Вопросы

Но, убедившись в том, что Рига любит ее и что у них есть будущее, Таня и не подумала отказать ему. И не отказывала никогда потом, когда Рига возвращался из «Фортуны» под утро. И ритм ее жизни изменился, сломался, и, казалось, что сломался позвоночник, и ее руки, ноги и все тело перестали принадлежать ей, повисли безвольно. Если Рига и был требователен, то не к ее поведению, а к чувствам. И она ловила себя на том, что приноравливается к нему точно так же, как к старику Выготцеву, зная, когда ему улыбнуться, а когда подыграть в его страстном порыве.

Итак, найдите сто отличий. Найдите десять отличий. Найдите хотя бы пять...

Но когда пришел Дим, чтобы швырнуть ей в лицо деньги «за Ригу», Таня поняла, что поступила правильно, как бы тяжело ни дался ей этот выбор. Потому что этот человек... на весеннем столичном ветру, в кепке, в черных очках поверх кепки, с покрасневшими руками... этот человек... в фирменных джинсах и дорогом кожаном пиджаке, только что вышедший из дорогого автомобиля... он никогда ничего не увидит в ней, кроме продажной девки, кроме проститутки, дешевой содержанки. Он никогда не поверит в то, что она живая женщина, которая хочет любить, мечтает о семье, о собственном доме, которая просто ошиблась, оступилась и полетела бы в пропасть, если бы Рига не подхватил. Но Ригу – Бог послал. Рига подхватил. И за это Таня будет служить ему верой и правдой, как преданная собака или протертое полотенце.

А потом думает – зачем? Зачем он подхватил? Ведь это то же самое, что угождать Выготцеву, жить с ним, понимать, что он хороший человек, и ничего не чувствовать к нему, кроме благодарности.

Размышления измучили ее совершенно. Она проводит бессонные ночи без Риги в его квартире, а утром он возвращается и увлекает ее в постель. Потом спит до обеда, а она бродит одна по дому. Потом вместе выходят, обедают где-то... Но четкого режима нет: Рига может подолгу пропадать на сделках, на каких-то разборках, в качалке с ребятами.

Спросил как-то:

– Не боишься, что меня убьют?

И ей сделалось стыдно, что она не боится. Ей эта мысль даже в голову не приходила. Запоздало прижалась к нему и спросила, заглядывая в глаза:

– Тебя не убьют, Рига?

Он промолчал. Заговорил только в постели, обнимая ее и прижимая к себе.

– Таня, давай в октябре поженимся...

– Почему в октябре?

И опять долго нет ответа.

– Я скажу, почему в октябре. А ты – взамен – тоже ответишь мне на один вопрос...

Она кивнула в темноте. Рига еще посмотрел в потолок, и когда лунный свет совсем пропал за окном, и стал сереть рассвет, заговорил глухо:

– Как-то в октябре я был на одной войне. И это был такой холодный октябрь, совершенно чужой... И листья носились какие-то незнакомые, не такие, как здесь. А до войны... я не был отморозком. В универе латынь учил и не думал о том, что где-то одни люди других убивают. Там, знаешь, все перевернулось – грязь, пыль, кровь, и ветер носит эти черные листья. И постоянно – опасность. Чужой язык. Чужие лица. Чужая война. Я уже и позабыл, что приехал ради денег, пытался только выжить, а чтобы выжить – пришлось убивать. Наконец, последняя партия оружия было доставлена, я получил свои деньги. Для меня эта чужая война была уже позади. Мы с одним чеченом ехали в аэропорт, уже общались запросто, байки какие-то травили, и вдруг у нашего авто пробили шину. Машину обстреляли. Мы закатились в кювет. Поняли, примерно откуда. Дорога – пуста в оба конца, напротив – лесополоса. Мой друг поднялся, выстрелил наугад, и в тот же миг его упал убитым. Меткость была предельная. И если бы мы не неслись на большой скорости, стрелок и в первый раз прицелился бы получше...

Мы лежали по разным сторонам трассы. Я – с деньгами и своим светлым будущим, а этот снайпер – с идеями, принципами или еще чем-то. И я так его ненавидел, что метнулся через дорогу к нему в эту жидкую лесополосу. Еще с минуту мы выслеживали друг друга в почерневших полуголых кустах, а потом я заметил его маску – черную шапочку с прорезями для глаз и рта. Он, видно, потерял меня из виду, я оказался сзади, упал на него и выбил из рук винтовку.

И когда я на него упал, понял, что его тело – мягче и меньше, чем я ожидал. А когда сорвал с убийцы маску – передо мной оказалась девчонка с огромными карими глазами и торчащими волосами.

– Стреляй! – сказала она.

А я сел, направив на нее оружие и не мог заставить себя выстрелить. Она спокойно поднялась и отряхнулась. Сказала, что из-за таких продажных сук, как я, они и не могут победить. А мне дела не было до этого, я смотрел на нее во все глаза. Впервые видел женщину-снайпера, о которых на войне и русские, и чечены рассказывали легенды, потому что воевали девчонки и на той, и на другой стороне. И легенды эти были похожи на страшные сказки. И пока я сидел, вытаращившись на нее и пытаясь припомнить все услышанное, она дернулась в воздухе, как черная молния, выбила у меня из рук ствол и прижала меня к холодной земле, наступив ботинком на горло. С такой тренированной ловкостью я еще не сталкивался и понял – на уровне инстинкта – что действовать нужно незамедлительно. Я схватил ее за ногу, мы стали бороться, она царапалась, я бил ее по лицу, и, наконец, одолел, но инстинкты сработали все сразу. Я уже рвал на ней одежду, а она материла меня последними словами. Я зажал ей рот. Тогда мне не то, что не хотелось ее поцеловать, а хотелось причинить ей как можно больше боли. И это все засело во мне надолго. Этот октябрь... Я бросил ее в лесополосе без оружия. И она плакала не как убийца, не как солдат, не как снайпер, а как обычная дворовая девчонка. И тогда я решил, что если начну новую жизнь, чтобы никогда не вспоминать прошлое, то это случится обязательно в октябре.

Рига умолк.

– Женщина не должна воевать. И не должна быть никем унижена, – сказал после паузы.

Таня посмотрела за окно – на розовеющее небо.

– А теперь ты ответь мне... Таня... за что?

Она приподнялась на локте и взглянула ему в лицо. За что? За что он получил деньги тогда? За что получает теперь? За что девочка хотела убить его? За что он ее изнасиловал? Или за что он мучится так долго, вспоминая это?

– Что именно? – спросила она.

– За что ты его так любишь, Таня? – закончил Рига совершенно неожиданно.

– За то, что тоже мечтала начать новую жизнь с человеком, который ничего не знал бы обо мне. Но он так унизил меня, что..., – она затихла.

– Что? – спросил Рига.

– Что никакая война не идет в сравнение...

30. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВСТУПАЮТ В СГОВОР?

Неожиданно в «Фортуне» появился Джин. Без приглашения, без предупреждения. Обнялись с Димом по-братски, закатились в ресторан. Джин жевал и оглядывался все вокруг с живым интересом.

– Да, да, круто. На широкую ногу. А честно – без «товара» это все пошло бы на дно, так? Эта роскошь губительна без сети.

Итак, Джин не утратил своей привычки опережать ответом незаданный вопрос собеседника.

– Нет, я просто уточняю. Ты тут хозяин, царь и бог, ясно. Я не в претензии, мне процент капает. Товар делим честно.

– Тогда что?

– Соскучился просто. Кисло у нас. Невесело.

– Да и здесь море остыло.

– Здесь не в море дело. Здесь власти нет. Здесь ты один, да вот этот парень твой, – Джин кивнул на вошедшего Ригу, – власть. Это здорово. А у меня на шее полстолицы сидит и все норовят в карман залезть.

Рига присел с ними.

– И девки у нас все кислые. Прокисли дуры, – продолжал Джин весело. – А здесь, вау, какие цыпочки.

Дим почему-то вспомнил о его садистских причудах.

– Да, у нас живее. Вот Рига женится. Рига, пригласи гостя на свадьбу, – бросил Дим.

– На куда? – поразился Джин. – На свадьбу, мать ее? Обожаю свадьбы!

Рига молчал.

– И что тебя толкает под венец? Миллионы ее папаши? Или одряхление твоего члена?

– Все вместе, – усмехнулся Рига.