Ворошиловский стрелок (Будет немножко больно, Женщина по средам)

— Подозреваю, что он ее и застраховать не успел.

— Обычно страхуют при покупке.

— Не знаю, не знаю, — похоже, мысль о том, что машина не застрахована, больше нравилась собеседнику, и он не хотел от нее отказываться.

Бросив на машину прощальный взгляд, полковник направился к своему подъезду. И походка его в этот момент была не намного увереннее, чем у старика, когда несколько часов назад тот уходил от этой же взорванной машины. Пашутин тяжело поднялся на свой этаж, позвонил в дверь, хотя обычно сам открывал.

— А, это ты, — произнес Вадим без обычной бравады. Он был явно подавлен. — Что это возле машины столько торчал? — спросил у отца.

— Любовался.

— Нечем там любоваться.

— А где Борис?

— В больнице.

— Что с ним? — спросил Пашутин с холодным любопытством, будто заранее знал ответ и этот ответ ему нравился.

— Обгорел… уже в сознании.

— Сильно обгорел?

— Достаточно, — Вадим решил не замечать иронического тона отца. — Жизненно важные места уцелели, но красоты в нем поубавилось.

— А что, она была, эта красота?

— Ухо будет вдвое меньше, волосы выгорели слева и на затылке. Вместе с кожей выгорели. И правая рука… врач сказал, что некоторые функции сохранятся.

— В носу сможет поковыряться?

— Не понял? — звенящим от злости голосом спросил Вадим. — Тебе приятно об этом говорить?

— Да, — полковник сел в низкое кресло, откинулся на спинку, запрокинул голову. — Значит, говоришь, еще один калека?

Вадим промолчал. Он чувствовал, что отцу есть что сказать, что он что-то скрывает от него…

— Хочешь, открою секрет? — спросил полковник, не открывая глаз.

— Ну?

— Ты следующий.

— Не понял? — повторил Вадим, но побледнел.

— Все ты понял… И я все понял. — Полковник тяжело оттолкнулся от спинки кресла, взял с полки кассету, вчитался в название, положил ее на место. — Порнухой тешишься? Ну-ну… Так что, дорогой, скоро в вашем кругу появится еще один калека. И этим калекой будешь ты. Но! — полковник предостерегающе поднял палец. — Это произойдет только в том случае, если тебе крепко повезет.

— А если не повезет?

— Похороним, — полковник в упор посмотрел на сына. — Со всеми подобающими почестями. Друзей твоих на похоронах не будет, не смогут. По причине физических недостатков.

— Думаешь, это не случайно? — спросил Вадим после долгого молчания. Полковник видел его терзания — хотелось Вадиму произнести по привычке что-то непокорное, насмешливое. Но пересилил себя.

— Пулевое отверстие в заднем крыле. Как раз напротив бензобака.

— Точно? — воскликнул Вадим в ужасе.

— Пойди сам посмотри.

— Но тогда получается, что и Игорь…

— Ты читал заключение экспертизы? Но, как я вижу, ни фига не понял. Там ясно сказано — в ране обнаружены осколки разрывной пули.

— Это что же получается, — глаза Вадима остановились на одной точке. — Это что же получается…

— Отстреливает вас кто-то.

— Но этот стрелок… Он в нашем дворе!

— Конечно, — спокойно кивнул Пашутин.

— Кто?

— Подумай… После просмотра порнухи мысли, как мне кажется, приобретают несколько другое направление… Но ты уж поднатужься как-нибудь. Вспомни, кого обидели, поиздевались над кем… У кого могут быть основания начать такой вот крутой отстрел? Думай, дорогой, думай, — и, поднявшись со вздохом, полковник пошел умываться. Из ванной он услышал, как его сын, прокравшись к входной двери, задвинул щеколду второго замка.

В комнату полковник вернулся уже в домашних шлепанцах и в штанах на резинке. И увидел, что Вадим сидит уже не напротив окна, а у стены, так установив кресло, чтобы из окна его вообще не было видно.

— Молодец, — похвалил полковник. — Правильно сообразил. Теперь в тебя трудно будет попасть… Если он, конечно, решит стрелять в окно… Но в окно он стрелять не будет, он проявляет разнообразие… Одному ногу отстрелил, второму в бензобак бабахнул… интересно, что он для тебя приготовил?

Сидящий у стены Вадим оказался в тени, полковник не видел его горящего взгляда, не почувствовал настроения. А Вадим был в панике.

— Какой сегодня день? — спросил он.

— Сегодня? — удивился вопросу полковник. — Среда, по-моему.

— Вот именно.

— Что именно? Говори яснее! — повысил голос Пашутин. — Не понимаю я твоих намеков! Темноват! Простоват! Глуповат! Говори, я слушаю!

— С Игорем тоже случилось в среду.

— И что же из этого следует?

— И сегодня среда… И с этой шалавой… Мы в среду немного пошалили…

— Так, — полковник помолчал, глядя в окно, освещенное красным закатным светом. — Шалава она или нет, но двое из вас свое уже получили. Хорошо получили, от всей души. А ты пока еще ходишь по земле… Как я понимаю, на закуску тебя оставили, на десерт.

— Ты думаешь…

— Да! — резко сказал полковник. — Думаю. И тебе советую. Хотя бы иногда этим заниматься. Часто ты не сможешь, устаешь быстро, а иногда можно без большого вреда для здоровья.

— Что же делать? — жалобно спросил Вадим.

— Откуда мне знать… ты уже большой, умный, сообразительный. Можешь даже бабу потоптать… Если в компании да после бутылки… Бежать тебе надо. Без оглядки. И никому, понял? Никому, даже мне не говори, куда сбежал. В тайгу, в леса, на Сахалин к рыбакам… И там провести остаток жизни.

— Так уж и остаток, — проворчал Вадим.

— Да! Именно! Почти всю свою жизнь ты уже использовал… Осталось всего несколько дней… До ближайшей среды. Письма напиши близким людям, хотя я и сомневаюсь, что у тебя есть такие, позвони, попрощайся… Пора, дорогой.

— Спасибо, папа.

— Вот видишь, как хорошо получается… Дождался я наконец, папой назвал… Если так и дальше пойдет, глядишь, к среде и мать свою мамой назовешь.

— А как я ее сейчас называю?

— Старухой ты ее называешь… Мамашкой… Кормилицей… Как угодно готов назвать, только не мамой. Совестно тебе, гордость не позволяет, величие! Понял? Величие у тебя выросло в одном месте.

— В каком, интересно?

— В штанах! — Полковник подошел к окну и задернул штору. — Сегодня все-таки еще среда, — пояснил он, обернувшись к сыну. — Хотя наш друг, как я понял, делает в среду только один выстрел. Ничто ему не мешало всех вас перестрелять неделю назад. Не кровожадный, значит. Дал тебе возможность задуматься о жизни… А может быть, покаяться… Как ты считаешь?

— Послушай, ты же все-таки полковник милиции… Неужели ничего нельзя сделать?

— Готов выслушать предложения.