Восход жёлтого полумесяца

— Стук такой… — продолжает тараторить Гийра. — И даже по ночам. Совсем уже с ума посходили…

— Какой стук? — в отчаянии спросил Фретинил.

— По стене, громкий такой. Ну вот, если бы взял палку и постучал, то так и получилось бы. Или если жестянку какую-нибудь.

— И при чём здесь звездочёт?

— А кто же кроме него? — искренне удивляется Гийра и глядит на Фретинила круглыми глазами.

А тот, в свою очередь, смотрит на Гийру и не менее искренне ей поражается. Не старая же, не глупая, и нельзя сказать, что необразованная, но чушь городит столь отборную, что Фретинил даже заслушался.

Откуда она всё это берёт? — недоумевает Фретинил. Вот так посмотришь на неё со стороны — и в голову ведь не придёт, что Гийра может говорить что-то подобное. Но вот ведь — вот она, слушай, сколько выдержишь.

— Кто ж кроме него? — в тысячный раз повторила Гийра.

— Вы же на разных этажах живёте, — говорит Фретинил, а сам из последних сил удерживается от смеха. Сдержаться, правда, непросто, и лёгкая улыбочка всё же просвечивает. — Да и четверти у вас разные, не друг под другом. Как можно слышать стук из его комнат?

— Отдаётся, — яростно уверяет Гийра. — От стен отдаётся… Стены у нас толстые…

— Отдаётся, — повторяет Фретинил и в открытую усмехается.

Словно не замечая этого, Гийра с полной уверенностью утверждает:

— Да, да, отдаётся! — заглядывает Фретинилу в глаза и вновь просит: — Фафе, ты уж поговори с ним, пожалуйста.

Тот молчит и из чувства такта отворачивается, улыбку, впрочем, с лица не убирает. Его взгляд вновь натыкается на белую диагональную полосу, и, заметив это, Гийра тут же подхватывает:

— Не удивлюсь, если окажется, что это тоже он сделал. Звездочёт наш, Омжлусо.

— Что? — через силу произнёс Фретинил.

— Полосу эту тоже он нарисовал — уверена в этом!

— Да ну, — уже совсем без выражения ответил Фретинил. — Не может быть.

— Точно тебе говорю: для опытов он эту полосу нарисовал.

— Чего? — Фретинил рассмеялся. — Для каких ещё опытов?

— Для наблюдений, он же звездочёт. За звёздами по ночам наблюдает. И линию нарисовал для этого. Вроде ориентира или чего-то такого. Ерунда-то какая! И зачем их только держат? С этими их исследованиями! На какого Еонле они нужны? Кормить их ещё! — возмущается Гийра, вероятно, имея в виду гражданскую ставку, которую звездочёт, как и любой другой, получает из всеобщего бюджета. — Вот на кой они нужны, чтобы я их содержала? — не унимается она, подразумевая, что деятельность звездочёта по определению не может приносить прибыли в этот самый бюджет. — Мог бы заняться чем-то полезным, так нет же — ерундой мается!

Фретинил чуть не стонет. Завывания Гийры — типичное обывательское брюзжание в адрес представителей абстрактных, далёких от насущной практики профессий — вызывает в нём состояние ступора. Вероятно, тем, что он не придерживается данной точки зрения, однако и возразить довольно сложно. Как можно спорить с такой, как Гийра? Которая дальше своего носа ничего не видит и смотрит на жизнь через призму мещанской рациональности.

Не найдя что ответить, он просто разворачивается и уходит.

— Ты уж поговори с ним, Фафе, — крикнула Гийра вслед. — Ты же инспектор, тебя он послушает.

Из-под арки между домами Фретинил обернулся. Он посмотрел на Гийру, но так ничего не сказал.

6. Арей, утро, участок

В коридоре, немного не доходя до своего кабинета, он повстречал Эгодалимо.

Сегодня она особенно красива и по-утреннему свежа. Тёмно-жёлтые, цвета аурума волосы развеваются на ходу, подобно солнечным лучам в погожий летний день отблёскивают то ослепительным, почти белым, то отливают тенью, будто вплетаясь в её чёрное платье.

Впрочем, инспектор, будучи личностью далёкой от романтики, отметил лишь гармоничное, приятное глазам сочетание тонов.

И ничего более.

— Я подготовила тебе информацию, которую просил, — приветливо улыбаясь, говорит Эгодалимо, и заметив лёгкое замешательство инспектора, поясняет: — Данные о пропавших без вести за последний год. Занесла к тебе, оставила на столе.

— Ах, да, — инспектор вспомнил о вчерашней просьбе. — Спасибо. Сейчас гляну.

— Вряд ли найдёшь что-нибудь интересное. По вашему… — Эгодалимо запнулась, подыскивая подходящее слово, а найдя, проговаривает с трудом: — По вашему утопленнику почти ничего: среди пропавших никто на него не похож.

— Жаль, — безразлично ответил инспектор.

Эгодалимо смущённо улыбнулась и шагнула вперёд, мимо инспектора, намереваясь идти дальше, однако тот останавливает её словами:

— Кстати, хотели пригласить вас в гости.

— В гости? Когда? — Эгодалимо смотрит на инспектора, а он отмечает скованность в её позе: прижала пачку фольги к груди, кажется — довольно сильно, даже костяшки пальцев побелели. Взгляд неуверенный, немного растерян.

— В зевий, — ответил инспектор. — На праздник, — последнее слово он произносит протяжно, с подчёркнутым выражением, немного в нос.

Можно считать это издёвкой, поскольку инспектор с некоторым пренебрежением относится к старым традициям, особенно к празднованию Дня Достижения. Если бы не супруга, то инспектор и вовсе никогда не стал бы устраивать торжество по этому поводу.

— Как приятно, — Эгодалимо искренне улыбается и даже чуть жмурится от умиления, однако руки не расслабляет и всё так же напряжённо прижимает листы к груди.

— Арэмо и дети будут рады, — уже без насмешки в голосе добавил инспектор.

— Знаешь, мы бы пришли, — в её глазах появляется сожаление, — но Мицарой обещал всем дежурство в праздник. Вам ничего не говорили о дежурстве на Плоской Юнбё?

— Говорили, — кивает инспектор. — Но ведь не вечно же там дежурить: вечер у тебя никто не отнимает.

— Так-то да, — тихим чувственным голосом говорит Эгодалимо, но тут же криво, с горечью улыбается: — Только боюсь, что вечер будет уж очень поздний.

— Всегда есть вероятность того, что не попадёшь в списки, — настаивает инспектор.

— Ну да, — без уверенности ответила Эгодалимо.

— Так вы придёте?

— Придём, — немного вынужденно согласилась она. Сказала это неожиданно — возможно, даже для самой себя. — Так что — ждите, — кокетничает Эгодалимо, — готовьтесь.

— Отлично! — сказал инспектор воодушевлённым тоном, который совершенно не идёт его бесстрастному лицу.

— Спасибо, — скромно сказала Эгодалимо, стремясь завершить беседу.

Однако инспектор ещё не закончил. Он вдруг спрашивает:

— Это всё?

Вопрос, следует заметить, далеко не корректный. Слишком широк и размыт смысл этого вопроса, чтобы Эгодалимо догадалась, что инспектор ожидает разрешения вчерашней интриги — их непонятного и оборванного на полуслове разговора. Одному инспектору известен смысл этого вопроса, и Эгодалимо вполне естественно недоумевает: