Воронцов. Перезагрузка

В общем, если откинуть этот неприятный инцидент с Силычем, то в принципе утро в Уваровке выдалось хорошим — ясным, тёплым, пропитанным запахами сена и утренней свежести. Но я всё ещё кипел после этой сцены, адреналин медленно отступал, оставляя после себя странную пустоту. Горшок с игнатовыми сбережениями так и был в моих руках, как трофей после выигранной битвы.

Крестьяне, что толпились возле того самого сарая, где был связан Силыч, всё гудели, обсуждая изгнание старосты. Разговоры становились оживлённее — люди словно проснулись после долгого сна, обретя голос. Я окинул их взглядом, прикидывая, как бы побыстрее разогнать этот сельский митинг. Дел было невпроворот, а день только начинался.

Я окликнул Прасковью, к которой жалась Аксинья чуть в сторонке, как будто боялась, что я их тоже выгоню вслед за Игнатом.

— Прасковья, — начал я, стараясь говорить помягче, — давай, бери Аксинью и шуруйте домой, обживайтесь.

Она удивлённо заморгала, как сова на ярком солнце. А Аксинья ещё крепче за подол матери уцепилась, маленькие пальчики вцепились в ткань так, что костяшки побелели.

— Как обживаемся, барин? Куда обживаемся? Куда нам… — начала она бормотать, голос дрожал от неуверенности.

— Домой, говорю, возвращайтесь, — я кивнул на избу, где ещё буквально вчера они с Игнатом жили вместе. — Нечего чужую жилплощадь занимать. Вот ваш дом теперь, только без ворюги этого. Идите да живите спокойно.

И тут-то наконец до них дошло. Прасковья закивала, глаза заблестели — не от слёз, а от неожиданного счастья. Аксинья вытаращила на мать глаза и робко улыбнулась:

— Мама, мама, а мы обратно будем дома жить?

И тут Прасковья вдруг всплеснула руками и аж заголосила:

— Барин, Егор Андреевич! Так, а может быть, вам в дом перебраться? Он и новее, и крепче! А то ведь ваша изба… ну, того… не барская вовсе!

Селяне тут же загомонили, подхватывая: «И правда, боярину-то лучше в хороший дом перебраться!» «Что вам в старой избушке маяться!» «Игнатова изба — она крепкая, добротная!»

Я же только хмыкнул, махнув рукой:

— Э, нет, голубушка. Мне и моя изба сойдёт, а там, глядишь, и новый дом поставим, как дело завертится. Да с окнами резными, как в Туле или в Питере видел. А вам же там привычно — вы ж там жили, вещи там ваши, каждый уголочек знаете. Так что идите, обживайтесь, и никого не бойтесь.

Прасковья чуть не в ноги кинулась, благодарила, будто я ей не избу, а целое поместье подарил. Руки её тряслись, когда она крестилась, бормоча что-то невнятное о божьей милости и барской доброте. Крестьяне снова одобрительно загудели:

— Барин-то наш какой справедливый, добрый, щедрый!

— Дай ему Бог здоровья!

— Не то что батюшка его с дедом были…

Я только ухмылялся про себя, наблюдая за этим театром благодарности. Конечно, им было от чего радоваться — наконец-то появился хозяин, который не драл с них три шкуры и не устраивал самодурства по каждому поводу.

Позвал Петра, что стоял неподалёку и смотрел на всё это с некоторым недоумением. Понятно почему — для него это были ещё чужие люди, не его родня. Кого он здесь знал? Пару мужиков, да брата своего Илюху с семьёй, и всё. Остальные — так, лица без имён.

— Петька! — сказал я ему, всё ещё держа в руке горшок. — Давай перевози свои пожитки в новые хоромы.

Тот подошёл, потирая руки, как будто уже плотничать собирался, глаза заблестели предвкушением работы.

— Какие хоромы, Егор Андреевич? — спросил он, хотя по лицу было видно, что уже догадывается.

— В таунхаус свой, в свою половину, чтоб жена твоя с малыми пока обустраивались, а мы с тобой делом займёмся серьёзным.

Крестьяне навострили уши, как коты на запах рыбы. Что там за дело барин задумал? В их глазах читалось любопытство вперемешку с опаской — уж больно быстро всё менялось в их размеренной жизни.

Я нарочно громко вздохнул, чтоб все слышали:

— Да, утро-то хорошее, а во рту ни маковой росинки не было с самого вчера.

Бабы тут же засуетились, как муравьи в разворошенном муравейнике, но Митяй, зараза такой, как чёрт из табакерки, подскочил и аккуратненько так кивнул на порог моей избы. Смотрю, а там уже корзина стоит, покрытая чистым полотенцем. Ну точно, на довольствие приняли! Предупредительные какие, прямо сердце радуется.

— Даже и поворчать нельзя, — махнул я Митяю. — Пошли уже перекусим, что Бог дал. А то сейчас с голоду еще кого выгоню.

Митяй хихикнул, представив, видимо, эту картину.

Не успел я толком доесть кусок хлеба с салом и запить всё это дело квасом — кислым, но очень вкусным — как заявился Пётр. Стоял во дворе, переминаясь с ноги на ногу, явно что-то обдумывая. Я кивнул ему через открытое окошко и вышел наружу.

— Чего встал, как столб? Пошли, покажу тебе наше богатство.

Повёл его к себе в сарай, где хранился инструмент ещё от моей бабки. Я-то знал уже, что в нём есть, а вот ему стоило показать весь арсенал. Пётр окинул взглядом содержимое сарая: пилы разных размеров, топоры — от маленьких до двуручных, стамески, долота, даже рубанки были. Видно, что всё старое, что-то ржавчиной покрылось за долгие годы без дела, но с правильными руками вполне было рабочее. Что он и сказал, взяв в руки один из топоров и проверив, как сидит топорище.

— Инструмент добрый, но маловато будет, и не всё есть, что для серьёзной работы надо, — почесал он затылок. — Я вот что, барин, думаю. Илья мне говорил, что у Игната этого, старосты-то бывшего, скарба было тьма-тьмущая. Только, как брат говорил, зажимал он всё, как скупердяй какой. Может, переговорите с Прасковьей? Она теперь хозяйка в том доме, авось что и найдётся полезное.

— Да пойдём глянем, — я аж присвистнул. А ведь правду Пётр говорит! У того должно было быть всё, и инструмент в том числе. На кой он теперь Прасковье? Да и не собирался я навсегда брать. Возьмём, что нужно, попользуемся, да и вернём, когда своим разживемся.

Двинули к Прасковье. А та уже по дому шуршала, убирая разгром после бывшего сожителя. Осколки разбитой посуды звенели под веником, а она, причитая себе под нос, складывала в кучу то, что ещё можно было спасти. Увидев нас, поспешно вытерла руки о передник и поклонилась.

— Барин! Проходите! Кваску может испьете?

— Прасковья, — начал я деликатно, — слышал, что у Игната инструмента всякого было в достатке. Нам бы кое-что одолжить на время, пока свой арсенал не обновим.

Объяснил ей суть вопроса — нужен инструмент, материалы для большого дела. Хозяйка аж руками взмахнула, словно спешила отделаться от непрошеной обузы: 'Берите, барин, конечно берите! Вон сарай — там этот ирод много чего прятал годами. Боком и то не пройтись от добра всякого, а мне того барахла вовек не надо!

Она суетливо пошла вперёд, ведя нас к большому сараю за домом. Когда распахнула тяжёлые деревянные двери и мы зашли в сарай Игната… А там — настоящий клондайк для мастера. Петька так и присвистнул от удивления. По углам растыканы молотки всех размеров — от малюсеньких ювелирных до здоровенных плотницких. Рубанки выстроились рядком, будто солдаты на смотру, даже сверла какие-то нашлись — где он их достал — не понятно. Пара добрых пил с зубьями, острыми как у голодной акулы, блестели в полумраке. Молот кузнечный, весом не меньше пуда, рядом клещи разного калибра и наковальня — не большая, но добротная.