Вопреки судьбе
Шрифт:
Он вздрогнул. Опять — то же самое едва заметное мерцание. Едва заметная красная вспышка, тончайшей извилистой линией вдоль коридора. Словно…
…словно нить, натянутая над самым полом.
Азирафаэль медленно, ещё не уверенный до конца в своей догадке, опустил глаза. Проследил взглядом это призрачное мерцанием… И, всхлипнув, без сил осел на колени.
— Кроули, зачем же ты, дорогой мой…
Нить кончалась… точнее, начиналась от левой ладони демона, и текла, едва заметной тончайшей струйкой, исчезая где-то в сумеречном полусвете Третьего Круга. Азирафаэль без сил прижал пальцы к саднящим глазам. Кроули и впрямь сделал это. Как и обещал.
Ему было больно. Больно, муторно,
Азирафаэль не понимал, что делать дальше. Наверное, ему и впрямь нужно идти. Вряд ли эта путеводная нить продержится долго, после того как Кроули… после того как…
Он сглотнул. Какая разница, что нужно. Мало ли, чего хотел этот сумасшедший самоубийца!
Он яростно провёл ладонью по лицу, стирая непрошенные злые слёзы. И, решительно нагнувшись над почти уже не дышащим демоном, положил дрожащую ладонь на его грудь. Так, чтобы слышать пальцами слабые толчки медленно затихающего сердца.
Если уж на то пошло, кто сказал, что ему нужна именно Сила, чтобы исцелить вычерпавшего себя до дна друга? В конце концов, не хлебом единым, как говорится…
Азирафаэль поколебался, перебирая в памяти всё то, что знал о физиологии демонов, и гоня от себя даже мысль о том, что может не спасти, а наоборот, убить Кроули. Упрямо тряхнул головой. Нет. Если бы это было так, он не мог бы его лечить. Не справился бы — хоть и медленно, не сразу — с ожогами в сорок первом. Не мог бы принять его собственную силу, все те разы, когда Кроули исцелял его физическую оболочку, а порой и истинную сущность…
…Тем более что это — не Сила. Не Благодать, будь она неладна. Просто — душевное тепло. Любовь. Забота. Всё то, что он так боялся все эти тысячелетия направлять на Кроули, опасаясь кары Небес, а ещё больше — собственной симпатии к существу, предавшему на заре времён всё, во что верил он сам. Страшась увидеть, как отшатывается с отвращением и болью тот, кого привык за все эти тысячелетия считать самим близким своим другом. Казалось бы — какая глупость! Привыкнув учитывать — всегда, каждый момент жизни на земле — каких книг не должно быть там, где Кроули может за них зацепиться, какие предметы должны быть убраны как можно дальше… Приучив себя не пользоваться бездумно благословениями, даже когда путешествует один, и выбирать путь подальше от святых источников, если приходилось отправиться куда-то с Кроули… Радуясь каждой случайной встрече, каждому спору с упрямым и ехидным Змеем… Доверяя этому неправильному демону больше, чем кому-либо на Небесах — всё равно продолжать считать его обычным демоном, которому не нужны проявления обычного душевного тепла.
…Не нужны — или опасны?..
Он колебался, да. Кто мог сказать, что случится? Он боялся. И осознания убийства самого дорогого для себя существа боялся куда больше, чем того, что и сам неизбежно тогда останется запертым в Аду. И всё-таки — стоять в бездействии и надеяться на то, что Кроули и на этот раз справится сам, было ещё страшнее.
И поэтому он осторожно склонился над мертвенно-серым лицом и осторожно, надеясь, что не сделает хуже, надавил с двух сторон на челюстные мышцы, заставляя Кроули приоткрыть рот сильнее. Вздрогнул невольно, вдруг осознав, что ещё недавно буквально сгоравший от внутреннего жара Кроули был совершенно ледяным, словно холод субреальности высосал из него всё тепло. Внутри всё сжалось от мысли, что, быть может, уже слишком поздно. Нет! Нет, этого не могло быть. Он не верил в это. А пока он не верит… Пока он не верит, этого не случится. Не имеет права случиться. Он с острым сочувствием погладил демона
по лбу, мысленно умоляя потерпеть ещё немного.И, решившись, сделал глубокий вдох. А потом медленно, осторожно выдохнул воздух в страдальчески приоткрытые губы Кроули, стараясь вместе с частицами кислорода перелить в его тело как можно больше собственных жизненных сил. Только жизнь, никакой Благодати, упаси Бог. Жизнь — и Любовь, которой, теперь знал Азирафаэль, в самом Кроули намного больше, чем в любом из знакомых ему ангелов.
И, по крайней мере, ею он мог делиться без опаски сжечь инфернальную сущность своего лучшего друга.
В груди начало неприятно колоть, но он не прерывался, вздохнув лишь тогда, когда перед глазами замелькали чёрные точки. Пошатнулся, оперся ладонью о пол возле головы Кроули: слабость, и без того чудовищная, навалилась на плечи горным хребтом. Получилось? Нет? Он повёл головой, пытаясь справиться с головокружением. И после недолгого колебания нехотя убрал руку с груди демона, чтобы ещё раз провести ладонью по лбу Кроули. Холодный, какой же чудовищно холодный… Несколько минут назад ему казалось, что о Кроули можно обжечься, и мысли против воли возвращались к Хастуру, его мечу и раненому крылу, так и не исцелённому до конца. Сейчас он был бы рад даже этому лихорадочному жару.
Азирафаэль беспомощно всхлипнул. Холодный узел в груди давил так, что казалось — вот-вот задохнётся от удушающего бессильного ужаса. Рука невольно метнулась обратно к груди, и он с облегчением почувствовал неровные, пугающе слабые толчки под пальцами. Если тело Кроули, которому, кажется, не нанесено серьёзного вреда, в таком ужасающе плохом состоянии… То что же, Господи, что с его истинной сущностью? Азирафаэль зажмурился. Слёзы упрямо жгли глаза, но предаваться скорби сейчас не было времени.
Нет! Он вообще не будет предаваться скорби, потому что это не понадобится! Ему просто нужно помочь Кроули прийти в себя. И добраться до портала. И…
Над дальнейшим ангел размышлять не стал. Не было времени. Вместо этого вновь вдохнул, с горечью ощущая, насколько пуст и пропитан удушающей Скверной здешний воздух. И вновь склонился к губам демона.
На этот раз насытить воздух собственным светом жизни было ещё труднее. Трудно делиться тем, чего у тебя самого уже — на донышке. Он выдохнул, стараясь сделать поток переливаемой в Кроули силы как можно более адресным, не потерять впустую ни одной малейшей капли. Поколебался — и толкнул часть упрямо не желающей покидать тело энергии через пальцы, вливая их прямо в спотыкающееся сердце.
И спустя несколько невыносимо тяжёлых секунд почувствовал, как что-то изменилось. Угасающее биение под пальцами вдруг замерло, затихло на миг… Слепой ужас захлестнул сознание, сжал сердце, так, что задохнувшемся от боли Азирафаэлю показалось, что сейчас они просто умрут — оба.
А спустя несколько секунд в оцепеневшие пальцы толкнулась волна тепла, и Кроули, едва слышно застонав, сделал глубокий прерывистый вдох.
Азирафаэль коротко всхлипнул.
— О, мой Бог…
Облегчение вдруг обрушилось невыносимой тяжестью, и ангел, зажмурившись, без сил уткнулся лбом в грудь Кроули. Вдруг резко, до дурноты, закружилась голова.
Кроули вздохнул вновь — коротко, прерывисто, содрогаясь всем телом. Вздрогнули, беспорядочно затрепетали бессильно распластанные чёрные крылья. И миг блаженного всепоглощающего счастья миновал, словно сон. Вместо него вновь навалился страх. Ангел поспешно выпрямился и, в ужасе глядя на задыхающегося друга, плотнее прижал руку к груди, вливая в его тело ещё немного собственных сил. А потом, с острым приступом слабости осознав, что миг спустя рухнет рядом с Кроули, беспомощно сжал его плечи.