Вопреки судьбе
Шрифт:
— Кроули, нет! Что ты делаешь!
Он чудовищным усилием открыл глаза — с трудом, борясь с непослушными, так и норовящими вновь опуститься веками и, в панике прижимая к себе змея, рывком сел. Змей рваным движением обвился вокруг его руки, упираясь узкой головой ему в подбородком, и что-то зло прошипел.
И это определённо не было согласием.
— Хватит! Кроули, пожалуйста, уже достаточно, не нужно больше! — чувствуя, как захлёстывает паника, взмолился он. Волна силы, вливающаяся в него, утихла, но он всё ещё ощущал её слабые ручейки, текущие к нему от Кроули. — О, ради Бога, дорогой мой, прекрати! Со мной уже всё хорошо, ну же!
Змей замер. Отстранился, крупно вздрагивая всем телом и настороженно глядя ему в
Горло перехватило вдруг мучительным спазмом, и ангел, резко зажмурившись, судорожно вздохнул, изо всех сил пытаясь удержать вскипевшие на глазах слёзы. Нет. Нет, нет, пожалуйста, ну зачем так… Какой же он глупец, слепой глупец…
И он ещё пытался угадать, откуда взялись особенно глубокие, совсем свежие ожоги?..
— Ох, дорогой мой… — беспомощно прошептал он, с трудом сглатывая и слыша, как против воли срывается собственный голос. Он прерывисто вздохнул, пытаясь сказать… сказать… что-то. Что-то, что могло бы облечь словами буквально разрывающие его грудь эмоции. Что-то, что Кроули обязательно нужно было услышать…
Слов не было. Болело сердце, о, как же оно болело… Лишь сейчас Азирафаэль запоздало понял, что эти минуты (или часы?), что он мирно спал в наполненном Благодатью склепе, для Кроули превратились в вечность в самом глубоком кругу Ада. Без преувеличений. Он даже не задался вопросом, что происходило между моментом, когда он услышал прощальное «спи» и погрузился в блаженный сон, до того мига, когда открыл глаза, пробуждаясь в тепле и свете святого места. Что чувствововал Кроули всё это время. Что он успел передумать, дожидаясь его возвращения… в сознание? Или к жизни?
…Что он успел сделать, чтобы исцелить его от адского холода, Скверны — и, возможно, собственного яда? Сколько энергии отдать, пока он был без сознания и не способен был даже ощутить этих спасительных усилий?..
Азирафаэль осторожно сдвинул дрожащую руку и мягко, с мучительным сочувствием и буквально разрывающим грудь чувством вины, погладил безвольно лежащую на его предплечье треугольную голову.
— Спасибо тебе, дорогой мой… — почти беззвучно прошептал он, с облегчением чувствуя, как в ответ на его слова безвольное тело на его руках слабо вздрагивает, пытаясь улечься поудобнее. Шевельнулись, с трудом разомкнулись мигательные перепонки, на миг открывая мутные глаза цвета расплавленного золота. Кроули вяло шевельнул головой, на несколько секунд плотнее прижимаясь к его ладони. Высунулся из рта, тут же спрятался тонкий язык. Потом жёлтые глаза вновь устало смежились.
Азирафаэль сглотнул горький комок в горле. И, беспомощно оглянувшись, со всей возможной аккуратностью сдвинулся на холодящую Скверной фанеру, стараясь не потревожить то ли уснувшего, то ли просто обессиленного змея ни единым резким движением. Зажмурился, чувствуя, как болезненно печёт глаза. Поколебался миг, но всё-таки медленно подтянул к себе ноги, устраиваясь на доске по-турецки.
А потом, тяжело вздохнув, осторожно сдвинул руки, укладывая длинное тело поудобнее, и приготовился ждать. Если он хоть что-то понимал в происходящем, рано или поздно сюда должен был прийти тот самый священник, что помог Кроули со святой водой… и, судя по всему, оставил в углу картонную коробку с каким-то мелким хламом, угрожающего размера садовые ножницы…
И ведро. Если Азирафаэль правильно рассмотрел — не пустое.
Мысленно он застонал. Что ему стоило сразу осмотреть склеп и подумать о том, что он будет делать, когда потребуется восстановить растраченные на исцеление Кроули силы! Если в ведре святая вода (а Азирафаэль был убеждён, что это именно так), ему достаточно было бы несколько глотков, чтобы если не прийти в себя полностью, то, по крайней мере, справиться
с отвратительными симптомами перерасхода энергии. Всего несколько глотков воды, где-нибудь подальше от Кроули и его ненадёжного убежища…И его бедному демону не пришлось бы тратить собственные, и без того вычерпанные до дна, силы, чтобы привести его в чувство.
Ангел медленно вздохнул, заставляя себя не взвыть от разочарования в голос. И, решительно отведя взгляд от соблазнительно поблёскивающего ведра, вновь против воли провёл по спине змея, с горечью ощущая, как грубо топорщатся под пальцами не до конца исцелённые ожоги.
Не сейчас. Как бы не хотелось исправить всё и сразу, но — не сейчас. У него теперь будет время, чтобы вылечить все раны, полученные Кроули из-за него. И извиниться — о, ему за многое, слишком многое придётся просить прощения… За целых шестьдесят веков, которые он с упорством, достойным лучшего применения, считал своего лучшего друга демоном, не желая видеть его истинной сути и истинных мотивов.
А потом он свяжется с Раем. И найдёт способ достучаться до Метатрона. Или даже до Самой, если понадобится.
И заставит их вернуть Кроули то, что по какой-то нелепой, жестокой, несправедливой ошибке было отнято у него на заре времён.
Крылья. Его белые крылья, которых он был достоин больше, чем кто-либо другой на Небесах.
Глава 31
Вельзевул задумчиво листала тонкую картонную папку, к каким, по непонятной причине, питала особое пристрастие Дагон, и с каждой страницей выражение на её лице становилось всё более торжествующим. Будь лорд Ада человеком, она наверняка бы уже благодарила Бога за редкостную удачу. Но поскольку в Преисподней имя Всемогущей было не в чести, то благодарила она себя — за дальновидность и предусмотрительность, не позволившие отмахнуться от неожиданного звонка на принадлежащий сбежавшему ангелу смартфон.
Дагон поработала продуктивно, найдя даже ту информацию, которой, вполне вероятно, не было и у конкурентов Сверху. Хотя вряд ли смогла сделать из неё соответствующие выводы, судя по разочарованному выражению на лице. Впрочем, на это Вельзевул и не рассчитывала. Её никогда не хватало на что-то большее, нежели педантичное выполнение приказов и усмирение непокорных. В принципе, даже хорошо, что амбициозная герцог не проявляет достаточно ума, чтобы зарекомендовать себя перед лицом Владыки как тот, кто может более успешно заниматься управлением Преисподней.
Вельзевул задумчиво постучала пальцами по странице. Итак, художница. Неоригинально. Рай всегда питал слабость к смертным, проявляющим склонность к Творению. И прилагал все силы, чтобы развить и поддержать искру Её огня в душах. Но совершенно не учитывал других потребностей, свойственных смертным. Что, впрочем, было только на пользу Аду, поскольку значительная часть гениальных поэтов, музыкантов и художников в конце концов оказывались Внизу. Как и подавляющее большинство недооценённых гениев — к которым, без сомнения, принадлежала и эта неудавшаяся суицидница.
Она пролистнула пару страниц назад, чтобы освежить в памяти несколько прошедших мимо внимания подробностей. Неверный бойфренд, неожиданно разорвавшая контракт студия. На взгляд Вельзевул, правильно сделавшая, ни одной нормальной фирме (которые, как известно, малый филиал Ада) не нужны картины, заставляющие пускать счастливые слюни в радужных мечтах, вместо чтобы призывать покупателей отстёгивать денежки за очередную и даром не нужную им услугу. Не хочет торговать талантом? Зря, ни на что большее смертные всё равно не способны. Ах, тут ещё и какой-то неудачный конкурс… Полный набор. Странно, что Небеса ей не заинтересовались. Хотя… Надо будет уточнить, может, как раз и заинтересовались, но тоже решили ловить предателей на живца. Не самый удачный вариант. Рай может пойти на физическую ликвидацию, но не на поражение в битве за душу.