Волшебство на грани

– Это единственное, что может…

– Так, всё! – она резко поднялась, и направилась к стойке регистратуры. – Никому не позволю так обращаться со своим племянником! Я его забираю!

– Ирина, это безумие. Вам не позволят! – попытался остановить её мой отец.

Та потребовала вызвать главного врача. Он явился в вестибюль через десять минут, и на него тут же обрушился гнев моей тёти.

– …Это что ещё за безобразие! – кричала она. – Как так можно!..

Оказавшиеся в вестибюле люди с интересом наблюдали за этой сценой.

Доктор пытался оправдываться, но тётя безжалостно отбивала все его аргументы, даже «Он может умереть, если не блокировать сознание», не подействовало на неё.

– Или вы прекращаете свои пигмейские методы, или я забираю отсюда племянника! – возмущалась тётя Ира. – И сама займусь его лечением!

Судя по тону, говорила она вполне серьезно.

Наконец врач сдался:

– Ладно, мы пересмотрим методы его лечения…

– Вы уж её простите, она в этой стране первый раз. – Извинялся Прохор Мылченко, чувствуя себя неловко…

***

Через три дня после этого разговора.

…Я проснулся.…

Пустота в голове. Неприятная и, почему-то, давящая.

А ещё я не помнил последних событий, как будто кто-то взял большую чугунную сковороду и шарахнул меня ей по затылку, обеспечивая кратковременной амнезией. Единственное, что я смог выудить из глубин воспоминаний, как отец выходит из себя, и бьёт кулаком по тумбочке. Но вот, что он мне говорил, не знаю.

Я присел на кровати, осознавая, что одет в мешковатую белую с бледно-зелёными вертикальными полосками пижаму, и принялся осматривать место своего пребывания.

Стены обклеены желтоватыми обоями. Такого цвета обычно бывает больной пересохший лимон. Прямоугольные лампы, в плафонах которых покоились прожаренные лампочками трупики мух, «украшали» потолок. Решёток на окнах нет, уже хорошо. Значит, меня не удерживают.

Вот и та самая тумбочка возле кровати, дверца её немного покосилась.

На тумбочке было пусто. Как и в ней. Интересно, где мои вещи, ну хоть какие-нибудь? В самой тумбочке тоже ничего нет.

Рядом с окном стояли два деревянных стула. На спинке одного из них висела моя одежда. Почему-то черная, слишком официальная. По сравнению с пижамой – точно.

Я почесал затылок, пытаясь вспомнить, что тогда было. Что отмечали Фротгерты? Какое официальное мероприятие они проводили? Но не смог. Память была наглухо заблокирована магией докторов.

Я поднялся, собираясь сделать пару шагов до двери. Тут же закружилась голова, и я вынужден был опуститься обратно на кровать.

Интересно, а кто-нибудь, кроме моего отца, знает, что я здесь?

Надо будет у Кари спросить, когда она придёт меня навестить, что случилось. Она, наверное, сейчас на какой-нибудь скучной лекции в институте… Интересно, сегодня понедельник, среда, или вообще воскресение?

Тут дверь в мою палату открылась, и вошёл Димка Морквинов. Он поправил съехавшую на бок клетчатую кепку и сказал, присаживаясь рядом:

– Привет. Я тут зайти решил, с утра пораньше, а то сегодня ещё посетители намечаются. Как самочувствие?

Я взвесил все свои ощущения, но ничего примечательного не обнаружил:

– Не знаю. А что со мной?

– Не в курсе…

– У тебя выходной? – перебил я.

– Воскресенье ещё никто не отменял. – Заявил Димка и улыбнулся.

– Понятно… – Я подумал, что это странно, если Морквинов встает раньше, чем Карсилина, когда и спешить, собственно, никуда не надо.

Может, зачёт завтра важный, и она к нему готовится? Ну, она же придёт в больницу меня навестить!

Димка поднялся, вспоминая:

– Я тебе принёс кое-что! Правда, твой папа запретил фотографии носить, но я думаю, это лучше, чем фотка!..

Минуту он что-то искал у себя в карманах, затем, с довольным видом, протянул мне амулет Карсилины на цепочке.

– Только ты его спрячь, а то Прохору Платоновичу это не понравится. – Бормотал он.

Я взял у него амулет и с недоумением посмотрел на друга:

– А Карси он что, не нужен? Или ты стащил?..

Тут уже Димка уставился на меня, в замешательстве, а затем сказал, уязвленным тоном:

– Он лежал у тебя в комнате на столе!

– Что он там делал?

– Ну, как бы, Карси… – Сказал он, и осёкся, поняв. – Так ты ничего не помнишь?..

– Помню, что-то одно, что-то второе и что-то третье! – съязвил я, начиная терять терпение. – Что случилось, я не понимаю!!

Морквинов хотел всё рассказать, но спохватился, не желая волновать, и сказал, глупо улыбаясь:

– Ничего страшного. Всё хорошо.

Я хотел возразить, мол, если бы было все так прекрасно, то я бы сейчас не находился в больнице, но Димка не дал мне и рта раскрыть:

– Кстати, твоя тётя Ира из Зебровска приехала. – Сообщил он, а про себя порадовался, что вместе с ней не приехала ещё и его родня.

– Зачем?

– Ну, она откуда-то узнала, что ты заболел, и очень беспокоится…

– Димка, ты про Карси говорил. С ней что-то случилось?

Он, молча, посмотрел на меня, соображая, что бы такое сказать, но не смог ничего придумать лучше, чем:

– Да… всё с ней в порядке!

У меня сложилось ощущение, он что-то не договаривает.

– Только, она сегодня не придёт, занята очень. – Поспешил добавить Морквинов. – И завтра…

– Мне нужно позвонить!

– Прости, друг, но я телефон дома забыл. – Соврал он.

Затем он попятился к дверям, приговаривая:

– Ты, это, поправляйся!..

– Амулет Карсилине верни. – Попросил я, но Димка его не взял.

Он бросил: «Пока», и поспешил удалиться.

Я положил медальон на тумбочку.

Морквинов себя подозрительно ведёт!..

***

А Зольтер в это утро патрулировал подземный лабиринт. Ему очень хотелось спать, да и куда денешься от этого дежурства, если заставляют…

Ему, Серебринке и ещё нескольким служащим из отдела безопасности было поручено охранять подземелье, так как, никто ещё не поймал убийц кухарки Зинаиды, да и потайной путь в убежище Гадритты не был найден. Сегодня была очередь Зольтера.

Золотский со скучающим видом бродил по прохладному подземелью, и уже подумывал подняться наверх, выпить чашку кофе, но тут услышал в конце коридора со стороны каземат какой-то звук.