, периодически это помешивала.

Пахло супом, пряностями и чем-то имбирным.

Мы с отцом разместились за столом, я сел спиной к холодильнику. Есть, по-прежнему, не хотелось.

Навира, как всегда похожая на престарелую монашку, положила нам суп и ушла звать Фольму.

Фольма оказалась довольно худощавой девицей лет тридцати. Короткие крашеные в молочный цвет волосы чуть-чуть не доставали до плеч. Её лицо напоминало поросячье. Она сверкнула маленькими непонятного цвета глазками и ушла с кухни, бросив Навире:

– Принеси мне клубники!

Голос у Фольмы был очень писклявым, как у чайки.

Со мной она не поздоровалась. Впрочем, я с ней тоже.

Прохор Мылченко принялся за свой суп.

Я вяло водил ложкой по остывающему борщовому «болотцу» в тарелке.

– Почему не ешь? – не понял отец, опустошив свою тарелку.

– Аппетита нет…

– Голодной смертью умереть не позволю!

– Я супы не ем.

Отец даже чуть не подавился куском хлеба, когда это услышал.

– С каких это пор? – удивился Прохор.

– Сколько себя помню.

Я, правда, супы не ел, по крайней мере, большинство. Борщ, щи и тому подобные кулинарные изыски мне можно было не предлагать. Я их с детства ненавидел. А сейчас, в связи со всем пережитым, мне вообще есть не хотелось. Аппетит ушёл, не прощаясь, и не оставив обратного адреса.

– Надеюсь, ты не собираешься морить себя голодом? – с подозрением спросил отец и протянул мне пирожок, лежащий на красивом узорчатом подносе. – Как жаль, что раньше не взялся за твоё воспитание.

Я взял пирожок и неохотно откусил от него кусочек.

Раздался писк домофона, а затем на кухню вбежала Навира, говоря:

– Господин, там журналистка пришла.

– Зачем? – удивился мой отец.

– Говорит, хочет интервью взять у вашего сына.

Я, услышав это, подавился.

– Хм… – Насупился Прохор Мылченко.

– Собирается расспросить его насчёт принцессы…

Я вздрогнул, снова думая о Карсилине….

– Навира! – отец встал из-за стола. – Ну, просил же!

– Так мне её впускать?…

Отец задумчиво посмотрел на меня:

– Говорить с ней, или нет, решать тебе, Семён.

Я отложил пирожок, нервно сглотнув, и сказал:

– Пусть уходит.

Отец с помощью магии, направил тарелку в мойку:

– Люди хотят знать, какой была их принцесса. В этом нет ничего плохого….

Я глубоко вздохнул, не было желания давать интервью. Кроме того, боялся, что, отвечая на вопросы о Карси, буду из последних сил сдерживать слёзы.

– Пусть уходит! – Повторил я, громче.

– Навира, скажи журналистке, что я не намерен её впускать. – Отдал распоряжение отец.

***

После обеда отец показал мне мою комнату. Находилась она на третьем этаже, небольшая, стены украшали старые синие в полоску обои, как внизу, в большой комнате. Только, не такие выцветшие. Рядом с большим буковым комодом располагалась кровать с резными ножками. Возле стенки на высоком тёмном шкафу стояли антикварные кувшины, коллекцию которых собирала ещё моя прабабушка. Серо-голубые занавески загораживали единственное окно, и то маленькое.

Ну что ж, до завтра можно потерпеть. Потом во дворец вернусь, там мне спокойнее.

– Ты, надеюсь, не обидишься, я в комнату, которую хотел выделить тебе, поселил Фольму. Ей эта не понравилась. Но это временно! – смутился отец, пытаясь оправдаться.

Мне не принципиально, в какой комнате сегодня спать. Да и беременным, они ведь нервные, уступать надо.

Ещё, завтра я собирался наведаться в ЧАЛИКУН, отчислиться. Оставаться на этом факультете было выше моих сил, приходить туда на пары, и каждый раз чувствовать, как же сильно мне не хватает Карси….

Карсилина мечтала стать боевым магом, а я уже ничего не хочу. Да и какой из меня теперь боевой маг, если даже сам себя чуть не убил, хоть и подсознательно. Однокурсники уже, наверное, бесчисленное количество зачётов сдали…

Отчислюсь из университета, уйду в подполье, и буду деградировать. А может, просто умру от недостатка амбиций и потери желания жить.

Из комнаты я не выходил. Навира щедро приносила мне еду. Её стряпня оставалась мной не тронутой. Вечером заглянула тётя Ира, но я с ней даже не разговаривал.