Ворошиловский стрелок (Будет немножко больно, Женщина по средам)

— От кары.

— Какой, деда? Чьей кары?

— При чем здесь чьей? — раздраженно спросил старик. — Возмездие не бывает чьим-то… Оно всегда… свыше, — с трудом подобрал он нужное слово. — Кара, возмездие, наказание… Они, как невидимое воронье, носятся в воздухе и настигают, настигают, настигают!

— Всех?

— Кого надо.

— А кто решает, кого требуется настигнуть, кого надлежит покарать и когда именно? — Катя явно забавлялась, видя, что старик придает слишком большое значение этому пустому, как ей казалось, разговору.

— Бог, — коротко ответил старик и этим как бы поставил точку. Но, помолчав, добавил: — А поручает он это выполнять надежным людям… И это…. Будешь возвращаться, купи хлеба. Хлеб у нас кончается. Не забудь.

— А знаешь, соседка сказала, — Катя тоже не стала продолжать прежний разговор, — что этот… Игорь, ну, у которого в коленке что-то стрельнуло… Выжил все-таки.

— Это еще неизвестно, — проворчал старик.

— Почему? Его приятели… вроде посетили его в больнице, или с врачом разговаривали…

— Посетили, и ладно, — несколько не в тон произнес старик. — Делов-то… Больного посетить…

— А почему ты говоришь, что еще неизвестно, выживет ли он? Говорят, на поправку пошел…

— Организм выжил, — резко сказал старик. — А выживет ли Игорь — это неизвестно.

— А, — протянула Катя озадаченно. — Вон ты как… Тогда, конечно… А то я как-то не врубилась. — Она встала, поцеловала старика в щеку, махнула рукой уже из прихожей, почти как прежде махнула, и вышла из квартиры.

— Звони! — успел крикнуть старик.

* * *

В то же утро полковнику Пашутину по его просьбе принесли и положили на стол копию заключения эксперта, который изучал кусочки металла, обнаруженные в ране у Игоря. Пашутин не занимался этим делом официально, и заключение ему принесли из уважения к должности и опять же по настоятельной просьбе. Вывод эксперта был однозначен — крошки металла являлись частью небольшого взрывного устройства. И на коже были обнаружены следы ожога, и металлические частицы были искорежены и обожжены. Это был микровзрыв, — утверждал эксперт.

Внимательно прочитав заключение, Пашутин тут же набрал номер домашнего телефона. Трубку поднял сын.

— Вадим? Приезжай ко мне.

— Прямо немедленно? — недовольно спросил Вадим. — Отец, видишь ли, в чем дело…

— Через двадцать минут ты войдешь в мой кабинет. Все. — И полковник положил трубку.

Вадим вошел в кабинет через полчаса.

— Гонор показываешь? — спросил Пашутин, взглянув на часы. — Напрасно.

— О чем ты? — Вадим сделал удивленные глаза.

— Когда тебе говорят, что нужно быть через двадцать минут, это значит, что ты должен быть через двадцать минут. Ясно? Не только здесь, везде. Когда ты входишь через тридцать минут, ни о чем серьезном с тобой говорить уже нельзя. Потому что даже небольшое вроде бы опоздание убедительно подтверждает, что человек ты бракованный. Довериться тебе нельзя. Ни в чем. Ты недееспособный.

— Значит, такого родил.

— Нет, родил я нормального ребенка. Но с годами этот ребенок начал усваивать нечто мне чуждое…

— Я это слышал уже много раз. И не намерен выслушивать всю оставшуюся жизнь.

— Твои намерения мы обсудим в другой раз. А сейчас я говорю не о себе и даже не о тебе. Я говорю о законах человеческих взаимоотношений, которые, слава богу, еще действуют в нашем мире. И я своевременно, заранее, пока еще не поздно, докладываю тебе о них. Чтобы потом, когда тебя вышибут отовсюду, ты не делал бы удивленные глаза и не говорил, что отец ничему не научил в жизни и что ты, оказывается, не готов к схваткам.

— Меня ожидают схватки?

— Да. Только схватки. И ничего больше тебя в жизни не ожидает по той простой причине, что в жизни больше ничего и нет, кроме схваток. С женщиной, с начальством, с обстоятельствами, с безденежьем… О твоих схватках с женщинами я немного наслышан. Даже с ними, даже с ними ты не решаешься выйти один на один, даже на женщину выходишь с целой бандой…

— Не всегда, отец, не всегда, — Вадим обиженно вскинул гниловатый подбородок.

— Ладно, — устало проговорил полковник. — Надеюсь, ты еще некоторое время поживешь на белом свете и поймешь, что…

— А у тебя есть основания в этом сомневаться? — Вадим снисходительно посмотрел на отца.

— Да! — заорал тот. — Да, черт тебя подери! У меня есть такие основания! Читай! — он сунул ему листки папиросной бумаги, на которых было отпечатано заключение экспертизы. — Внимательно читай! Может быть, перед тобой немного приоткроется будущее! Твое будущее!

С чуть заметным пренебрежением Вадим взял листки, пытаясь как-то подчеркнуть свое достоинство, непокорность. И это настроение помешало ему вникнуть в суть выводов эксперта, он смотрел на листки искоса, как бы оказывая одолжение. Дойдя до подписей и печатей, он вынужден был вернуться к началу, поскольку ничего не понял из прочитанного.

Полковник наблюдал за ним усмешливо и с явным сожалением. Он видел, что сын недалек, знал, что сын трусоват, самолюбив и тщеславен.

— Ну? — не выдержал полковник. — Осилил?

— Прочитал, — Вадим положил листок на стол. — Ознакомился, ну и что?

— Вопросы есть?

— Нет… Все изложено грамотно, доступно… Хотя запятые поставлены не все… Грамотишка у твоих сотрудников оставляет желать лучшего.

— Так, — полковник выдвинул ящик стола, чтобы сдержаться и не запустить чем-нибудь тяжелым в непутевую голову сына. — Поясняю для непонятливых… Для тупых, дурных и убогих… Эксперт утверждает, что это была разрывная пуля. Именно разрывная пуля разнесла коленку вашего Игоря.

— Там этого не написано! — воскликнул Вадим.

— Написано. Между строк.

— Хочешь сказать, что мы стреляли друг в друга? — взвился Вадим. — Ты это хочешь сказать?

— Нет, мои намерения скромнее. Я хочу сказать, что коленка у твоего приятеля разлетелась не сама по себе, нога отвалилась не сама по себе… И только. Остальное хочу услышать от тебя, как от непосредственного участника событий.

— А мне нечего сказать…

— Оружие у вас было?

— Какое?!

— Это другой вопрос… Начнем с самого простого вопроса, с самого примитивного… Оружие было?

— Я уже отвечал на этот вопрос! Если не веришь, можешь начинать следствие! Давай! — вдруг закричал Вадим тонким истерическим голосом. — Ну, что же ты?! Начинай! Отдавай меня в руки своим костоломам, пусть выбивают из меня признания! Пусть пишут протоколы, вызывают понятых, пускают по следу ваших собак! Ну! Что же ты тянешь?!

Полковник долго молчал, глядя в стол, стучал пальцами по настольному стеклу и лишь через несколько минут поднял глаза.

— Пошел вон, — сказал он негромко.