Восстать из Холодных Углей

Одиночество поглотило мою решимость. Теперь я понимаю, что мне никогда не нравилось быть одной. Я никогда раньше не была одинока. С тех пор, как уехала из Кешина много лет назад. Теперь я была одна. Сссеракис продолжал игнорировать меня, но мой ужас никуда не делся. Я чувствовала его, ощущала исходящий от него холод. Он не исчез, но покинул меня. Это одиночество сломило меня сильнее, чем все, чем когда-либо испытал на мне император. Почти. Это утверждение почти соответствует действительности.

Как долго это продолжалось? Достаточно долго, чтобы мои ногти, сорванные с руки в тот первый день, отросли. Небо, солнце и луны превратились в тускнеющее воспоминание. Моя одежда превратилась в мокрые от пота лохмотья, которые едва прикрывали меня. Достаточно долго, чтобы Император вырвал у меня все свои драгоценные крики, кроме одного. Каждый день он казался разочарованным. Каждый день он не мог найти тот последний крик, и с каждый день это делало его еще более злобным.

Стражи могилы снова проводили меня в камеру пыток. Теперь я знала их имена. Рорк, высокий мужчина с пышными усами. Пиклстен, немногословный человек с редкими зубами. Клюз, самый низкорослый из троих и самый острый на язык. Они больше не шутили на мой счет. Думаю, в какой-то мере я заслужила их уважение. Я никогда не пыталась убежать от них или подраться с ними, в основном потому, что знала — ни к чему хорошему не приведет. Я не пыталась торговаться или угрожать. Я не усложняла их работу. Каждый день я шла навстречу пытке, а в некоторые дни, когда могла, я шла с нее. Это действительно зависело от того, что император делал со мной. Несмотря на пытки, несмотря на шрамы и раны, которые так до конца и не зажили, несмотря на боль и унижение. Несмотря на все это, я выстояла. Сколько времени это продолжалось? Я не знаю. Достаточно долго, чтобы заслужить уважение некоторых из самых закаленных солдат терреланской армии. Достаточно долго, чтобы их насмешливые взгляды сменились жалостливыми. Они пристегнули меня ремнями к креслу, как делали это каждый день, а затем заняли свои позиции. Возможно, они и научились уважать меня, но они все еще были моими похитителями, а я все еще был пленницей, которую будут пытать до неизбежной смерти.

Пытки — тонкое искусство, по крайней мере, так мне говорили те, кто в этом разбирается. Каждый ломается, если есть достаточно времени и боли. Но для того, чтобы вытянуть из кого-то информацию, важно взять от него ровно столько, сколько нужно. Им нужно сдаться, потерять себя и всякую надежду на спасение, но они не могут потерять волю к жизни. Важно оставить их с этим, иначе у них не будет причин давать мучителю то, что он хочет. Конечно, это спорный вопрос, когда целью является не информация. Когда цель состоит в том, чтобы убедить жертву покончить с собой, мучитель может взять столько, сколько захочет, и сделать столько, сколько захочет. Ему нужно только оставить бедной душе достаточно сил, чтобы совершить последний акт освобождения.

Прена, как всегда, вошла в комнату первой. Она потеряла свое положение Первого меча, когда Железный легион захватил Никогде. Теперь она была телохранителем императора, следовала за ним по пятам и была свидетельницей каждого чудовищного поступка, который совершал этот человек. Арас Террелан ворвался следом за ней, его суровое лицо было хмурым.

— Народ беспокоится, Эска, — сказал император. — Так тебя называют твои друзья, верно? У меня недавно был замечательный разговор с этим здоровяком. Надо отдать ему должное, он сопротивлялся, но в какой-то момент во время всех этих криков у него развязался язык. О, сколько всего он мне о тебе рассказал.

Более молодая я прокляла бы Хардта за предательство, за то, что он раскрыл мои секреты злейшему из моих врагов. Я больше не была той юной глупой девчонкой. «У тебя есть я. Отпусти Хардта». Я не стала напрягаться, пытаясь освободиться от пут, в этом просто не было смысла.

Император усмехнулся. «У меня есть вы оба. Я не вижу причин отпускать кого-либо из вас». Мастер Тивенс подошел, отставая от императора из-за своего возраста. Возможно, это было как-то связано с большой черной сумкой, которую он нес. Когда он поставил ее на стол, я услышал, как внутри звякают тяжелые инструменты.

— Народ беспокоится, Эска, — повторил император. — Они не забыли о тебе. — Он пожал плечами. — Я не позволяю им забывать. Не проходит и дня, чтобы у моего дворца не появлялись люди, требующие встречи с Королевой-трупом.

Так оно и было. За эти годы у меня было много имен, но ни одно из них не запомнилось мне так, как это. Возможно, потому, что ни одно из них не подходило мне так хорошо. Возможно, потому, что это имя не было дано мне ни моими родителями, ни каким-либо королем, ни Ранд, ни Джиннами, ни каким-либо другим могущественным существом. Это имя было дано мне народом, независимо от того, заслужила я его или нет. Мне не потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к этому имени.

— Вот как они тебя называют. Королева-труп. Это довольно драматично, хотя и не очень изобретательно, я полагаю. Женщина, которая называла себя королевой, скоро станет трупом. — Император несколько мгновений расхаживал по камере пыток, повторяя мое новое имя разными насмешливыми голосами. В конце концов, он пожал плечами. — Скоро оно тебе подойдет. Хотя и не слишком скоро. Я все еще хочу, чтобы ты издала свой последний крик, Эска. Мне просто нужно найти правильный стимул.

— Я не буду этого делать, — сказала я усталым и тихим голосом. — Не имеет значения, сколько криков ты извлечешь, Арас. — Если этот человек настойчиво называет меня по имени, я, черт его возьми, тоже буду это делать. — Я никогда не воспользуюсь петлей. Если ты хочешь моей смерти, тебе придется убить меня самому.

И снова это высокомерное пожатие плечами, пока он вышагивал передо мной.

— Не раньше твоего последнего крика. У тебя будут похороны, которые не уступят королевским, Эска. Я собираюсь водрузить твое тело на деревянный трон и пронести его по городу. Люди будут приходить, смотреть, кричать и, возможно, швыряться вещами. Простолюдины любят швыряться вещами. И, как только ты обойдешь весь город, я подожгу трон и все, что на нем, и весь Джанторроу будет смотреть, как ты горишь.

— Ты собираешься выставить мое тело напоказ на улицах для своего развлечения?

— О нет, не для меня. Ради людей, Эска. Они этого требуют. — Он произнес эти слова так, словно обращался к простушке. Как будто это было безумие народа, которого я не понимала. И именно меня называли чудовищем. — А теперь давай перейдем к делу.

Я уклонялась от этого человека, насколько могла, пока была привязан к стулу. Я сжала пальцы и как можно глубже вжалась в спинку стула. Это была непроизвольная реакция. После стольких мучений, после стольких дней пыток… Я знала, что меня ждет, и боялся этого, ужасалась этого. У меня были шрамы, некоторые старые, некоторые еще свежие, некоторые раны еще даже не закрылись. Некоторые я носила снаружи, другие внутри. Недели пыток, может быть, месяцы, я не могла сказать. Это приводит тебя в надлежащее состояние. Ты ожидаешь боли. Ты знаешь, что она приближается, и ничего не можешь с этим поделать. Я не хотела доставлять императору удовольствие видеть, как я робею, дрожу от страха. Я не хотела, чтобы он видел мои слезы, когда ожидание боли овладело мной, а ужас превратил мое неповиновение в насмешку. Я не хотела умолять об отсрочке. Но у меня просто не осталось сил сопротивляться. Он вырвал у меня все это. Когда император открыл сумку мастера Тивенса и стал рыться в ее содержимом, я умоляла его. Возможно, в этом есть доля правды, я уже была сломлена. Я умоляла его остановиться еще до того, как он начал, и мне никогда еще не было так стыдно за себя.

Император уже не в первый раз задумывался о проблеме с моей каменной рукой. Я ее не чувствовала, она почти не двигалась. Это был твердый камень, но он был частью меня. Однажды Император пытался отколоть от него кусок и расстроился, когда понял, что я ничего не чувствую. Но есть некоторые боли, которые выходят за рамки физических. Некоторые мучения не имеют ничего общего с травмой.

Император достал из черной сумки молот. Я уже видела такой раньше. Это был такой же молот, которым Приг вбивал маркер в стены туннеля. Молот для разбивания камней.

Меня охватила паника. Страх заставлял меня метаться, но наручники, прикрепленные к стулу, держали меня крепко. Двое из Стражей могилы, Рорк и Пиклстен, вышли вперед и держали меня на стуле, пока император делал несколько тренировочных взмахов молотом с радостной улыбкой на лице. Я что-то бормотала, умоляла, упрашивала. Я всматривалась в лица, которые попадались мне на глаза. Клюз отвернулся, мастер Тивенс задумчиво нахмурился. Прена сжала челюсти, уголки ее губ опустились, а глаза, встретившись с моими, наполнились жалостью. Я умоляла. Я, черт побери, умоляла!