Вопросы

Теперь Илоне было жутко в его доме и неловко в квартире Тани.

– Ну, почему, почему ты не хочешь вернуться?! – всхлипывала Илона. – Мы же подруги, Танечка. Мы обе вдовами остались...

– Может, ты и Алену пригласишь? – бросила Таня.

– Ну, что ты за дура такая?! – сорвалась Илона. – Его нет. Одни мы с тобой. Это и твой дом тоже.

– Мне здесь лучше, Илона. Легче дышать.

– Здесь? – Илона обвела глазами убогое жилище.

Разговор оборвался, как и раньше обрывался на этом месте. Илона в сердцах хлопала скрипящей дверью, а Таня садилась на ее место за кухонным столом и смотрела на порезы на клеенке.

Рига приехал спустя неделю после его смерти. И беседа никак не завязывалась, словно они договорились не упоминать имени покойного, а больше говорить было не о чем. Рига прошелся по затхлой, старой квартире, пропахшей прежними хозяевами и пылью прошлых десятилетий, взглянул через окно во двор и спросил рассеянно:

– Нравится тебе здесь?

Таня кивнула.

А потом она задумалась о Риге. Не потому, что он был высок, энергичен и добр к ней, а потому, что она его не любила. Вот такая странная вещь женская логика. Таня подумала, что отсутствие любви не только не помешает ей начать все заново, а наоборот – сделает ее более свободной и раскованной в общении с молодым человеком. Она вдруг почувствовала , что она не умерла вместе с Выготцевым, не лежит под толщей сырой земли, что она молода, красива и имеет право быть счастливой.

Она поверила в Ригу. Она поверила в себя. И она поверила в них вдвоем. Лапы Выготцева словно ослабили свою хватку, а его тень перестала заслонять окна.

Она пыталась разворошить в себе девичьи мечты о сексе с молодым парнем, но ничего не шло на ум, кроме бразильских сериалов. Таня разделась и подошла к зеркалу.

Ложь! Нет на ее теле никаких следов от пальцев Выготцева. Ее губы словно и не знали никогда его поцелуев. Она жива. Она молода. Она... Таня стояла голая перед зеркалом и по ее щекам текли слезы. Ей казалось, что она – совсем раздетая – идет среди людей за гробом Выготцева и ловит на себе осуждающие взгляды. Она отшатнулась от своего отражения. Это была единственная фантазия, которую нарисовало ее искалеченное воображение.

Когда Рига приехал на следующий день, Таня не решалась взглянуть ему в глаза. И он уловил это напряжение, поймал ее за руку, удержал. Стал, как обычно, целовать ее пальцы. Таня подалась вперед и прильнула к нему, пряча голову на его груди. Рига опешил. Думал, ей потребуется бездна времени, чтобы прийти в себя. Заглянул ей в глаза.

– Таня... я не хочу, чтобы ты относилась к этому, как к эксперименту над собой... и надо мной.

– Я знаю, – она кивнула.

Но подсознательно – этого не вытравишь. Она оценивала и силу рук Риги, и остроту его прикосновений. Новизна ощущений озадачила ее, привыкшую к дряблому телу Выготцева. Рига действовал не быстро, но напряжение его тела звенело и невольно передавалось ей.

– Рига, – она отстранилась, останавливая его.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

– Рига... давай свет выключим, – попросила она.

– Ты хочешь? – спросил он. – Правда, хочешь?

– Не спрашивай...

Точно на этот вопрос ответить она не могла. Рига старался, но сомнения оставались. А, с другой стороны, давать обратный ход делу он не собирался и уверенно переступил через свои сомнения. Она сказала «да». Почему он не должен ей верить? Она же сама сказала.

Рига увлек ее на скрипящий диван. Кого только ни принимал этот продажный диван за время своего существования в этой квартире... А теперь охотно принял Ригу с Таней, ничуть не отличая их от прочих совокупляющихся на нем пар.

Но отличие было. Таня прислушивалась к скрипу пружин, и ей казалось, что этот скрип раздается прямо из ее сердца. Она зажмурилась, пытаясь отдаться не столько мужчине, сколько хаосу человеческих инстинктов, но скрип пружин спугнул все женские, похотливые, кошачьи, животные инстинкты и оставил одно чувство недоумения.

Рига, со всей своей опытностью древнего воина, скандинавского рыцаря и современного ловеласа, обращался с ней вполне профессионально, и притом не методически и по-спортивному сухо, а поэтически упоенно и чувственно. Таня поняла это. Поняла, как это для него важно, и поверила, что он ее любит. Нигде так не зияет провалом отсутствие любви, как в постели между лежащими рядом людьми. Здесь этого провала не было. Было другое. Было ее скрипящее недоумение.

Нельзя сказать, что увлекшись сопоставлениями, она не чувствовала ровным счетом ничего. Она легко поддалась его ритму и отвечала ему с не меньшим желанием, радуясь тому, что его кожа такая гладкая, свежая и приятная для губ. И вдруг, устав от острой упругости его тела и от его ласк, она зло подумала: «Когда же это закончится?», и тут же ее захлестнуло то самое недоумение... отчаянное, безысходное, на грани рыданий и истерик.

Усвоив механику, ее тело продолжало отвечать Риге, а душа, как прежде, смотрела со стороны на эти жалкие попытки и унизительные терзания. Не вооружившись никакими контрацептивами и боясь усложнить ее жизнь непредвиденными последствиями близости, Рига, наконец, приподнялся над ее телом, освободив его от своего присутствия. Таня обхватила его за спину.

– Рига, хороший мой... мой добрый мальчик..

Закрыла за собой дверь ванной, включила воду и присела на холодный кафельный пол.

– Хороший мой мальчик... Лучше бы я умерла вместе с ним. Лучше бы я умерла... Лучше бы я умерла, Рига...

Вода продолжала течь.

Когда она вернулась в комнату, Рига не спал. Сидел раздетый на постели, едва прикрывшись простыней, красивый неестественной – древней красотой. Таня села рядом и поцеловала его в голое плечо.

– Прости меня.

Рига отвернулся, дернул выключатель и погасил ночник. В темноте посмотрел ей в лицо.

– Ты моя. Ты будешь всегда со мной. Мы поженимся. Сейчас ты напряжена и поэтому... поэтому тебе тяжело.

– Прости меня, – повторила она.

– И ты меня прости, Таня. Нам не нужно было спешить. Я, наверное, переоценил себя. У меня было много женщин, и все они... все... короче, – Рига сбился. – А теперь они все ничего не значат по сравнению с тобой, с одним твоим взглядом...

Они лежали обнявшись, и каждый чувствовал себя несчастным каким-то новым несчастьем, которого не было раньше. Рига прижимал ее к себе, и чем она была ближе, тем сильнее что-то зудело в сердце и не давало уснуть. И Таня не спала, дышала в его плечо и пыталась выровнять дыхание, чтобы не задохнуться от слез.

– Я люблю тебя, – повторил вдруг Рига и почувствовал, как ее слеза обожгла ему плечо.

28. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ТОРГУЮТСЯ?

Это не была первая любовь и не была любовь с первого взгляда. Ничего «первого» в ней не было, и он для нее не был первым. Рига хорошо помнил, как, увидев ее впервые в «Фортуне» с Выготцевым, предложил Диму отбить ее у старика. А теперь сам разбил бы за нее голову.

Лето клонилось к закату. Очередное строительство, завуалированное покровом ночи, не отпугнуло приезжих. Риге казалось, что все отдыхают среди груды кирпичей и цемента. Парадоксальная была ситуация: ни дым заводов, ни грязная вода, ни кирпичи не только не нарушали идилии отдыха, а, наоборот, раскрывали глубоко затаенные человеческие склонности, пороки и дурные привычки: употреблять наркотики, пить, водиться с проститутками, играть в азартные игры. И все расставались с деньгами легко и весело.