Воронцов. Перезагрузка

— О-о, боярин пожаловали… — и тут же, будто защищаясь, добавил: — Так подати-то недавно мы платили. Приезжал уже от боярина человек.

Я пристально посмотрел на него и со всей серьёзностью сказал:

— А я не за податью. Прибыл я к себе на землю, что мне бабка отписала. Покажи-ка мне, где тут имение моей бабушки.

Староста хмыкнув, чуть не рассмеялся в голос. Что-то в его глазах мелькнуло — то ли злорадство, то ли хитрость, — но он быстро справился с собой и указал на дом, расположенный в двух дворах от его. Как раз между нами был один из покосившихся, но «бабкин» выглядел не намного лучше. Ну хоть не тот, который один из трёх совсем разваливающихся.

— Вот, извольте видеть, — с деланной вежливостью произнёс староста, — имение вашей бабушки… богатое, щедрое, как и сама Аграфена Никитична,.

Я мысленно выругался. Дом представлял собой жалкое зрелище — кривой забор, скособоченная крыша, заросший бурьяном двор. Даже отсюда было видно, что дверь висит на одной петле, а окна затянуты бычьим пузырём вместо стекла. И то не все.

Глядя на моё вытянувшееся лицо, староста сменил тон на елейный:

— Боярин, так, может, у меня заночуете? Утро вечера мудрёнее, а там что-то придумаем. Может, найдём кого избёнку поправить, почистить маленько…

Я снова посмотрел на старосту — вот что-то он сразу мне не понравился. Какой-то хитрый взгляд, глазки бегают, а в голосе фальшивые нотки участия. Нет уж, с такими типами лучше дело не иметь.

— Нет, — отрезал я, — у меня есть своя изба, там я и буду ночевать. — Развернулся и пошёл к Мите.

Потом притормозил и через плечо крикнул:

— Свечи нам сообрази, да снеди пусть принесут.

И сам указал Митяю править к дому, на который указал староста. Было видно, что крестьяне, которые повыходили на улицу, все слышали наш разговор, что шушукаются друг с другом, указывая пальцами то на меня, то на покосившуюся избу. Ну, хоть какая-то им веселуха в их однообразных буднях.

Чем ближе мы подъезжали к моему новому дому, тем сильнее становилось моё уныние. Избу окружал покосившийся плетень — кое-где он вообще лежал на земле, сгнив от времени и непогоды. Двор зарос такой высокой травой, что казалось, будто здесь паслось стадо динозавров, а потом внезапно исчезло, оставив после себя нетронутые природные заросли.

Сама изба была… Как бы это помягче выразиться. Если сравнивать её со средневековым замком, то она тянула разве что на собачью конуру при этом замке. Две кривые ступеньки вели к покосившейся двери, висящей на единственной петле. Крыша, крытая соломой, во многих местах прохудилась, и сквозь дыры было видно небо.

Подходя к дому, я с каждым шагом убеждался в том, что я совершенно не готов к такой жизни. Я, собственно, не имел ни малейшего представления, как его отремонтировать. А то, что требуется капитальный ремонт — это и ежу понятно.

«Ну хоть петля есть, и то хорошо», — мрачно пошутил я про себя, пытаясь сохранить хоть какой-то оптимизм, глядя на дверь.

Сказал Митяю, чтобы загнал лошадку с телегой во двор, а сам попытался обойти дом, но быстро бросил эту затею. Трава была выше пояса, такая, что пройти было сложно. Где-то в этих зарослях мог притаиться кто угодно — от безобидного ежа до стаи голодных волков.

Я остановился, разглядывая своё новое жилище, и почувствовал, как в душе поднимается волна отчаяния. В Москве у меня была квартира с тёплым туалетом, душем и микроволновкой. Здесь — кривая изба, в которой, судя по всему, не ступала нога человека последние лет десять.

— Ну что, Митяй? — вздохнул я, оборачиваясь к вознице. — Давай, пошли, будем смотреть, где нам ночевать. Надеюсь, хоть крыша не рухнет на голову в первую же ночь.

Митяй, впервые за весь день, посмотрел на меня с неподдельным сочувствием:

— Эх, барин… Видать, крепко вы батюшке насолили, раз он вас в такую дыру сослал. Мужички в деревнях работящие, помогут избу подправить. За денежку-то любой возьмётся!

«За какую денежку, — мысленно простонал я. — У меня всего-то пара монет в кармане, которые мне Агафья сунула на дорожку».

Однако вслух я произнёс уверенно, как подобает барину:

— Обживёмся. Не в таких передрягах бывали.

С этими словами, я медленно, но уверенно зашагал к покосившейся двери своего нового дома, изо всех сил стараясь не думать о том, что ждёт меня внутри.

Глава 5

Двери дома, доставшегося мне от бабушки, скрипнули так, словно жаловались на непрошеных гостей. Даже представить нельзя было что от единственной деревянной петли будет столько скрипа.

Я вошёл первым, за мной несмело переступил порог Митяй. Через щели в заколоченных ставнях, рисуя золотистые полоски на полу, пробивались лучи солнца, в которых танцевали в броуновском движении тысячи пылинок, поднятых нашими шагами и сквозняком от открытых дверей.

— Вот, стало быть, и дом, — сказал я больше себе, чем Митяю, который переминался с ноги на ногу у входа, явно не решаясь пройти дальше без приглашения.

Запах затхлости и сырости ударил в нос так, что я невольно поморщился. Дышать было тяжело — воздух словно загустел от времени и забвения. Дом был в плачевном состоянии — годы запустения сделали своё дело. Пыль лежала толстым слоем на всех поверхностях, паутина свисала с потолка, словно траурные гирлянды, а в углах виднелся мышиный помет. Но под всем этим запустением угадывалась добротная постройка — в общем то, еще крепкие стены, крыша, хоть и прохудилась, но была, что радовало.

Я прошёлся по просторной гостиной, проводя пальцем по поверхности ближайшего комода. На нём остался толстый слой пыли, которая прилипла к коже, образовав серый налёт.

— Давно же здесь никто не жил. Видать, бабуля не частый гость сюда была, — сделал я вывод, пытаясь открыть одну из ставен. Она с трудом, но поддалась, и с протяжным скрипом наконец отворилась. Комнату залил свет заходящего солнца, открывая взору всё великолепие моего наследства.

Передо мной предстала большая комната с обеденным столом посередине. Несколько стульев с поломанными спинками стояли неровным полукругом, будто их кто-то в спешке отодвинул от стола и так и оставил. У стены массивный буфет с треснувшими дверцами, одна из которых была просто вставлена, без петель, готовая отвалиться при первом же прикосновении.

На стенах висели потускневшие портреты незнакомых мне людей — вероятно, предыдущие владельцы — предки, моего нового тела. Мужчины с окладистыми бородами и суровыми взглядами, женщины в тяжёлых платьях с высокими воротниками. Все смотрели на меня неодобрительно, словно говоря: «И это тебе мы должны доверить наше наследие?»

Выцветшие гобелены уныло свисали по углам, на одном ещё можно было различить сцену охоты, на другом — какой-то библейский сюжет, не то Давид с Голиафом, не то что-то еще. Половицы под ногами скрипели, а кое-где и прогибались, угрожающе потрескивая.