Вопросы
Шрифт:
– Прощайте, Николай Петрович. Я очень вас любила, – произнесло эхо в белых стенах больницы.
О смерти Выготцева Дим узнал из газет. Вот так... внезапно это случилось. Неожиданно. И такая тишина вдруг повисла над «Фортуной», словно гроб с покойником стоял где-то поблизости.
Гости рассуждали о том, что Выготцев был еще достаточно молод и мог бы... мог бы еще пожить. И Дим не поддержал ни одного разговора о молодости и потенциале Выготцева.
Отношения с Ригой не то чтобы натянулись. Они исчезли, они перестали существовать,
И вдруг Дим не выдержал, обернулся, уперся в Ригу синим взглядом.
– Ну, как она?
Ригу как током ударило, распрямился и отшатнулся к окну, стукнувшись плечом о раму.
– Ничего. Она ведь раньше ушла, чем он умер. Она успела с ним попрощаться.
– С твоей подачи?
– С моей, – кивнул Рига. – Вбила себе в голову, что она недостойна счастья. Да почему же?
– Ты собираешься... счасливой ее делать? – спросил Дим.
– Мы же закрыли эту тему, – напомнил Рига.
Дим сел в кресло и плеснул себе холодной теккилы.
– Закрыли? Да, закрыли. Просто болезненная история. Не могу отойти. Я ведь думал с ней жить по-новому. А погряз совсем... в этом всем. В том, от чего бежал.
– Потому что без нее?
– Нет. Потому что я ошибся. Жизнь везде одна. Люди везде одни. Деньги везде одни. Наркотики везде одни. Солнце везде одно. Некуда бежать... от него. И ей некуда бежать. От Выготцева она побежит к тебе... чего ради? Любит она тебя что ли? Нет. А просто Выготцева нет и деться ей некуда. И денег взять негде. Откуда тут любви взяться? Никакой любви нет. Она всегда будет искать того, с кем ей лучше... с тобой, с Выготцевым или с Киргизом...
– С каким Киргизом?
– Я просто говорю, – Дим дернул плечами. – Не о нас, допустим... Если она придет к тебе, значит, ей это выгодно. Выгоднее всего, и ничего больше. Не говори, что ты романтик, Рига. Ты все прекрасно понимаешь. Тот, кто убивал за деньги, не может быть романтиком. А иначе ты стал бы проповедником и на войне призывал бы всех покончить с Дьяволом внутри самих себя. Нет, ты на этом заработал – без сантиментов. И здесь то же самое. Она тебе нравится, и ты ее покупаешь. И для нее будет лучше поскорее продаться. Чтобы без аукциона, без распродажи с уценкой.
Рига вдруг улыбнулся.
– Я тебе объясню, почему ты не прав. Если бы так было, мир бы уже кончился. Сдулся. Выдохся. Я люблю ее. Если я и не был романтиком, то стал им. Она меня любит. Мы поженимся. У нас будут дети. Вот, что я тебе скажу. Мы будем растить детей, смотреть друг на друга и радоваться... А ты вечно будешь одиноким, циничным, холодным параноиком... Будешь падать в обморок от собственного цинизма!
Дим засмеялся.
– Ну-ну, Рига. Она тебя любит? Это кто тебе такое сказал? Думаешь, в этом городе, на берегу этого дрянного мелкого моря, этой грязной лужи, куда плевали и испражнялись, можно жить человеческой жизнью и можно любить?
Теперь Рига искренне удивился.
– А при чем здесь это? Сам же говоришь, что жизнь везде одна и люди везде одни. И любить можно везде. В любом веке, в любое время, в любом месте. Я понял это благодаря ей.
– Она тебя любит? – вдруг спросил Дим, как человек, который споткнулся о какую-то мысль и не может избавиться от нее.
Рига пошел к двери, бросив на ходу:
– Не хочу с тобой спорить. Не веришь никому, видишь во всем только грязь, только наркотики – твое дело.
Легче было думать,
что она просто согласилась быть с Ригой. Рига по сравнению с Выготцевым – Аполлон. Богат, красив, молод. В его чувство тоже легко поверить. Ее беспокойные глаза обладают страшной магией. Он просто околдован их лунным мерцаним. Действительно, есть в ней что-то необычайное, чего не вытравишь кислотой будней. К ней грязь не пристает. А как она перчатки стаскивала... так нервно, словно этими пальчиками каждый день с Выготцева не снимала ни штаны, ни сапоги. Чистая наша девочка, скромная гувернантка...Юлька, вот, вся, как на ладони. Ничего из себя не корчит. А то... лунный свет, видите ли. Кто это, Рига сказал? Ерунда какая. Или само всплыло в сознании?
И дела не шли в голову. И она не шла из головы. Наконец, Дим поднялся и пошел в ресторан – осведомиться о закупках. И, поговорив с управляющим, столкнулся с Юлькой, пришедшей на свою смену. Она повязала фартучек и прицепила на кудрявую голову чепчик.
– Ну, нравлюсь я тебе?
– Нравишься, – кивнул Дим. – А, скажи, Рига тебе нравится?
– Рига? Ты ревнуешь? – просияла Юлька. – Нравится. Рига классный.
– Ну, и если бы..., – помог Дим.
Она замахала головой.
– Нет. Ты лучше.
– Ясно. Я хозяин. И денег у меня больше.
– Нет, мне просто длинные волосы не нравятся...
Дим отвернулся и вышел из ресторана. Вот так же и Таня могла бы сейчас выбирать, и, может, даже выбрала бы его, вменив Риге в вину длинные волосы. Если бы не эта «любовь». Откуда она взялась?
Нет, Дим никогда не позволит ей выбирать после ее признаний другому. Никогда не придет к ней. Другое дело, что живет без нее, словно она постоянно рядом. Смотрит на Ригу – и думает о ней. Поднимает голову к небу – и зажмуривается от зеленого взгляда ее беспокойных глаз... А ветер... А лунный свет... Выходит, что все вокруг – она. Только она. И часы тикают: Та-ня, Та-ня, Та-ня. И на пляже постоянно зовет кто-то: «Таня, иди сюда!» И в номере бродит какое-то заблудившееся эхо: «Та-а-а-а-аня». И сны снятся о ней. О том, чего никогда не было, и о том, чего никогда не будет. Наваждение такое...
Стоит Диму подумать, что сейчас Рига поедет к ней, увидит ее, будет держать ее за руку и говорить с ней... если не больше. Может, будет целовать ее волосы и видеть прямо перед собой ее печальные глаза... А может, будет качаться над ее телом, входя в нее по проторенной Выготцевым дорожке. Будет вдыхать запах ее кожи, будет поглощать тепло ее голого тела, будет ловить губами каждый ее вздох...
Дим чувствует, что ненавидит Ригу за то, что она его любит. Ненавидит себя. Ненавидит ее. И любит только свою мечту о ней. О ней – которой нет. О ней – которая не похожа на ту Таню, которая встречается с Ригой. И все-таки о ней.
«Таня, Таня», – вхлипывает эхо в коридорах «Фортуны». «Таня, Таня», – шепчут волны, разливаясь по песчаному берегу. «Таня, Таня», – вскрикивают над морем чайки. И южная ночь накрывает беззвездной пеленой весь город... Таня...
Илона сидела, подперев голову рукой и уставившись на порезанную клеенку на столе. Она приходила часто, вот так сидела на кухне, смотрела на плохо отмытую Таней клеенку и вздрагивала от звука голосов соседей, звонков и шагов на лестнице. Жизнь многоэтажного дома со всем его дребезжанием пугала ее, привыкшую к покою и уюту роскошного особняка Выготцева.