Воронцов. Перезагрузка

Я слегка наклонился и заглянул в её глаза. Бездонные, с золотистыми искринками, что тонули в зелёной глубине омута, и я утонул в этих глазах, потерялся окончательно. Склонился и поцеловал её — осторожно сначала, потом всё смелее.

Губы её были нежные, как лепестки, тёплые, с лёгким привкусом мёда и чего-то ещё — может, счастья. Время как будто остановилось, исчезла Уваровка с её избами и заботами, исчезло вообще всё — только она, её дыхание, её руки, что обвили меня за шею, как за спасательный круг в бурном море.

Сердце колотилось так бешено, что казалось — сейчас выпрыгнет из груди и покатится по земле, а в голове звенела сладкая пустота, заполненная только её запахом — травы, солнца и чего-то неуловимо родного. Восторг накрыл меня, как гигантская волна цунами, и я подумал: я жив, я здесь, и она здесь, и это, чёрт возьми, важнее всего на свете.

Мир вокруг мог гореть синим пламенем, и я бы этого не заметил. Всё, что было до этого момента — институт, прежняя жизнь, попадание в этот странный мир — всё растворилось в этом мгновении, остались только мы вдвоем. Так не бывает, твердил разум, но сердце его заглушало.

Когда мы наконец оторвались друг от друга, Машка тут же высвободилась из объятий, отступила на шаг, прижимая ладошки к раскрасневшимся щекам. Глаза её горели, но она зашептала, оглядываясь по сторонам:

— Егорушка, срамота-то какая! Люди же увидят, что подумают!

А у самой в глазах огоньки плясали, как те звёзды в безлунную ночь. Я ухмыльнулся, всё ещё чувствуя её тепло на руках.

— А пусть смотрят, — сказал я и, лукаво сощурив глаза, спросил:

— Маш, ты… ты это… не ведьма часом? А то заколдовала меня совсем.

Она звонко хихикнула, сверкнула глазами, как озорная девчонка, и убежала лёгкой походкой, только подол цветной юбки мелькнул за углом. А я стоял, как последний дурак, глядя ей вслед, и думал: «Да, вот так попаданец.»

Глава 19

Тут из-за угла выскочил запыхавшийся Митяй с плетёной корзиной в руках.

— Барин! — выпалил он, переводя дух. — Обед вам Аксинья принесла от матери! Там похлёбка густая, хлеб свежий, сало, квас холодный. Где ставить-то? А то, говорит, барин наш оголодает совсем, работает с утра до ночи.

И эта туда же.

Я очнулся, будто из сладкого сна вынырнул, и махнул рукой в сторону крыльца:

— Давай сюда неси, Митяй. — И после небольшой паузы, стараясь говорить как можно естественнее, спросил: — А ты это… Машку не видел случайно?

А он, зараза, только ухмыльнулся хитро и промолчал — мол, нет, ничего не видел, ничего не знаю. И корзину поставил как ни в чём не бывало, будто ничего необычного не происходило. Я думаю, может, на самом деле показалось? Может, от усталости или солнечного удара такое придумал себе?

Да нет же, чёрт возьми! Вкус её губ ещё оставался на моих, сладковатый, тёплый. И руки явственно чувствовали её тело под тонкой рубашкой — округлые плечи, тонкую талию, которую я буквально только что обнимал. Всё это было слишком реально, слишком осязаемо, чтобы быть плодом воображения.

Я тяжело сел на лавку, потряс головой, пытаясь прояснить мысли. Да нет, была же, в самом-то деле была! Не мог же я придумать такие подробности, такие ощущения. Открыл полотенце, которым была накрыта корзина, и сразу ароматы ударили в нос — домашний хлеб, ещё тёплый, с хрустящей корочкой. Отломил кусок, достал деревянную ложку из похлёбки и вдохнул глубоко — гороховый суп с дымком, точь-в-точь как батя в детстве варил в старой чугунной кастрюле.

Жуя всё это нехитрое, но сытное угощение, я смотрел на деревенскую жизнь, которая кипела вокруг. Мужики всё ещё стучали молотками возле таунхауса — видать, Пётр свою лепту активно вносит в обустройство, и правильно делает. Работа спорится, когда руки умелые и желание есть.

Прасковья вон с Аксиньей суетились во дворе возле своей избы — то ли бельё развешивали, то ли что-то другое по хозяйству. А вон и Пётр с Ильёй тащили тяжёлый сундук уже в новое жильё Петра — справляются вдвоём, хоть и нелегко им.

Да всё-таки удачное место себе бабка выбрала для дома. Прямо с крыльца всех видно, всю деревню как на ладони — кто куда идёт, кто что делает. Настоящая смотровая площадка получилась.

Но в голове всё-таки была одна назойливая мысль — Машка, её пухлые губы, её зеленые глаза с искорками. Тряхнул головой ещё раз, пытаясь отогнать видения. Но наваждение так и не проходило, крепко засев в голове.

Через час ко мне зашёл Пётр, довольно потирая натруженные руки и улыбаясь во весь рот.

— Барин, — начал он, — вещи, значит, как полагается в таунхаус перенёс. Илюха здорово помог, силёнка у парня есть. А вон сейчас жена с малыми всё разбирает по местам, раскладывает. Правда, я её отругал строго, чтоб тяжести не поднимала без нужды. Мы ж малого ещё ждём к осени. Так вот, барин, что дальше будем делать-то? Дело не ждёт же, я так понимаю.

— Молодец ты, Петька, — кивнул я одобрительно, — завтра с утра пораньше на Быстрянку пойдём, ещё раз всё хорошенько прикинем на месте. Нужно нам подходящий материал искать — брёвна ровные, доски. Может, пилы да топоры с собой возьмём, хоть часть заготовим сразу на месте. А сейчас, вон, давай пошли — чертежи покажу подробные. Вы же инструменты у Игната забрали?

— Забрали, конечно, забрали, — хмыкнул он удовлетворённо. — Прасковья всё отдала без разговоров, говорит: «Мне ничего этого не надо, а для барина ничего не жалко». Там и пилы добрые, и рубанки разные, и для кузницы всё добро есть. Я всё перетащил, как вы велели. Митяй помог — парень, хоть и молодой, а толковый.

— Ну, добро, — сказал я, поднимаясь с лавки, — тогда пошли, покажу, что у меня получается. И потом отдохнём до завтра как следует — завтра день тяжёлый будет.

Мы зашли в избу, я развернул парусину с чертежами на столе. Пётр наклонился над рисунками, внимательно разглядывая каждую деталь: колесо с лопастями, втулки, ось, редуктор.

— Всё оно вот вроде как понятно, — проговорил он задумчиво, водя пальцем по линиям.

— Так то оно так, да только на схемах пока. — Ответил я. — Осталось теперь всё это сделать руками, да чтоб работало как надо.

Пётр всё вглядывался в мои чертежи на парусине, будто это не схема водяного колеса, а карта сокровищ капитана Флинта. Его глаза, прищуренные немного от старания, бегали по линиям лопастей и втулок, а мозг, видать, уже прикидывал, как всё это вырезать и строгать, какой инструмент понадобится, где брать материалы.