Ворожея: Лёд и Пламень

Казнь

Светозар, распорядившись ведьму устроить, в свой терем поспешил, там его уже воевода ждал. Попрощавшись с Вильфридой, он вскочил на коня и пустился по улицам городища, спешил новости узнать. Войдя широким размашистым шагом в горницу, увидел стоящего друга, обнялись они горячо. Елизар присел на лавку напротив князя, налил им квасу и заговорил.

— Мы уж, друже, тебя, почитай, и не ждали, пропал, и ни слуху ни духу, а тут прибегает мальчонка с реки, кричит, тама водяной, воеводу кличет. Я подумал сперва, жар у него, но решил проверить, больно складно он говорил. Прихожу, а там и впрямь речной хозяин, весточку от тебя передал. Коня мы твоего сразу забрали, сунулись было к болоту, но мавки проходу не дали, чуть людей сотник не сгубил там. Решили обратно возвращаться и тебя ждать. Только они вернулись, и ты, считай, следом за ними.

Светозар расспросил его про упырей, что на Вручий напали. Воевода и тут подробно рассказал всё, поведал без утайки, как жрицу Марину сыскали, как нечисть извели, да поймали помощника, который Гостомысла сдал, в Любич кинулись, а того и след уже простыл. Жонка его да девки до сих пор в остроге сидят, куда их поместили ещё до письма от князя, решив, что хуже не станет. Светозар попросил воеводу опосля бани к нему привести их, порасспросить захотелось. А вдруг ни при чём бабы, не хотелось ему их наказывать. Елизар же опечалился, что не сыскали они Гостомысла самого. Тут черёд князя пришёл рассказывать.

Поведал о том, где с наместником встретился, как тот подлость чёрную творить вздумал, князя сгубить хотел. Рассказал и про побег его с озера, и о том, что после встречи с василиском только тряпица да кусок портов на ветке у моста и осталось от него. Хмыкнул воевода, пряча довольную ухмылку в густых усах, туда, дескать, ему и дорога. Позвал девку сенную, приказал той мёда подать, за встречу да за спасение выпить. Налили чары, отпили. Начал друга Елизар пытать, что за деву тот привёз, хороша была собой, вдруг выйдет в наложницы выпросить, Малка-то его после троих ребятишек обабилась, грузна стала да ворчлива. Издалека зашёл, а то мало ль чего, незачем гневить правителя.

— Ты это кого с собой привёз, друже, никак нашёл ту, что постель по ночам греть стала? — посмотрев на друга, спросил воевода.

— Суженая-то моя, — отведя взгляд, ответил Светозар.

Суженая, ну-ну, пронеслось в его голове, только она на тебя глядеть даже не хочет, отталкивает. А вот его сердце и сейчас к ней тянулось, хотелось бросить всё и бежать туда, обхватить крепко и не отпускать уже боле. Но помнил он их уговор, а потому решил, что потом станет с ней о свадьбе говорить, может, оттает сердце девичье. Но воеводе то знать незачем, видел князь, какие взгляды бросал тот на Вильфриду, вспомнил, и вскипела кровь, но виду не показал, незачем им сейчас ссориться. Тот тоже кивнул, сделав вид, что не заметил, как потемнело лицо княжеское при слове «суженая», видать, не всё так гладко, как показать он то хочет, но, может, то ему и на руку. Приглянулась черноволосая девка Елизару. Вслух же другое сказал:

— Сыскал, значит, её всё-таки, как же до того-то просмотрел?

Князь рассказал, как отыскал свою ладу, задумался воевода, ведьма — это тебе не сенная девка аль горожанка, с такой ухо востро держать надобно, не пойдёт в наложницы такая ради мехов да «глазок», тут иной подход надобен. Но то всё потом, сперва надо насущное решить, от зимы избавиться. А тут и баня подоспела, поднялись да париться пошли. Долго парились, о делах говорили, квас пили ледяной. Опосля бани переоделся Светозар и отправился в горницу, приказал к нему семью Гостомысла привести.

Миларада вошла с гордо поднятой головой, потемневшая лицом, постаревшая, меж тем держалась она хорошо, как и старшая Красимила, а вот Неждана едва вошла, сразу как змея зашипела, даже плюнула в князя, начала кричать, что всё равно изведет его со свету. Не хотел он баб да девок казнить, но такое спускать нельзя было, приказал вывести Нежданку, да обратно в острог поместить. Красимиле же с матерью сесть предложил. Начал их расспрашивать. Мила отпираться не стала, рассказала, как муж задумал подлость да предательство. Себя тоже не выгораживала, лишь сказала, что младшая по глупости да злобе, что князь на ней не женился, такое творит, но просить за неё не стала, понимала, не простит Светозар такое. Лишь Красимилу попросила не губить, ничего не ведала девка.

Кивнул князь, дескать, услышал я тебя. Красимилу попросил рассказать, та что знала, тоже как есть поведала. Замолчал Светозар, думать стал, как ему поступить, решил, что мать с дочкой зазря губить незачем, оставит им жизни их. А вот Неждану ждала берёза, поутру принесут её в жертву богам, привяжут за ноги, за руки и раздерут деревьями. Казнь страшная, но предательство своего правителя страшнее будет, все то понимали.

Отпустил женщин князь, приказал сперва дружиннику дом им сыскать, где они смогут жить, но затем остановил их да отправил к ведьме своей в услужение. Вильфрида незлоблива, но и спуску бабам не даст. Будут ежели служить ей верно, то и жить хорошо станут, о том и сказал им. Отправив баб, лёг спать.

Вила уже тоже спала, сенная девка, доведя семью наместника, указала им на клетушку, где теперь тем жить предстояло, и тоже прочь отправилась. Мила обняла дочь и устроилась с ней на узкой койке: живы остались, и то хлеб. Нежданке с мужем повезло меньше. Вытерла слезы: какая б ни была, а всё дочь, да забылась тяжким сном.

Утром она проснулась от шума в горнице. Выйдя из клети, она обомлела: посреди комнаты дрались двое небольшого росточка — мужичок, весь тёмной шерсткой поросший, да такая ж баба, только шерсть рыжая. Женщина таскала мужчину за волосы, громко крича, чтобы он убирался из ее дома. Это что ж, их хозяйка новая? Не иначе как о челяди она о них с дочерью уже и не думала. Но чтоб к такой в услужение попасть — она ж на человека-то мало похожа.

Позади раздался громкий, но приятный женский голос:

— Это вы что тут снова устроили? — и тут же обратился к Милараде: — А вы ещё кто такие?

Обернувшись, Мила увидела статную черноволосую девушку.

— Так мы это, князь нас послал, сказал: «Вильфриде служить станем». Я жена Гостомыслова, наместника Любича, а это дочь наша старшая, — она притянула ту к себе за плечи. — Красимила.

— Эвона как, — протянула девица, обходя их. Дерущиеся карлы тоже притихли и сверкали глазами-бусинами исподлобья. — Я вас ещё раз спрашиваю, что вы тут устроили? — Девушка села на лавку и отломила кусок лепёшки.

— А я чего, я Вилька ничего, — затараторил мужичок. Ага, вот она, значит, Вильфрида, а это тогда кто? — Это она всё!

— А чего он в моём дому хозяйничает?! — вскинулась баба.

— А ну цыть оба. Не домовые, а ичетки какие будто!

Миларада охнула: домовые, и она с ними вот запросто — да куда ж они с Краськой попали-то? Но виду не подала, а как что сделаешь не то. Вила перевела взгляд на стоящих столбом, теперь уже её, баб. Вздохнула, удружил князь, спихнул свою заботу на неё.

— Я Вильфрида, ведьма, а это мои домочадцы. Эти двое — домовые Прошка и Фёкла, как с ними быть, после решу. Это, — она кивнула на стоящую на пороге бабу. — Граня, можно сказать, тётка моя, кикимора болотная. Упыря Тишкой звать, — на этих словах Мила грохнулась в обморок: ещё и упырь, точно князь их со свету сжить решил.

Придя в себя, увидела оскаленную морду упыря прямо перед собой, и сызнова свет померк. Наконец очухалась, смотрит, а на полу заяц сидит.

— А это Торяшка, коловерша он. Да ты не бойся, они смирные, ну, окромя домовых, но и их усмирю, — успокоила её ведьма.