Восстать из Холодных Углей

— Знаешь ли ты? — спросил Император, ослабляя давление. Мое дыхание уже стало быстрым и прерывистым, когда я попыталась приготовиться к боли, которая, как я знала, должна была наступить. — Человек может издавать более двадцати различных криков боли.

Я посмотрела на свою правую руку. Плоскогубцы все еще были на месте, но крови пока не было. Я чувствовала, как от моего страха учащается сердцебиение. Я должна была почувствовать его вкус, почерпнуть из него силу через Сссеракиса, но мой ужас оставался безмолвным и отстраненным, как будто его и не было вовсе. Император все еще говорил. Ублюдку действительно нравился звук собственного голоса.

— ...различающиеся по тону и высоте звука. Каждый из них вызывается разными раздражителями. Но что действительно интересно, так это то, что каждый человек индивидуален. Разные раздражители вызывают одни и те же крики.

Я застонала. Предвкушение боли было невыносимым.

— Я тебе не надоел? — спросил император.

— Да... — Мой ответ закончился криком агонии, когда мой ноготь медленно оторвался от своего основания.

Он подождал, пока мой крик утихнет. Прошло некоторое время, и он все это время улыбался мне. Когда я успокоилась, он заговорил снова.

— Я хочу, чтобы ты знала, как близко ты подошла, — сказал он, и его голос снова стал холодным. — Ты, наверное, уже поняла, что армия, которую я послал против твоих монстров, была не самой большой. — Две тысячи солдат — это действительно немного. К моменту падения Оррана численность армии Террелана перевалила за десятки тысяч. — Боюсь, это было все, что я смог собрать за такой короткий срок. Многие из моих солдат вынуждены тратить свое время на поддержание мира в империи. О, я говорю, что орранцы интегрированы в то, что сейчас называется Терреланом, но это не совсем так. Есть сопротивление. И это все твоя вина.

Я потрясла головой, пытаясь избавиться от размытых краев, оставленных болью. Пытаясь понять его слова.

— Последняя из орранских Хранителей Источников. Мятежница, борющаяся за независимость, за свободу, за права. Так они тебя называют. Эскара Хелсене: пережила войну, сбежала из Ямы, сразилась с моими Рыцарями десяти, вернулась и вытащила город из земли. — Он замолчал и на мгновение прикусил губу. — Они объединились вокруг тебя, вокруг твоего имени. Повстанческие группировки появляются по всему старому Оррану, и мятежные слухи доходят даже до терреланской части моей империи. — Он вздохнул. — Именно там сосредоточена большая часть моих войск — они поддерживают мир. Но я намерен использовать тебя, чтобы окончательно подавить мятежников. Если я казню тебя, мой собственный народ отвернется от меня за нарушение традиций, и я добьюсь лишь того, что превращу тебя в мученицу. Но когда ты накинешь на себя петлю и покончишь с собой, я покажу миру твой изуродованный труп. Лишенные объединяющего катализатора, мятежные элементы сломаются. — Он снова подошел ко мне и приставил щипцы к ногтю моего большого пальца. Стыдно признаться, но у меня вырвался стон. Я знала, что будет больно, и не хотела этого. Я не хотела ничего из этого. — Но ни на секунду не думай, будто я хочу, чтобы это произошло быстро. Моя империя будет терпеть этих мятежников столько, сколько потребуется, столько, сколько сможешь продержаться ты.

К тому времени, когда император закончил со мной в тот день, у меня на правой руке не осталось ногтей. Я думаю, он бы перешел на левую, но один взгляд на твердую, как камень, руку убедил его, что это было бы бесплодной попыткой, а император ненавидел делать что-либо, что не имело целью сломить мой дух. Мой голос сорвался от криков боли, и ни один из этих воплей не вышел добровольно. Они были вырваны из меня так же, как и мои ногти. И каждый раз этот ненавистный гребаный ублюдок получал удовольствие от моей боли. Мастер Тивенс давал полезные советы и иногда ругал за работу, которую считал выполненной небрежно. Будь я свободна, я бы перегрызла ему глотку. Каждый раз, когда император вырывал ноготь и бросал его на пол — бесполезную окровавленную плоть, — острая боль переходила в тупую и пульсирующую. Каждый раз, когда император вырывал ноготь и я снова могла думать, я ненавидела всех в этой комнате. Стражей могилы, мастера Тивенса, Прену и Императора. Моя ярость не знала границ. Я снова и снова пыталась обрести свою магию, но сил на это не оставалось. Мой дугошторм был там, но я не могла вызвать даже искру. Сссеракис туго свернулся внутри меня, и я не могла использовать его силу манипулировать моей тенью. Мне больше нечем было сражаться. И они это знали. Они знали, что я бессильна. Они на это рассчитывали.

Вся в холодном поту, трясущаяся от боли и бормочущая шепотом проклятия. Такой я была, когда император покинул меня в тот первый день. Закончив свою работу, он передал щипцы одному из Стражей могилы и вышел из камеры пыток, Прена шла на шаг позади. По крайней мере, у нее хватило такта изобразить отвращение к тому, что со мной сделали. Мастер Тивенс обмотал мою правую руку бинтами и заставил меня выпить воды с травяным привкусом, после чего тоже ушел. Стражи могилы сняли с меня кандалы и отвели обратно в камеру. Я говорю, что они вели меня, но в основном они тащили меня волоком. Я с трудом переставляла ноги. Вернувшись в свою камеру, я обнаружила, что меня ждут хлеб и вода. Должна признаться, в Красных камерах хорошо кормили. Как еще я могла бы поддерживать свои силы, чтобы противостоять заботам императора?

Тот первый день был плохим. Последующие — еще хуже.

Глава 27

Это одно из воспоминаний Джозефа.

Перед Джозефом бросают еще одного заключенного, на этот раз одетого в выцветшую монашескую рясу с символом Лурсы на груди. Империя Орран всегда считала поклонение лунам ересью. Они всегда считали ересью любые формы поклонения. Терреланцы, однако, приветствовали верующих как в Лурсу, так и в Локара, поскольку те утверждали, что именно их молитвы вызывали лунные дожди. Джозеф кладет руку на плечо мужчины и вытягивает из него жизненную силу, направляя ее в металлический скипетр и Источник, прикрепленный к его концу. Тело валится на пол грудой мертвой бесполезной плоти.

Частичка Джозефа кричит внутри, как это происходит с каждой отнятой жизнью, но эта частичка становится все меньше и тише. В наркотическом опьянении эта маленькая частичка Джозефа ничего не может сделать, кроме как наблюдать и съеживаться еще больше с каждой новой смертью.

— Следующий, — говорит Лоран, делая небольшую пометку в своем блокноте. Он щелкает пальцами и открывает портал, невидимый толчок отправляет тело монаха внутрь. Солдаты хватают последнюю из находившихся поблизости пленниц и толкают ее вперед.

В последнее время ситуация изменилась. Эксперименты проводятся все чаще, запас заключенных у Лорана практически исчерпан. Теперь их используют, как только доставляют. Нет, не используют. Убивают. Джозефу приходится напоминать себе об этом. Но даже напоминать становится все труднее и труднее.

Источник, прикрепленный к концу скипетра, теперь светится, мигая желтым светом, пульсирующим изнутри. Заключенных больше не осталось. Бедная женщина с торчащими зубами и слезящимися глазами выглядела достаточно взрослой, чтобы ее можно было назвать старухой, но для Железного легиона это не имеет значения. И Джозеф обнаружил, что для него это тоже не имеет значения. Больше нет. Все они становятся одинаковыми, когда из них уходит жизнь.

Двести шестнадцатое тело падает, и Джозеф направляет свой дух в Источник. Он светится еще ярче, чем раньше, и комнату наполняет пронзительный вой, когда мертвая Ранд внутри Источника возвращается к жизни. Джозеф пытается волноваться и на этот счет, но у него ничего не получается.

В полумраке лаборатории Железного легиона начинает светиться второй источник. На письменном столе стоит большой источник с плоской стороной. Он слишком большой, чтобы его можно было проглотить, и это делает его совершенно непригодным для использования Хранителями Источников. Лоран обращает на него внимание, на мягкое голубое свечение, горящее внутри кристалла. Он оглядывается на Джозефа, все еще держащего скипетр, на прикрепленный к нему Источник, сияющий так ярко, что на него больно смотреть. Затем оба Источника разлетаются вдребезги, эхо взрыва разносится по лаборатории. Свет меркнет, и они снова остаются в тусклом, мерцающем свете факелов. Очередная неудача. Так много неудач. Так много жизней потрачено впустую.

Солдаты съеживаются. Их хорошее настроение улетучилось, когда Лоран начал вовлекать их непосредственно в свои эксперименты, и Джозеф иногда слышит, как они говорят о бегстве. Но платят им достаточно хорошо, и они остаются, хотя им приходится совершать ужасные злодеяния. Инран громко вздыхает и поворачивается к метле, прислоненной к дальней стене. В обязанности маленького стюарда-тарена всегда входило убирать за Лораном, и он часто жаловался на то, что после каждого эксперимента в течение нескольких недель находит осколки Источников.