Вошь на гребешке

– Что?
– слово нового наречия выговорилось неловко.

Парень понял вопрос и заторопился шепотом отвечать. Отец Игнатий, - твердил он, - велел поплотнее прикрыть полог и не зажигать огня. Снова во двор сунулись опасные люди, совсем опасные. Полный обыск, мыслимое ли дело? Спрашивают о женщине с черным лицом. Покуда вежливо спрашивают, вроде бы даже с уваженим, но отец Игнатий...

Черна кивнула, снова касаясь ладонью губ парня. Облокотившись на скалу, воительница втянула ноздрями ветер, прильнула щекой к камням и постаралась сродниться с миром, расширяя сферу внимания. Чужаки были исключительно нехороши. Все вооруженные, ни единого блика серебра, в каждом ночь полна, густа. Исподников рядом нет, но их влияние, подобное припаху разложения над трупом - витает. Того и гляди, опять возьмутся убивать.

– Иди, сиди в пещере. Без огня, - строго велела Черна.

Ответа слушать не стала - нет времени. Глубоко втянула воздух, наполнила легкие, выдохнула и снова так же резко и полно вдохнула. Тело включилось. Далее она не бежала, а двигалась прыжками, едва касаясь тропы кончиками пальцев и поправляя себя в полете, чиркая ногтями руки по скале. Тропу проложили здешние люди, она делала много ненужных петель, даже бестолковый анг в спешке спрямил бы путь, сократил на треть. Себя Черна относила к толковым ангам.

В очередном прыжке впереди обозначился край скального бока, за ним зиял провал, второй отрог казал спину далеко, за долинкой. На уступе меж горных лап, в их объятиях, прилепился к скалам замок - недурной, пусть и всего лишь каменный, без живого огненного сердца. Черна одним взглядом собрала нужное в память. В следующем прыжке поправила движение, рушась с ребра горы, отталкиваясь от упрямых, но все же нехотя оказывающих помощь стволиков деревьев и петель корней здешнего недвижного леса. Тело звенело, сполна приняв свою роль стрелы на тетиве азартной спешки. Пять затяжных прыжков вниз, семь более коротких и мощных вверх - и вот камни стены. Черна с разлету впечаталась в них всем телом и заскользила, сберегая лицо и пальцами выбирая годную трещину. Впилась, плечо вывернуло до боли - но и только-то. Можно висеть, отдыхать, прислушиваться.

В замке отвратительно, опасно тихо. Надо спешить. Вон шевельнулся наблюдатель на стене. Второй двигается по дороге, не особенно усердно маскируясь под местного жителя. Оружие оставил, чтобы не шумело и не выдавало видом. Шаги во дворе. Там переговариваются, наречие иное, его использовали сторонники мелкого хозяина, который крикнул шаасу 'хайль'.

Во дворе снова шаги, стук двери: звук надежно указал ее место. Черна кивнула. Теперь - вверх. Постройки здесь просты, как и лес. Даже еще проще. Трещины в камне происходят от работы времени, ветра и воды. Или от усилия пальцев, упрямо вгоняемых в тело горы. Единственная сложность - не дозволять крошеву шуршать и течь вниз.

Гребень стены. Наблюдатель вот он - удалось выйти без ошибки, лицо в лицо. Не успев моргнуть, получил свое и затих. Черна поморщилась: кто поймет без опыта, толстые ли тут черепа. Может, до утра не очнется, если выживет. Воительница выждала полвздоха, пока второй наблюдатель отвернулся, перекинула себя через парапет и нырнула в тень. Отсиделась, дождалась удобного момента и прыжком канула в тень внутреннего двора. Высота не - большая, но мелкое острое крошево ожгло ладони. Зато можно снова осмотреться, пересчитать окна со светом - таких всего три. Разобрать голоса вдали: поют молитвы, слова знакомые, такие твердил старик. Скорее всего, он и есть отец Игнатий. А парень на тропе, получается - сын? Его старый хотел спасти более прочих... Стоп, поспешные выводы в чужом мире могут таить подвох.

Десять широких шагов до нужной двери. Довольно времени, чтобы принюхаться к острому незнакомому запаху, не природному, он исходит от повозок. Машин? Да, слово годное. Металл мертвый. Не кровь он для здешнего мира, а просто железо. Не поет, не присматривается к ангу. Не хочет дать отпор или лечь в руку. Даже странно, так много железа - и ни единого настоящего клинка.

Дверь удалось приоткрыть без скрипа. Черна скользнула в щель, осмотрелась, с ходу ткнув пальцами под горло двум людям в сером, почти успевшим обернуться.

– Отец настоятель, вы должны понимать, что право увидеть утро - это именно право, - шелестел голос за дальней дверью.
– Мы нуждаемся в информации. Мы применим любые методы, официально нас здесь нет, и все те глупости, что вы изволите повторять раз за разом, нас не касаются. Не будет скандала. Впрочем, кто вы такие, чтобы стать к нему поводом. Вот список вопросов. Ознакомьтесь.

– Ты не сможешь и дальше молчать, старый дурак, - злее и резче вторил голос за другой дверью.
– У нас есть твое описание, ты был там и видел, значит, скажешь все. Здесь много мальчиков. Говорят, они чудно поют. Но сейчас они будут кричать, если не заговоришь ты. Начнем с этого ангелочка.

– Итак, повторю вопрос. Кто из вас был на краю скалы в означенную ночь?
– нудно и без интереса твердил третий голос за своей дверью.

Черна миновала её и толкнула следующую - ту, за которой полагала возможным найти знакомого старика. Детей было и правда много, Черна мельком успела отметить их, как гроздья наполненных слезами глаз в тени сплошного отчаяния. Старик сгорбился у стола, руки лежали на столешнице, за этим следил специальный человек. Второй - говорливый - прохаживался и тащил за собой совсем маленького мальчика, прихватив его за ворот рубахи и почти придушив. Ноги ребенка то оказывались в воздухе, то задевали камни. Еще двое серых стояли каменно и так же каменно смотрели на детей, целя в них из оружия. Именно этих врагов Черна исключила сразу, в одно движение. Затем с разворота достала стража близ старика и метнула себя к главному, ломая его руку, отпихнула ребенка. Еще рывок - и последнее движение скоротечного боя рубит горло серого.

– Сидеть тихо, - велела Черна, уже двигаясь к двери и надеясь на выдержку старика и его способность понять сказанное на ломанном, не ложащемся на язык, наречии.

В коридоре по-прежнему пусто. Черна выбрала дверь, оставшуюся позади. Рванула на себя и с порога прыгнула, сминая спины. Тут нашлось двое таких, кто не стоил жалости. Третьего Черна прижала к стене, основательно раскровавив ему щеку и поломав два ребра.

– Когда поменяют наблюдателей?

Слова были сложноваты и не хотели выговариваться. Один из допрашиваемых покосился на вошедшую, взглядом предложил помощь и внятно повторил вопрос на наречии серых людей.

– В десять, - просипел прижатый к стене, задыхаясь.

– У вас и у нас час, - перевел и дополнил тот же помощник, ощупывая синяк на скуле.

Черна кивнула, благодаря за пояснения и признавая в человеке одного из тех, кого она видела в первую ночь пребывания в плоскости.

– Во дворе пусто, было так, - негромко отметила Черна.

– Всех заперли в храме, - отозвался помощник.
– Кроме нас. Есть свидетель, он узнал отца Игнатия. Его и нас двоих. Прочих сгребли до кучи, - мужчина жестом указал на людей в комнате.

– Сидите тихо, - чуть подумав, предложила Черна и указала дальше по коридору.
– Главный там? Хозяин... Как назвать?

– Не знаю, кто он, но именно там, да. Не военный. Хуже, как я думаю. Не знаю, почему, но - хуже.

– Учту. Интересно.

Черна кивнула и пошла знакомиться, зажав меж пальцами две щепы, взятые у здешнего леса еще на тропе. Она без осложнений успела открыть дверь и ею вышибить дух из стоящего слева, локтем сломать ребра стражу справа и отправила щепки писарю и последнему стражу. Двигались и реагировали люди так, как и следует им, воспитанным плоскостью и вдолбившим себе же еще до сознательного возраста все привычные 'невозможно' этого мира.