Воронцов. Перезагрузка

А в углу стоял деревянный ящик, битком набитый металлом — полосы, прутья, куски железа всякого. Странное дело: зачем всё это было Игнату, если на деревню всё это не применял, все тут хранил, при себе держал? Я только головой покачал от недоумения, а Петька тем временем нашёл настоящее сокровище — мехи, настоящие кузнечные мехи для горна! Смотрю, глаза у парня заблестели как у ребёнка в игрушечной лавке.

— В общем, Петь, — говорю, — бери что надо и тащи ко мне. Вон, Митяя возьми в помощники, он парень крепкий. Как управишься, начинай давай свою половину таунхауса обживать. А я пока другим делом займусь.

Тот кивнул понимающе и принялся сортировать добро, найденное в сарае бывшего старосты. Прикидывал, что куда складывать, что в первую очередь утащить, что оставить на потом. Пока он составлял планы и мерил глазами инструменты, я вернулся к себе в дом.

Поднялся на чердак, достал кусок той самой парусины, которой был укрыт таинственный сундук. Материал плотный, добротный — для чертежей самое то. Из остывшей печи выковырял не до конца прогоревший уголёк, чёрный и мягкий. Разложил парусину на большом столе, разгладил руками складки.

Ну что ж, пора было воплощать в жизнь то, что уже давно созрело в голове. Тут же, словно в автокаде, выстроился детальный план: водяное колесо, жернова, редуктор. Ну редуктор мы заменим набором деревянных звёздочек. В общем, всё как по учебнику, всё как в политехе когда-то учили на втором курсе.

Поставил на края парусины тяжёлые глиняные миски, чтобы полотно не съёживалось, и начал с главного — нарисовал колесо. Понятно, что в масштабе, иначе какой толк. Прикинул в уме: для начала нужно будет сделать метра три в диаметре — не слишком большое, но и не игрушечное. Взял старую тряпку, отмерил нужное расстояние, прижал один её конец точно в центре будущего круга, другой придержал уголёк и вычертил ровную окружность.

Далее принялся пририсовывать лопасти с одинаковым шагом — тоже всё измерял банально тряпкой, но зато точно. Их изобразил чуть изогнутыми, как в современных турбинах, чтобы речное течение лучше цепляли и энергию эффективнее передавали. Всё тщательно измерил, несколько раз пересчитал — лопастей получилось ровно двенадцать. Что и зафиксировал в подробном чертеже.

Прикинул, что нагрузка будет равномерная на каждую лопасть. Отметил их ширину — полметра будет в самый раз, угол наклона думаю сделать градусов пятнадцать к плоскости вращения. Пётр мастер опытный, он из крепкого дуба вырежет как надо. Скрепим железными гвоздями — благо их в Игнатовом сарае нашлось не мало.

Далее стал чертить ось колеса, главную несущую деталь. Прикинул, что понадобится идеально ровное бревно сантиметров сорок в диаметре, из твёрдой породы, чтобы под нагрузкой не треснуло. Причём обить нужно будет железными полосами и ободами — не столько от воды защитит, как прочность добавит.

Втулки для вала — тут задача посложнее будет. Начертил их отдельно, с разных сторон. Деревянные сделаем, с внутренним диаметром точно под ось, но внутри тоже обобьём железом, чтобы истирание было минимальным. В общем, схема получалась хоть и примитивная, но продуманная.

Пусть предусмотрел не всё до мелочей, но многое учёл на первое время — лишь бы с основным справиться и запустить механизм. Ниже приписал, что ещё понадобится: смазка обязательно — дёготь берёзовый или жир какой-то, что найдётся. Ну, до поры до времени подшипники шариковые не изобретём — обойдёмся дедовскими методами.

Тщательно описал главный вал, его крепления. Подробно расписал соединение с жерновами — тут особая точность нужна. Нарисовал механизм в разных проекциях: вид сбоку, сверху, разрез. Шестерёнки деревянные, звёздочки с приводом. Зубья отдель — под какими углами их вырезать, потом в трафарете переведу на деревянные заготовки.

Главное правило — чтобы всё было выполнено строго по чертежам, тогда и вся конструкция будет работать как часы. Редуктор получился совсем примитивный — пара шестерёнок разного размера, чтобы обороты шли либо быстрее с меньшей силой, либо медленнее, но с большим крутящим моментом. Закон сохранения энергии никто не отменял.

Отложил уголёк, потёр ладони. Основа готова. Теперь дело за малым — воплотить всё это в дереве, железе и в труде.

Встал, потянулся всем телом, хрустнув шеей, как кощей бессмертный. Парусина на столе была вся исчерчена линиями, стрелками, мелкими пометками — колесо, лопасти, втулки, шестерёнки. В голове ещё продолжали крутиться бесконечные расчёты и всякие технические компиляции. Ей-богу, как в том самом автокаде работаешь, только без привычного кофе и матов на глючный софт.

Потянулся ещё раз, размял затёкшие плечи и вышел на крыльцо, потирая уставшие глаза, и замер от неожиданности. Солнце, оказывается, уже давно перевалило за полдень, висело над Уваровкой, как спелое наливное яблоко, готовое вот-вот упасть. Обед-то, мать твою, давно прошёл! Это ж сколько времени я просидел над чертежами? Часов пять, что ли, а может и больше? Вот что значит по-настоящему погрузиться в работу — время летит как один миг, словно его и не было вовсе.

Хотел было гаркнуть в сторону огорода: «Митяй, обед давай неси!» Но тут из-за соседского забора, словно птичка вспорхнула, выпрыгнула Машка в цветастом платке, с тугой косой, что мерно покачивалась за спиной при каждом шаге. Она легко пропорхала ко мне во двор, поднялась по скрипучим деревянным ступеням на крыльцо и остановилась, посмотрев на меня с лёгкой укоризной в зеленых глазах.

— Егор Андреевич, — начала она, и в голосе её мелькнула какая-то едва заметная грустинка, что ли? — Я приходила к вам часа два назад, спрашивала, будете ли обедать. Мне никто не ответил. Заглянула тогда в избу, а вы сидите за столом и что-то старательно пишете, рисуете углём, что-то под нос себе бурчите, как заведённый. Я вас окликнула. Громко окликнула, даже руками помахала. А вы даже внимания на меня не обратили, даже голову не подняли.

Она опустила глаза и тихо добавила:

— Ну, я и не стала больше отвлекать от важного дела, а кушать-то надо. Вон совсем исхудали за эти дни, лицо заострилось.

Я аж рот приоткрыл от удивления — меня звали, а я и не слышал ничего! Вот же зарылся в свои чертежи с головой, как настоящий инженер перед горящим дедлайном. Но другие слова зацепили меня куда сильнее.

Я прищурился, чуть склонив голову набок, и выдал с улыбкой, которую просто не в силах был скрыть:

— Маш, а ты чего это, боишься, что совсем худым стану и не буду тебе больше таким нравиться, что ли?

Она замерла на месте, будто громом поражённая. Щёки тут же вспыхнули и порозовели, как наливные яблоки в бабушкином саду, но глаза с какой-то неожиданной хитрецой блеснули, словно лесные озёра под ярким солнцем. И вдруг, совсем тихо, но твёрдо выпалила, не отводя взгляда:

— Будете. Любым будете.

Вот так поворот. Мир будто качнулся на незримых петлях, и земля ушла из-под ног, словно кто-то выдернул ковёр. Я смотрел на неё, а она на меня — этот взгляд будто в душу влез острым ножом и всё там перевернул. И всё, что держало меня в незримых рамках, все воспоминания о прошлой жизни, что были тем спасительным якорем — лопнули, как старая верёвка под непомерным грузом.

Шагнул к ней, не думая о последствиях, притянул к себе и обнял так крепко, будто боялся, что она растворится, как утренний туман. А она не сопротивлялась — наоборот, обвела меня руками так нежно и решительно, что сердце ухнуло куда-то в пятки, а в груди будто костёр разгорелся, жаркий и всепоглощающий.