Воронцов. Перезагрузка. Книга 3

— А что, барин, — обратился ко мне Фома, вытирая усы после еды, — как думаете, с продажей досок всё гладко пройдёт?

Я задумчиво поворошил угли палкой:

— Должно пройти. Доски у нас хорошие, качественные. А что, есть сомнения?

Фома покачал головой:

— Да нет, просто… Тот купец, что меня расспрашивал, он ведь не просто так интересовался. Может, конкуренцию нам составить хочет.

— Пусть попробует, — хмыкнул Захар. — Наши доски всё равно лучше будут.

— Вот-вот, — кивнул я. — Так что не переживай, Фома. Наш товар своё место найдёт.

Разговор перешёл на городские цены, на то, что ещё нужно закупить в городе помимо уже запланированного, на новости, которые Фома слышал от других купцов. Ночь становилась всё глубже, звёзды ярче, а голоса тише — усталость брала своё.

— Ну что, — сказал наконец Захар, поднимаясь, — пора и на покой. Завтра рано вставать, путь неблизкий.

Все стали расходиться по шатрам. Я задержался ещё на минуту у костра, глядя на огонь и размышляя о предстоящей поездке. В городе нужно будет не только продать доски и закупить необходимое, но и разведать обстановку, узнать новости, а может, и завести полезные знакомства.

— Егорушка, идём, — позвала Машка из шатра. — Ночь уже.

Я встал и направился к нашему временному пристанищу. Завтра предстоял долгий день, и нужно было хорошо отдохнуть.

— Никифор, — смотри внимательно. Место хоть и проверенное, но мало ли кто по ночам шастает.

— Не сомневайтесь, барин, — серьёзно кивнул тот. — Глаз не сомкну.

С этим я и отправился спать, забираясь в шатёр, где уже ждала Машка, расстелившая наши постели. Сквозь щель в пологе виднелось звёздное небо и оранжевые отблески костра. Последнее, что я услышал перед тем, как заснуть, был тихий голос Никифора, напевающего какую-то старую казачью песню, да стрекот ночных кузнечиков в траве.

Утро встретило нас мягким, розоватым светом, пробивающимся сквозь кроны деревьев. Лагерь наш, разбитый накануне вечером на опушке леса, неподалеку от дороги на Тулу, уже вовсю гудел — мужики собирали пожитки, Машка хлопотала у костра, готовя завтрак.

Я вышел из шатра, потягиваясь и разминая затёкшие от ночи на жёстком ложе мышцы, когда приметил рыжую гостью. На самом краю лагеря, осторожно принюхиваясь и поводя острыми ушами, сидела лиса. Её янтарные глаза внимательно следили за движениями людей, а пышный хвост нервно подрагивал.

— Глядите-ка, — хмыкнул Захар, заметив зверька, — хитрая морда пожаловала. Еду выпрашивает, не иначе.

Лиса, словно понимая человеческую речь, склонила голову набок и тихонько тявкнула.

— Какая красавица, — восхитилась Машка, осторожно подходя ближе. — Гляди, Егорушка, как шерсть-то горит на солнце!

И вправду, рыжий мех лисицы в утренних лучах казался почти огненным, особенно на кончике пушистого хвоста.

Захар, прищурившись, снял с пояса нож:

— А что, может, подбить её? Из хвоста добрый воротник выйдет, а Марье на зиму шапка будет.

Машка тут же всплеснула руками:

— Что ты, Захар! Не надо! Смотри, какая она красивая! И не боится ведь нас совсем, словно с добром пришла.

Лиса, будто понимая, что решается её судьба, села прямо, обернув лапы пушистым хвостом, и уставилась на нас с таким достоинством, что даже я невольно залюбовался.

— Ладно, — махнул я рукой, — пусть живёт. Бросьте ей кусок от завтрака, и в путь. Нам ещё до Тулы добираться.

Машка просияла и тут же отломила от своей краюхи хлеба кусок, смоченный в мясном соке. Осторожно приблизившись, она положила угощение на землю и отступила. Лиса выждала немного, затем стремительным движением схватила подношение и отбежала в сторону, где с аппетитом принялась за еду.

— Вот спасибо, Егорушка, — Машка благодарно коснулась моей руки. — Примета хорошая — лиса к удаче путь указывает.

Захар только хмыкнул, убирая нож обратно за пояс:

— Какая там удача… Просто зверь оголодал, вот и пришёл к людям.

— Собирайтесь быстрее, — поторопил я всех. — Выезжаем с первыми лучами.

Мужики споро собрали шатры, затушили костёр водой из ручья, и вскоре мы уже грузились на телеги. Лиса наблюдала за нами с безопасного расстояния, иногда принюхиваясь и поводя ушами.

— Глянь-ка, провожает, — шепнула Машка, когда мы тронулись в путь.

И правда, рыжая бестия бежала вдоль дороги некоторое время, словно указывая путь, а потом одним прыжком скрылась в подлеске, мелькнув напоследок огненным хвостом.

Сегодня шли гораздо быстрее, чем вчера — Захар настоял, мол, чтоб засветло в город попасть.

— В Туле к ночи неспокойно бывает, — пояснил он, когда я спросил о причине спешки. — Особенно у застав. Лучше засветло проехать, да на постоялом дворе устроиться.

Я согласился — Захар места знал, ему виднее. Дорога петляла меж невысоких холмов, то ныряя в берёзовые рощи, то выскакивая на открытые поля, где вовсю колосилась рожь.

Митяй, правивший лошадью, негромко напевал какую-то протяжную песню, а Захар с Пахомом ехали чуть впереди, негромко переговариваясь о чём-то своём.

И действительно, уже после обеда, который мы наскоро перекусили, не распрягая лошадей, вдалеке показались первые строения пригорода. А ещё часа через два мы уже въезжали в город, минуя заставу, где хмурый стражник лишь мельком глянул на наш обоз и махнул рукой, пропуская.

Тула раскинулась передо мной во всей красе, и я с трудом сдерживал изумление, стараясь не выказать, что вижу всё это впервые. Широкие, по сравнению с деревенскими тропками, улицы, вымощенные булыжником, двух- и трёхэтажные каменные дома с резными наличниками, купола церквей, сияющие на солнце медью и золотом.

Народу на улицах было видимо-невидимо: купцы в долгополых кафтанах, мещане в картузах, женщины в ярких платках, снующие туда-сюда мальчишки-посыльные. А шум! После тишины леса и полей городской гомон оглушал: крики разносчиков, цокот копыт, скрип телег, звон колоколов, доносящийся откуда-то сверху.

— Ишь, народищу-то, — присвистнул Митяй, с любопытством вертя головой.

— Ярмарка, видать, — предположил Захар. — Потому и людно.

Я только кивнул, внимательно разглядывая всё вокруг, но стараясь делать это незаметно, будто всё это для меня привычно и не вызывает никакого удивления.

Особенно поразили меня вывески лавок и мастерских — яркие, с затейливыми рисунками, обещающие и «колониальные товары», и «галантерейные изделия», и «лучшие в губернии пряники».

А запахи! Они накатывали волнами: то терпкий дух дублёной кожи из кожевенного ряда, то аромат свежей выпечки из булочной, то густой запах дёгтя от тележных колёс, то сладковатый — от пряничных лавок.