Воспитание бабочек

— Я не помню папу, — сказала она.

— Ты была слишком маленькой, чтобы его запомнить.

— Я бы так хотела, чтобы он сейчас был здесь.

— Я знаю, милая… Я знаю.

— Ты мне столько всего рассказывала про мое детство, и многое я вроде бы помню, так почему я не помню его?

— Я не знаю, как устроены воспоминания, — признала Бьянка.

За эти годы они много раз вместе листали большой семейный альбом, который мать показала той незнакомке на встрече. Глядя на себя на фотографиях, особенно на самых ранних, Леа всегда испытывала смятение, которое не могла описать.

Воздух сотрясло громом. Мать и дочь повернулись на грохот, пес тоже поднял морду с травы. Темные тучи спускались в долину с горных вершин. Небо разделилось ровно пополам. Половина еще оставалась голубой, но явно ненадолго.

Женщина встала.

— Пойдем в дом? — предложила она.

— Я, если можно, еще немного тут посижу, — ответила девочка.

— Ладно, но возвращайся под крышу, пока не начался дождь.

Она ушла. Леа вытянула ноги. Пока она сидела, скрючившись, у нее затекла икра. Леа погладила пса по голове. Ей хотелось рассказать матери еще кое о чем. Это продолжалось уже давно, но она так и не решилась признаться.

С тех пор как она была маленькой, в некоторые дни внутри у нее нарастала необъяснимая грусть.

А когда она болела, по ночам ей всегда снились кошмары. Снов было два, и они всегда были одинаковыми. В одном из-за запертой двери неисправного туалета к ней обращался писклявый голосок. В другом безликий человек расчесывал ей волосы щеткой в темноте.

Рядом ударила молния, внезапно хлынул дождь.

Девочка поднялась.

— Пошли, — велела она бордер-колли.

Пес боялся грозы, но лежал рядом с Леей, чтобы не оставлять ее одну. Теперь он припустил впереди нее к хижине. Лило так сильно, что на лужайке перед домом уже появились лужи.

Войдя, Леа сняла грязные туфли. Тем временем пес поднялся по лестнице.

— Эй! — крикнула она.

Еще нужно протереть ему лапы, иначе он везде натопчет, а мать рассердится на нее.

Разувшись, девочка решила пойти за ним с тряпкой. Она даже знала, где он притаился, и побежала вверх по лестнице.

— Что я сто раз тебе говорила? — раздался голос у нее за спиной.

От окрика матери Леа резко остановилась.

— Лестница опасна, — повторила девочка.

Хотелось возразить, что ей почти тринадцать, она достаточно взрослая, ведет себя осторожно и необязательно каждый раз ее отчитывать. Но она смолчала. Так же вели себя и матери ее подруг. Одна запрещала дочери купаться в бассейне, другая не хотела, чтобы дочь возвращалась из школы одна. В общем, по сравнению с другими иррациональными страхами потакать страху, что она упадет с лестницы, было не так уж трудно. Вот почему Леа никогда не спорила, если Бьянка ее за это ругала.

Леа давно смирилась с тем, что в представлении матери никогда не станет достаточно взрослой для этой проклятой лестницы, поэтому зашагала вверх медленнее, однако за полученный выговор собиралась поквитаться с непослушным псом.

Когда колли было страшно, он прятался на чердаке, в спальне Леи, и обычно забивался под ее розовую кровать.

Там он сейчас и оказался. Леа слышала, как он скулит.

— Вылезай, — велела она. И пригрозила: — Сейчас я тебе покажу.

Но пес не желал слушаться. Тогда она наклонилась, чтобы его вытащить.

Он свернулся в клубок в самой глубине, у стены, и ни в какую не желал выползать. Девочка попыталась протиснуться в щель. Под кроватью было слишком тесно, и она туда не помещалась. Протянув руку, она схватила пса за шкирку.

И вдруг увидела, что на одной из ножек кровати вырезано маленькое сердечко.

Как такое возможно и чьих это рук дело? Раньше Леа его не замечала. Затем разглядела рядом с сердечком что-то еще. Слово. Но она лежала на полу так, что не могла прочитать.

Уперевшись пятками, она протолкнулась поглубже под кровать. Наконец ей удалось разобрать надпись. То, что она прочла, ее ошеломило.

БЕГИ.

5

Около девяти утра Серена, только что выполнившая дыхательные упражнения, стояла перед зеркалом в ванной со стаканом в одной руке и отвратительной таблеткой поливитаминов в другой и набиралась смелости ее проглотить. Она пообещала профессору вести себя ответственно и не хотела его разочаровывать.

Как раз когда она уже поднесла таблетку ко рту, зазвонил мобильник, который она оставила на кровати. Бросив все, она пошла ответить на звонок.

— Анализа ДНК не будет, — с ходу сказал Гассер. В его голосе слышалось сочувствие.

Серена не питала особых надежд, но все равно огорчилась.

— Я была уверена, что эта женщина откажется, — в ярости заявила она. — Своей просьбой я хотела спровоцировать ее и показать вам, полицейским, что в этой истории что-то нечисто. Теперь вы готовы хоть немного поверить в мою версию? Если бы Бьянке Стерли нечего было скрывать, она бы легко согласилась.

— Против была девочка, — сказал Гассер.

Серена потеряла дар речи.

— Мать, наоборот, была за, — добавил командир. — Сегодня утром я съездил к ним, чтобы узнать, приняли ли они решение. И своими ушами слышал, как Бьянка Стерли настаивала на том, чтобы Леа согласилась пройти анализ. Но девочка была непреклонна.

Такого Серена не ожидала. Как это возможно? У нее не осталось ни решений, ни идей.

И ей пришлось признать поражение. Серена пала духом.

Положив руку на живот, она почувствовала, как шевелится плод.

— Возможно, мне стоит вернуться домой, — чуть слышно произнесла она. Ей хотелось кричать, и она была уверена, что закричит, как только сядет в машину.

— Но кое-что не дает мне покоя… — удивил ее командир; впрочем, он не договорил.

— Что? — поторопила его Серена.

— Приезжайте в участок — лучше я скажу вам лично.

6

На улицах Виона было полно людей, последних летних туристов. Через несколько дней деревня снова опустеет, войдя в знакомую фазу спячки, которая продлится до лыжного сезона.

Торопясь в участок, Серена выжимала из малолитражки Ламберти максимум, на который та была способна, и всю дорогу гадала, что же «не дает покоя» командиру.

Тот принял ее в своем кабинете и сразу же закрыл дверь. Он вел себя настороженно и, казалось, хотел сохранить их разговор в тайне, как будто дело было щекотливым.

Серена, как обычно, села в креслице перед столом. Здесь ей чаще всего приходилось терпеть упреки Гассера и выслушивать опровержения своих гипотез. Она спрашивала себя, почему на сей раз что-то должно пойти иначе.