Воронцов. Перезагрузка

— Да, могло быть и хуже, — со вздохом сказал я, окидывая комнату взглядом. — По крайней мере, не всё разграблено.

Я поёжился. Прекрасное наследство — дом-развалюха и репутация кровожадных тиранов. Но к делу — надо было как-то обустраиваться, ночевать на улице не хотелось.

Удивительно, но в этой убогости я почувствовал некую странную надежду. Да, дом был запущен, но не безнадёжно, и если приложить определённые усилия, можно в него вдохнуть новую жизнь. А знания из будущего… что ж, они должны дать мне некие преимущества. Правда, не помню, чтобы на курсах выживания нас учили, как реставрировать помещичьи усадьбы XIX века, но что-то подсказывало, что самые базовые вещи вроде дезинфекции и гигиены уже будут неплохим стартом.

— Митяй, — я повернулся к парню, который всё ещё стоял у порога, рассматривая портреты, — найди-ка, чем можно убраться, ветошь там, вёдра.

Он растерянно заморгал, явно не ожидая такого вопроса от барина. В его мире, видимо, дворяне не снисходили до обсуждения уборки, тем более до прямого в ней участия, и, не скрывая удивления, пробормотал:

— Барин сам убираться будет?

— А ты думал, я буду сидеть в пыли и ждать, пока кто-то это сделает за меня? — усмехнулся я. — Давай, давай, впрягайся, и воды нужно принести, много воды.

Митяй прошвырнулся по углам и в сенях, заглядывая в каждый закуток, словно охотничий пёс, идущий по следу. Минут через пять его голова показалась в дверном проёме, а глаза светились азартом находки.

— Нашёл, барин! — воскликнул он с гордостью кладоискателя. — Вот, глядите!

В руках он держал деревянное корыто, потемневшее от времени и воды, с небольшой трещиной сбоку, но всё ещё вполне пригодное для дела. За его спиной в сенях я заметил ещё несколько таких же деревянных вёдер, сложенных одно в другое, словно матрёшки.

— Отлично, — кивнул я, засучивая рукава дорогой рубашки.

Тонкая ткань не предназначалась для подобных работ, но выбора не было. Странно было осознавать, что эти руки, привыкшие к клавиатуре и сенсорным экранам, сейчас будут отмывать вековую грязь. Впрочем, за последний день моя жизнь настолько перевернулась, что уборка старого дома казалась наименьшей из странностей.

— Значится так, — начал я, входя в роль распорядителя работ, — пол вымыть, пыль везде протереть. Паутину сбить со всех углов. Тряпки найди, если нету, возьми какие-то старые простыни или полотенца — что-нибудь, чем можно работать.

Митяй огляделся по сторонам, почёсывая затылок, словно пытаясь вспомнить что-то важное. И тут как будто бы его озарило:

— Да в сенях видел ветошь старую! Там, за дверью, в сундуке, — он махнул рукой в сторону сеней. — Много всякого тряпья. А воду из колодца придётся носить, он во дворе недалече, я видел.

Митяй принес воды и я взяв тряпку из старого сундука, начал протирать мебель. Занимаясь всеми этими делами, я почувствовал, как непривычно заныли мышцы. Тело Егора, хоть и было крепким, явно не привыкло к физическому труду. Руки помещика, не знавшие черновой работы, быстро устали, спина тоже ныла от непривычной нагрузки. Ну, впрочем, это поправимо — пара недель такой работы, и мускулы окрепнут.

— Так, бери матрасы и несём их во двор, потом ты снова за водой, а я займусь мебелью, — отдал я новое распоряжение, закончив с одним из шкафов.

— Слушаюсь, барин, — в голосе Митяя по-прежнему звучало странное удивление, словно он наблюдал за диковинным животным в зверинце. Ещё бы — барин, который сам берётся за тряпку, для него это, наверное, как слон, играющий на скрипке.

Мы вытащили матрасы во двор, кряхтя от их тяжести. Они были набиты слежавшимся сеном, от которого пахло сыростью и мышами. С усилием вытряхнули содержимое, подняв облако пыли и трухи, от которой оба закашлялись.

— Эх, боярин, да тут, похоже, со времён вашего дедушки никто не менял сено, — заметил Митяй, вытирая слезящиеся от пыли глаза.

Мы повесили опустевшие чехлы матрасов сушиться на заходящем солнце, перекинув их через покосившийся забор. Пустые, они казались огромными холщовыми мешками, с прорехами и пятнами, но в целом ещё вполне пригодными.

— Надо будет свежего сена набрать, — сказал я, отряхивая руки.

Пока Митяй ходил за водой для продолжения уборки, я решил осмотреть территорию усадьбы более тщательно. Двор был неухожен, зарос бурьяном по пояс, но всё же можно было различить остатки садовых дорожек, клумб и даже пары лавок под раскидистым деревом.

За домом обнаружилась небольшая постройка — флигель, с пристройкой — видать, сараем. Судя по заросшей тропинке, туда давно никто не ходил.

Я с трудом отодвинул скрипучую дверь, которая сопротивлялась моим усилиям, словно не хотела раскрывать свои секреты, и заглянул внутрь. Флигель же оказался бывшим жилищем для прислуги. Простая обстановка: деревянная кровать, застеленная потёртым одеялом, стол, два стула, сундук у стены. Везде грязь и запустение.

Примыкающий к флигелю сарай стал настоящим сокровищем. Когда я открыл дверь, которая тоже поддалась не сразу — петли ссохлись от долгого бездействия и явно требовали замены. Я сделал несколько шагов, и глаза постепенно привыкли к темноте. Внутри стоял полумрак, лишь косые лучи солнца пробивались сквозь щели в стенах, что позволяло разглядеть содержимое.

Там обнаружился целый арсенал инструментов — лопаты разных видов, грабли, мотыги, серпы и косы висели на стенах, словно экспонаты музея сельского хозяйства. Создавалось впечатление, что когда-то за инструментом следили — все висело аккуратно и упорядоченно.

В углу же стояли плотницкие инструменты — топоры разных размеров от маленького колуна до внушительного лесоруба, пилы с разной формой зубьев, молотки, долото и рубанки, аккуратно разложенные на верстаке. В другом углу меня ждала новая находка — кузнечные принадлежности: клещи разной формы и размера, молоты и даже небольшая наковальня, установленная на крепком пне. Металл покрылся лёгким налётом ржавчины, но это была поверхностная коррозия, которую легко можно было устранить. Я взял один из молотков, примерился — тяжёлый, но удобно лежит в руке, с таким можно работать.

На полках вдоль стены аккуратно лежали бондарные инструменты для изготовления бочек — набойки, скобели, даже специальные циркули для разметки клёпок. Видно было, что ими пользовались.

У противоположной стены стояли вилы разных видов. Видать у каждых была своя особая принадлежность. Рядом лежала цепь для обмолота, мотки верёвок различной толщины и даже конская сбруя, потрескавшаяся от времени. Местами кожа и вовсе рассыпалась.

В дальнем углу я заметил что-то, накрытое парусиной. Отодвинув пыльную ткань, я обнаружил сундук с замком. Замок был не заперт, и я осторожно поднял крышку. Внутри оказались более деликатные инструменты — ножницы для стрижки скотины, иглы для шитья кожи, шила разных размеров, формы для изготовления свечей, и даже несколько хирургических инструментов, завёрнутых в промасленную ткань — видимо, для лечения животных.

— Вот это я удачно зашёл! Находка что надо, — пробормотал я, пробуя пальцем лезвие косы на остроту. Оно было тусклым, но всё ещё достаточно острым, чтобы порезаться при неосторожном обращении. — С этим можно работать. Но подточить все равно не мешало бы.

Я медленно обходил сарай, прикасаясь к инструментам, словно знакомясь с ними.

— Даже удивительно, что крестьяне не растащили инструмент, — задумчиво произнёс я, еще раз оглядывая эти сокровища. — Ведь, насколько я помню из истории, это было самое ценное имущество в деревне. Видимо, либо боялись наказания, либо… — я осёкся, подыскивая другое объяснение. — Нет, скорее всего, просто боялись наказания.