Воспоминания советского посла. Книга 1

Александра Михайловна от природы была очень эмоциональным человеком, может быть, даже слишком эмоциональным. Это сказывалось в ее отношениях с людьми. Это сказывалось также и ее политической деятельности. Когда в 1903 г. в Российской социал демократической рабочей партии произошел раскол на большевиков и меньшевиков, Александра Михайловна примкнула к большевикам и работала под руководством Ленина в эпоху «пятого года». Одно время, как упоминалось выше, она даже была казначеем Петербургского комитета большевиков. Но в 1906-1907 гг. у нее обнаружились расхождения с большевиками по вопросу о Государственной думе и о профессиональных союзах. В эмиграции Александра Михайловна первоначально сблизилась с меньшевиками. Однако, чем напряженнее становилась международная обстановка, чем грознее нависала над горизонтом опасность европейской войны, тем меньше удовлетворяла ее позиция русских оппортунистов. Конфликт с германскими оппортунистами только ускорил развитие этого процесса. И когда началась первая мировая война, Александра Михайловна стала под ленинское знамя.

В самый момент объявления войны она находилась в Берлине. В числе других членов местной русской колонии Коллонтай была интернирована. Однако с помощью Карла Либкнехта ей удалось добиться освобождения и уехать в Швецию. Здесь Александра Михайловна сразу же приняла активное участие в кампании по разоблачению характера войны, организованной левыми кругами шведской социал-демократии. Ее арестовали и посадили и тюрьму — сначала в Стокгольме, потом в Мальме. Это вызвало большое волнение в прогрессивных кругах шведской общественности. В риксдаге был сделан запрос. Чтобы избавиться от липших хлопот, шведское правительство выслало Коллонтай в Данию. В Копенгагене Александра Михайловна попала в очень трудное положение: полиция ходила за ней по пятам, отели и домашние хозяйки отказывали ей в комнате. Приходилось кочевать с места на место, рискуя все время угодить в датскую тюрьму.

Но политическая линия Александры Михайловны уже была определена. Это укрепляло ее мужество и твердость в борьбе с повседневными невзгодами жизни. С сентября 1914 г. Коллонтай вступила в переписку с Владимиром Ильичом, находившимся тогда в Цюрихе. По его указаниям она вела энергичную борьбу среди левых элементов скандинавской социал-демократии, отстаивая позицию Ленина в отношении войны. Она помогала Владимиру Ильичу в подготовке Циммервальдской конференции, организовала транспортировку корреспонденции через Скандинавию от Ленина к большевикам Петрограда и обратно. Дважды на протяжении войны, в 1915 и 1916 гг., по поручению Ленина Александра Михайловна ездила в США для пропаганды большевистских взглядов среди американских социалистов. Во время второй поездки она выступала с докладами и речами в 80 городах, и в Бостоне способствовала организации левой «Циммервальдской лиги». Деятельность Коллонтай обратила на себя внимание реакционных элементов Америки, и против нее здесь началась озлобленная травля. А в 1917 г., сразу же после Февральской революции, Александра Михайловна прибыла в Россию в качестве курьера Владимира Ильича, привезя от него директивы для петроградских большевиков. 

Надо ли удивляться, что женщина таких качеств и с такой биографией всегда была в центре внимания русских заграничных колоний тех лет?

* * *

В годы моей эмиграции Коллонтай была в Англии только один раз: зимой и весной 1913-1914 гг. Я уже упоминал, что главной целью ее приезда в Лондон было желание поработать в Британском Музее в связи с подготовкой книги «Общество и материнство». Но она занималась не только этим.

Александра Михайловна прежде всего восстановила свои старые контакты с английскими социалистами и часто бывала у них. Она активно участвовала в антицаристской кампании, которая в то время проводилась в Англии в связи с Делом Бейлиса [52] , и я слышал, как с парапета колонны Нельсона на Трафальгарской площади Александра Михайловна обращалась с горячей речью к многотысячной толпе англичан, пришедших протестовать против изуверства царского режима. Она выступила с докладом о женском движении на континенте в Герценовском кружке. Очень скоро она стала душой нашего эмигрантского общества. Многие члены колонии ходили к ней «домой» — в маленький дешевый пансион поблизости от Британского Музея — на Гренвил-стрит, 2, где она поселилась, и вели с ней оживленные споры и дискуссии на различные текущие темы. Я сам был несколько раз у нее и встречался здесь с Литвиновым, Керженцовым и другими знакомыми товарищами. Александра Михайловна была точно светлый, приветливый огонек, который хоть до некоторой степени разгонял хмурую мглу нашей лондонской жизни и около которого каждому хотелось немножко обогреться и -приободриться…

52

В 1913 г. царское правительство инсценировало в Киеве судебное дело против еврея Бейлиса по ложному обвинению в убийстве для религиозных целей. Вся прогрессивная русская общественность в связи с этим выступила с разоблачением правительства. Для защиты Бейлиса в Киев приехал В. Г. Короленко. Антицаристская кампания по тому же поводу велась в это время за границей, в частности в Англии, «где организаторами ее выступили социалисты и радикалы. На одном из митингов, созванных в дни названной кампании, выступала и А. М. Коллонтай.

* * *

Из тех далеких дней у меня в памяти осталась одна яркая картина.

В северо-западной части Лондона есть огромный, на много километров протянувшийся парк Хэмпстэд-Хис. Это кусок настоящей природы. Здесь есть и поля, и рощи, и холмы, и пруды, и животные, и птицы. По воскресеньям его посещают десятки тысяч людей из окрестных кварталов, населенных в большинстве небогатым трудящимся людом. Поблизости от Хэмпстэд-Хис в узких улочках и переулках ютились в то время и многие из русских эмигрантов.

В юго-восточном углу парка имеется красивый зеленый холм, носящий имя «Парламентский холм». Предание гласит, что во время революции XVII в. здесь стояли войска Кромвеля, сражавшиеся за парламент против короля. Отсюда и само название холма. Впрочем, в годы моей эмиграции решительно ничто не напоминало о революционно-воинственном прошлом «Парламентского холма». В те годы это было излюбленное место прогулок для лондонской детворы, и еще — здесь была Ривьера русской эмиграции. По субботам и воскресеньям сюда собирались русские изгнанники в поисках свежего воздуха, солнца и природы. Приходили семьями, брали с собою бутерброды и пиво, шахматы и книжки. Устраивались на целый день. Дети бегали и играли, взрослые, расположившись на траве, читали, обменивались новостями или просто лежа на спине подолгу смотрели в небо, по которому бежали легкие облака. В свое время закусывали, в свое время дремали, надвинув шляпу на лицо. Потом бродили по окрестностям «Парламентского холма», кормили птиц на Хайгетских прудах, слушали какого-нибудь оратора, выступавшего под деревьями парка, любовались чудным видом на Лондон, открывавшимся со 100-метровой высоты этого холма. Действительно, весь огромный 7-миллионный город с его красной черепицей и закопченными домами, с его башнями и колокольнями, с его узкими улицами и зелеными парками, с его Святым Павлом и мостом Тауэр; с его зубчатым зданием парламента — все, все тут было как на ладони. Исполинское каменное море разбегалось во все стороны до самого горизонта.

Ближе к вечеру начинались игры взрослых. Играли в пятнашки, в горелки, в лапту, в разные другие простые русские игры, впитанные дома чуть не с молоком матери. Мужчины и женщины, нередко отцы и матери семейств, в будни тяжело работавшие на английских предприятиях ив конторах, теперь превращались в шумливых и веселых подростков. Бегали, кричали, возились, хохотали. Многим в эти минуты так ярко вспоминалась милая и далекая родина. С заходом солнца все как-то затихали, собирали свои пожитки и постепенно расходились по домам. Этот импровизированный клуб на открытом воздухе прочно вошел в быть лондонской эмиграции, его любили, о нем говорили, к нему готовились в течение целой недоли.

Однажды в воскресенье на «Парламентском холме» появилась Александра Михайловна. Был теплый, тихий день. Белесоватое низкое небо было ясно, неяркое солнце лениво посылало вниз снопы своих светлых, но не очень горячих лучей. В нашем эмигрантском клубе все шло, как обычно: дети бегали и резвились, взрослые отдыхали и разговаривали. Александра Михайловна и здесь очень быстро оказалась в центре внимания: к ней как-то невольно тянулись люди, около нее закипали самые интересные и оживленные дискуссии.

Под вечер начались игры. Играли в горелки. Александра Михайловна и тут была одной из первых. Все выстраивались парами по склону «Парламентского холма» и при громком возгласе:

Гори, гори ясно, Чтобы не погасло, Глянь-ка на небо, птицы летят! —

бросались бежать как сумасшедшие. Потом ловили друг друга, терялись, находились и вновь выстраивались по склону холма.

И вот вышло так.

Я сбежал со своей партнершей вниз и, поймав ее, остановился у подножья холма передохнуть и стереть пот со лба. В следующей паре была Александра Михайловна. По данному сигналу она побежала вниз очень быстро, вся раскрасневшись и выбросив руки вперед и в сторону, точно крылья. Широкое платье развевалось, и лучи вечернего солнца, навстречу которому она неслась, обливали красноватым золотом ее фигуру, ее разметавшиеся волосы, ее распростертые руки-крылья. Картина была до того феерична, что стоявший рядом со мной товарищ — эмигрант, не выдержал и, протянув руку в сторону Коллонтай, вдруг порывисто воскликнул:

— Посмотри! Посмотри! Она вся пронизанная солнцем!

С тех пор прошло много лет. В шуме борьбы, в грохоте событий мне не раз приходилось сталкиваться с Александрой Михайловной на разных жизненных перекрестках. И всякий раз, когда это случалось, в памяти у меня мгновенно вспыхивала далекая, яркая картина — склон пологого холма, день, склоняющийся к вечеру, женщина, бегущая по склону с руками, раскинутыми, как крылья — сказочная фигура, охваченная сиянием золотых лучей, и громкий возглас: «она вся — пронизанная солнцем!»

Так крепко это картина спаялась в моем сознании с именем Александры Михайловны Коллонтай [53] .

Петро Заречный

Однажды, зайдя в Герценовский кружок, я заметил в углу комнаты какого-то незнакомого человека, читавшего газету. Он сидел спиной ко мне, и я не мог рассмотреть его лица. Покончив со своими делами, я уже собирался уходить, как вдруг незнакомец повернулся и… с распростертыми объятиями бросился мне на шею.

53

См. приложение 6.