Ворожея: Лёд и Пламень

Услышав её слова, кикимора подхватила Прошку и заплясала по избе, напевая:

— В городище мы пойдём,

Гране мужа там найдём.

Хорошего, пригожего,

На Прошку непохожего!

От песенки Граньки домовой аж поперхнулся.

— А чёй-то сразу непохожего, ты ж вроде как за меня собиралась?

— А ты мне что сам сказал? То, что тебе домовиха нужна, вот там себе и сыщешь, а я витязя какого найду, буду наместницей аль женой сотника, а то и самого тысяцкого, — прикрыв глаза, размечталась кикимора.

— А ну тихо! — Вила хлопнула ладонью по столу. Ещё никуда не пошли, а они уже судьбу свою там строят. — Нам сперва земли спасти надобно, а вам бы женихаться только!

Обсудив с князем, куда проход открывать станут, ведьма принялась за сборы. Сложила в сундук платья, зелья свои. Огляделась, ничего не забыли ли. Она собиралась вернуться, но кто знает, как судьба повернётся, лучше взять всё, своя ноша не тянет, особенно если тащить её домовому. Тот сперва было возмутился, но потом кивнул и, махнув рукой, спрятал сундук неизвестно куда, будто и не было его.

Оставался вопрос с коловершей, как того спрятать, за кого выдать, но и он решился сам собою. Перекувырнувшись через голову, тот вмиг превратился в ещё одного чёрного кота. Прошка, тоже уже облик кошачий принявший, недовольно фыркнул, но спорить не стал. Отчего-то ему больно хотелось в городище попасть, кто знает, может, и правда там себе жену сыщет, не век же в бобылях ходить, хотя Гранька, которая так и щеголяла в людском обличии, нравилась ему боле, чем в облике кикиморы. Но нет, домовому и жена под стать нужна, а не жаба зелёная. Отчего-то вновь вспомнилось детство Вилькино, как та ему жаб таскала, целовать предлагая.

Проход открывать решили недалеко от городища, чтобы страже не объяснять, как князь в тереме появился. Махнув мечом, Вила вновь прореху создала, куда они все дружно и шагнули. Хорошо тепло оделись, после тепла хлебороста в землях дреговичей древлянское княжество встретило их морозом лютым, будто тут ещё лютень стоял аль лютовей. Холодный ветер забирался под душегреи, надетые под тёплые кожухи из овчины, руки в тёплых рукавицах и те подмерзали. Приплясывая в толстых шерстяных юбках, Гранька да Вила ждали, что скажет князь, его тут земли, ему и решать. А тот махнул рукой в сторону занесённой снегом дороги.

— Пойдёмте к воротам, что ли.

До городища верст десять было, промахнулись они, на краю леса очутились. Решили сперва всё ж обогреться у костра. Наломали сушняка и сели, протянув руки к огню. Ведьма оглянулась, казалось ей, что-то кто-то следит за ними из кустов, и это ощущение никак не проходило. Она озиралась, пытаясь понять, кто же смотрит ей в спину, и наконец заметила мелькнувшие в кустах зелёные глаза.

— А ну выходи! — князь тут же вскочил, хватаясь за меч, мало ли кто там таится, может, тать какой затих да ждёт, когда напасть, или нечисть какая.

Кусты зашуршали, и на полянку вышел Леший, весь в замёрзших сосульках, ветки на голове сухие, даже листочка не видать, сам поникший, пустые глаза едва горели на потемневшем угрюмом лице.

— Опусти меч, княже, — раздался сухой, похожий на треск ломающейся ветки голос. — Не со злом я пришёл. Наворотил делов, — он вздохнул, от чего по поляне разнёсся шорох листьев. — Хотел роду твоему отомстить, а в итоге лес свой сгубил.

Он присел на бревно, опустив узловатые руки на колени, прикрытые штанами из сухой травы. Прикрыл глаза; вспомнилось ему, как много лет назад предок Светозара лес вырубил, а когда леший начал людей стращать, сам заявился с мечом тем самым, что сейчас на поясе у князя висит.

Леший был огромен и страшен тогда. Тело его покрывала густая шерсть, глаза огнем горели. Прадед Светозара тоже был молод, слыл храбрым воем.

Выхватил меч да бросился на лешего. Тот заревел и ударил князя тогдашнего дубиной, что с собой носил. Отлетел тот в сторону, вскочил тут же на ноги и снова бросился в бой. Сражались долго и яростно они. Никто другого победить не мог; воззвал тогда леший к тёмным богам, и вот теперь расхлёбывать всем, что натворили они тогда.

— Так это ты хранителем Великого леса был? — поинтересовалась ведьма. — А говорили, ушёл ты отсюда.

— Да куда я пойду, со своей земли-то? — Почесав нос, леший вновь вздохнул. — Как прадед его лес вырубил, проход меж мирами закрылся, я стал силу терять, раньше я над всеми лешаками да лесовиками хозяином был, а теперь, — он махнул корявой лапой, больше похожей на сухую корягу. — Но что теперь, бабки твоей нет, прадеда его тоже. А я тогда лютую злобу затаил, богов тёмных призвал в помощь. Они и пообещали мне месть сотворить. Но Светозара побоялись, знали, что при нём меч Харалуг, решили на потомках отыграться. А оно вона как вышло. Лес от холода лютого гибнет, я силы лишаюсь. Сам себя, выходит, наказал. Ты уж прости меня, княже, — повернулся он к Светозару. — Не того я хотел.

Князь кивнул, что ж теперь старое вспоминать, землю спасать свою надобно, а не былое ворошить, да и леший, кажись, свою ошибку осознал, нет, он, конечно, сперва хотел того мечом рубануть, но остыл, покумекал наперво, всё как нянька учила.

— Попытаю я удачи, попробую и земли, и лес спасти, — проговорил Светозар. — Источник и лес Великий не вернуть уже, но что осталось, спасти надобно.

Кивнул леший, соглашаясь, поблагодарил князя за то, что тот обиды не таит, встал, поклонился и ушёл в чащу. Только кусты за ним сомкнулись, как князь тоже поднялся, неча рассаживаться. Через пару часов добрели до городища. Стражники князя своего сразу узнали, ворота открыли, коня подали, но тот на него ведьму да кикимору усадил, бабы с ног, считай, валились, котов, Прошку в смысле да Торьку, им тоже сунул, а сам с Тишкой, на которого Вила морок навела, пошёл рядом.

Тут и Елизар, упреждённый дружинниками, подоспел, в расспросы кинулся. Но князь его остановил, приказал терем, что был кормилице отдан, подготовить да баню истопить, при слове «баня» в мешке заворочался банник, до того прикинувшийся веником. Вскоре разместили Вилу с домочадцами, банник тут же отправился новое место обживать, а вот Прошке не повезло, в дому уже был свой хранитель, а точнее хранительница. Норову похуже его. И едва домовой облик свой принял, как из-за печи на него кинулась да в волосы вцепилась, пытаясь из терема выволочь. Лишь окрик ведьмы и остановил. Притихли оба, стоят, глаза вниз опустили. А Вила думает, как ей теперь их сдружить, никогда такого прежде не было, чтоб в дому два духа жили, окромя семейных. Но Прошка на этой, как он выразился, баламошке жениться категорично не хотел.

— Я лучше на Граньке тогда обженюсь, — заявил он. — Чем на этой маракушке.

— Да я б ни в жисть за такого, как ты, захухрю и не пошла, — ответила домовиха, представившаяся как Фёкла. А тут ещё и кикимора масла подлила.

— Нужен ты мне теперича больно, на меня видел, как сотник смотрел?

Пришлось просто по углам разогнать да в баню идти, решила, потом думать станет, как их всех в одной избе терпеть. После бани решила спать ложиться, приказав всем до утра не шуметь, а там решат, как им быть.