Воспоминания мёртвого пилота

Ожидая с минуты на минуту возвращения гостей, я лег, не раздеваясь, поверх одеяла на диван, и попытался вспомнить, как скучно я жил на Камчатке. Потом вспомнил, что вытворяла со мной Мухина во Владивостоке, и вдруг понял, что я уснул, а кто-то, раздев меня, делает со мной сейчас то же самое. Разница была лишь в том, что искусниц было две, а это значит, что спать мне сегодня не дадут.

В шесть утра в дверь номера осторожно постучали. Прикрыв своё голое тело простынёй, я получил из рук посыльного матроса пакет.

– Что пишут, Валера?
– спросила Галя.

– Пишут, что на твоём Горьковском автозаводе во время пожара сгорели все профсоюзные путёвки в сочинский санаторий на всё предстоящее лето, - ответил я, укладываясь в постель между женщинами.

– А про Челябинский тракторный там ничего не пишут?
– спросила Лена и нежно поцеловала меня.

– Пишут, - прошептали мои искусанные за ночь губы.
– И про тебя лично тоже.

– А что?
– продолжая соревноваться с Галей за обладание большей частью моего тела, спросила она опять.

– Тебе присвоено почетное звание "Героини под одеяльного Труда". Вручение "Золотого Фаллоса" состоится сразу после возвращения с этой конференции.

Галя рассмеялась, а Лена больно ущипнула меня за бок.

– А если серьёзно, то мне предписывается через два часа вылететь в Москву. Так что, если вы хотите ещё что-то успеть, то вам придётся потрудиться над моим измученным телом.

Глава 15

Первая здравая мысль, пришедшая мне в голову сразу после того, как я закрыл дверь за спинами своих ночных гостей, была мысль о враче. Как проходить предполётный медицинский осмотр в моём состоянии? Кроме меня в ночном разврате принимали активное участие облёванный штурман, перепивший спирт борттехник и не спавший всю ночь радист. Чуть лучше должен себя чувствовать правый лётчик, но он так молод, что ни при каких обстоятельствах вместо командира корабля к доктору идти не может.

Я собрал весь экипаж у себя в номере и сообщил о том, что груз, ожидаемый нами, оказался слишком тяжёл для Ан-12 и был отправлен поездом. Через час мы должны взлететь, а по субъективным причинам не все из нас могли пройти медицинский контроль. Поэтому стрелок и техник по авиационно-десантному оборудованию переоделись в мою и штурмана одежду, из неприкосновенного запаса взяли с собой литровую банку красной икры и с помощью этой банки убедили врача в полном здоровье всех членов экипажа.

Другого варианта вылететь из Калининграда у нас не было.

Запустил двигатели, до назначенного в полётном листе времени взлёта оставались считанные минуты. Читать карту предполётного осмотра было уже некогда. Вырулил на предварительный старт. Не останавливаясь у торца полосы, сходу вывел все четыре двигателя на "взлётный режим".

Сразу после уборки шасси и закрылков Гена Рыбников спросил меня:

– Командир, ты кран герметизации в закрытое положение перевёл?

Внутри у меня всё похолодело. Посмотрел на рычаг, так и есть, забыл. Загерметизировал самолёт и вспомнил, как два года назад, экипаж точно такого же самолёта, пропьянствовав всю ночь, утром получил приказ вылететь из Уфы в Киев. Забрав через носовой аварийный люк стоявшего во время запуска двигателей перед самолётом стрелка, командир в спешке забыл о герметизации. На высоте восемь тысяч метров все лётчики и пассажиры от недостатка кислорода уснули, а затем потеряли сознание.

Спрямляя, все поворотные пункты маршрута и пропуская точки обязательного выхода на связь "Летучий Голландец" приближался к Москве. Взлетевшие по тревоге на перехват транспортного самолёта лётчики-истребители доложили о видимости ими членов экипажа на своих рабочих местах, но спят транспортники или мертвы, с уверенностью сказать было не возможно. Так и летел бы Ан-12, пока бы не упал без капли горючего в баках, если бы не проснулся курсант четвёртого курса, проходивший лётную практику в этом экипаже и временно исполняющий обязанности правого лётчика. Молодой человек очнулся от жуткого холода. Сперва он попытался растолкать командира и борттехника. Когда это ему не удалось, не имея ни малейшего представления о месте нахождения самолёта, он вышел на связь на аварийной частоте и по подсказкам наземных служб, хоть и грубо, но посадил самолёт на военном аэродроме не далеко от города Нижний Новгород.

Комиссия, расследовавшая причину этого происшествия, поимённо назвала всех виновников. Из Вооруженных сил были уволены все члены экипажа, включая геройского курсанта, а также врача, поставившего свою подпись под заключением о состоянии их здоровья.

Заняли эшелон маршрутного полёта. Далеко внизу под нами проплывали аккуратные литовские деревушки, спешил на восток товарный поезд, навстречу нам на три километра выше летел в Европу реактивный самолёт. Четыре белые полосы оставались в небе за его хвостом. Стюардессы разносили пассажирам завтрак, командир корабля сидел в выглаженной белой рубашке и чёрном галстуке, на миниатюрных погончиках у него было четыре тонких золотых полоски. Он пил свой утренний кофе и считал в уме: сколько ему удастся заработать за этот месяц. Интересно, спят пилоты, летающие за границу, со своими длинноногими бортпроводницами? Наверняка нет. Из-за такой ерунды можно вылететь из списков элитных экипажей. И всю оставшуюся жизнь летать в Сургут или Уренгой с вечно пьяными нефтяниками на борту. Эх, жизнь. Ещё год назад я завидовал транспортникам, имеющим возможность встать со своего кресла, пройтись по самолёту, сыграть с пассажирами в карты или с радистом в шахматы, а сейчас смотрю на белоснежный лайнер, летящий встречным курсом, и завидую опять.

Мне бы хоть раз в полёте, кто-нибудь кофе принёс. Век бы помнил. Спать ведь хотелось. Перепробовал все известные мне способы борьбы с этим желанием. Уши себе тёр, это раз, языком по верхнему нёбу водил, это два, чистым кислородом дышал, это три. Ничего не помогло. Толкнул в бок давно уснувшего бортача.

– Гена, - позвал я его.
– Дай спички.

Он полез в карман и сонным голосом спросил:

– Зачем они тебе? Ты же не куришь.

Я показал ему в ответ кислородную маску и ответил:

– Хочу кислород поджечь.

– Давай, - сказал Рыбников, подавая мне спичечный коробок.
– Как раз до Москвы будет чем заняться.

Услышав конец разговора, на связь вышел радист:

– Чем вы там до Москвы собираетесь заниматься? В карты, что ли, играть? Я тоже буду.

– Нет, - ответил ему Геннадий.
– Командир хочет чистый кислород поджечь, так я ему говорю, что как раз, пока долетим до аэродрома, пожар в кабине экипажа и потушим.

– Очень умно поговорили, - сказал штурман.
– Особенно, если после нашего возвращения командир эскадрильи магнитофонные плёнки послушать решит. Будет вам всем: по дыне в задний проход.

Я взял из коробка две спички и вставил их себе между век. Глаза сильно слезились, но не закрывались. Больно ударился лбом о штурвал. Значит, уснул с открытыми глазами. Вытащил спички и посмотрел на своего помощника. Серёга спит, аж похрапывает. Гена, как только отдал мне спички, уснул опять. Васильев держал вертикально штурманскую линейку, чтобы удариться об неё лицом если уснет. Стараясь побороть свалившуюся на меня сонливость я встал на аварийный люк между моим и Сергея сиденьями.

– Коваленко, - проорал правому лётчику прямо в ухо.
– Проснись. Лезь к штурману и не давай ему спать до самого снижения, а то мы не в Москву прилетим, а Воркуту и причем сразу в зековской робе.