Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры
Шрифт:
В решении Политбюро указывалось, что «спектакль <…> а) является попыткой возвеличивания разбойников Киевской Руси как положительный революционный элемент, что противоречит истории <…> б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются <…> носителями героических черт русского народа; в) дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа» [364] . На следующий день в «Правде» появилась статья председателя КДИ Платона Керженцева «Фальсификация народного прошлого», в которой постановка была осуждена как злостная хула на русскую историю [365] , а на другой — в той же «Правде» — отчет о собрании в Камерном театре, на котором Таиров признал серьезность допущенных театром ошибок [366] . Для самого Демьяна Бедного, к 1936 году уже определенно раздражавшего Сталина, проработка в партийной печати закончилась сравнительно легко — исключением из партии, отлучением от печати и вельможным небрежением [367] . Работники «культурного фронта» из той же проработки вольны были извлечь свои уроки [368] , ученые гуманитарии — свои [369] .
364
О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного. Постановление Комитета // Правда. 1936. 14 ноября.
365
«Героика
366
Отклики на постановление о пьесе Демьяна Бедного «Богатыри» // Правда. 1936.16 ноября. В последующие дни негодующие публикации множатся: Ефимов Г. Исказители былин // Правда. 20 ноября. 1936; Керженцев П. М. Извлечь необходимые уроки // Литературная газета. 1936.20 ноября; Лежнев И., Тимофеев Л. Бедные люди // Правда. 1936. 21 ноября.
367
История могла принять и другой оборот. В подготовленной двумя годами позже ГУГБ НКВД СССР для И. В. Сталина справке «О поэте Демьяне Бедном» со ссылкой на собственные слова поэта указывалось, что «пьесу „Богатыри“ он задумал, как контрреволюционную аллегорию на то, как „силком у нас тащат мужиков в социализм“» (ЦА ФСБ РФ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 262. Л. 57–60. Цит. по: Макаревич Э. Политический сыск. М., 2003; электронная версия:.
368
О непосредственной реакции ведущих деятелей культуры на партийную оценку спектакля можно судить по справке Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР «Об откликах литераторов и работников искусств на снятие с репертуара пьесы Д. Бедного „Богатыри“» // ЦАФСБ. Ф. 3. Оп. 3. Д. 121. Л. 98–107. Копия. Машинопись (электронная версия:.
369
В 1937 году разнос предосудительной постановки выходит отдельным изданием, становясь на долгие годы директивным предписанием в области культурной и научной политики: Против фальсификации народного прошлого (О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного). М.; Л.: Искусство, 1937; Дубровский А. М. Как Демьян Бедный идеологическую ошибку совершил // Отечественная культура и историческая наука XVIII–XX веков. Брянск, 1996.
Решение Политбюро стало неожиданностью для Бедного, оправдывавшего свалившиеся на него невзгоды своей политической недальновидностью, а также бездействием «контролирующих органов», которые должны были бы ему помочь своевременно разобраться в исторической прогрессивности христианства и, кроме того, «овладеть былинной экспозицией». В покаянной беседе с руководителем Союза советских писателей Владимиром Ставским Бедный, незадачливо проговариваясь, сетовал на сложности должного, как теперь он понял из статьи в «Правде», прочтения былин и летописей. И летописи и былины, по его первому впечатлению, вполне давали материал для фарса: «князь Владимир окарачь ползет. Соловей-разбойник свистит, и все падают от его свиста», да и былинные богатыри «были не богатыри, а чепуха, „купилы“, „чудилы“, а не богатыри». О прогрессивном и героическом характере тех же образов Бедный, увы, узнал только из газеты «Правда» [370] .
370
Стенографическая запись беседы Демьяна Бедного со Ставским (17 ноября 1936) // Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов 1917–1956 / Сост. Л. В. Максименков. М., 2005. С. 431–439.
В жалобах на свою политическую недальновидность («Я никогда не претендовал на ясность политического мышления») Бедный был определенно справедлив. Партийные декларации об исторической прогрессивности крещения Руси и позитивности былинных образов не кажутся нежданными в русле уже вполне определившейся в начале 1930-х годов переоценки дореволюционного культурного наследия и, в частности, тенденциозной героизации исторического прошлого. В 1932 году в речи на собрании писателей-коммунистов на квартире Горького Сталин, перечисляя грехи ликвидированного к тому времени РАПП, пенял на непонимание его руководством «элементарной мысли» о том, что «диалектика предполагает не только отрицание старого, но и сохранение его», а идеологическая безусловность «революционного социалистического реализма» (которому в той же речи предназначалось «быть главным, основным течением в литературе») не исключает использования методов других литературных школ. Но мало того: «диалектическое» представление о дидактической функции «старого культурного опыта человечества» обязывает советских писателей, как теперь выясняется, «учиться не только у Маркса, Энгельса, Ленина, но и у классиков литературы», не исключая даже «контрреволюционных писателей — мастеров художественного слова» [371] .
371
Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов 1917–1956 / Сост. Л. В. Максименков. М., 2005. С. 265. О складывании в 1930–1940-е годы хрестоматийного канона русской литературы: Friedberg М. Russian Classics in Soviet Jackets. New York: Columbia Univ. Press, 1962; Brooks J. Russian Nationalism and Russian Literature: The Canonization of the Classics // Nation and Ideology. Essays on Honor of Wayne S. Vucinich / Ed. by I. Banac, J. G. Ackerman, and R. Szporluk. New York: Columbia University Press, 1981. P. 315–334.
Рассуждения Ленина и Троцкого о мировой революции, оправдывавшие геростратовские умонастроения культурной элиты двадцатых годов, в середине тридцатых выглядели уже анахронизмом. «Сохранение старого» распространяется, помимо прочего, и на фольклор: за полгода до запрещения «Богатырей» П. М. Керженцев, давший старт злорадному шельмованию Бедного в печати, в докладной записке на имена секретарей ЦК А. А. Андреева и Н. И. Ежова обязывал срочно исправить ситуацию, сложившуюся с изданием русского фольклора. Судя по контексту и стилю докладной записки, инициатива в данном случае исходила непосредственно от Сталина: Керженцев начинал свою записку с упоминания об одобрительном мнении Сталина о сочинениях Брет Гарта и необходимости издания романов «социального содержания», а затем в приказном порядке обращал внимание своих партийных коллег на «такой же загон», в котором оказались «произведения русского народного творчества»: «Позор для наших издательств, что в советское время не переизданы русские сказки Афанасьева, не говоря уже о других сборниках сказок, былин, песен, пословиц и т. д.». По предложению Керженцева ситуация должна была быть исправлена в течение ближайших двух лет, отведенных Гослитиздату и «Академии» на то, чтобы издать «ряд сборников русских сказок, былин, пословиц и т. п.» [372] . Его распоряжение об издании сказок Афанасьева было выполнено с завидной оперативностью: первый том трехтомного собрания, подготовленного Марком Азадовским, Николаем Андреевым и Юрием Соколовым, вышел в конце 1936 года в издательстве «Академия», два других — в 1938 и 1940 годах в Гослитиздате [373] .
372
Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. С. 420, 421.
373
Афанасьев А. Н. Народные русские сказки / Под ред. М. К. Азадовского, Н. П. Андреева, Ю. М. Соколова. Л., 1936. Т. 1; М., 1938. Т. 2; М., 1940. Т. 3.
В литературе и искусстве середины 1930-х годов футурологические утопии уравновешиваются, а постепенно и вытесняются исторической ретроспекцией, призванной представить настоящее закономерным итогом предшествующей истории, всем своим ходом «диалектически» подготовившей благоденствие сталинского правления. К концу 1930-х годов представление о необратимой поступательности исторического процесса (узаконенное партийными решениями 1934–1936
годов о преподавании истории в школе и осуждением школы скончавшегося к тому времени академика М. Н. Покровского [374] ) опирается на историографический канон, объединивший предтеч революции (Степана Разина, Ивана Болотникова, «разбудивших Герцена» декабристов, Н. Г. Чернышевского) с творцами политических реформ — князем Владимиром, Александром Невским, Иваном Грозным и Петром Первым. В травестийном изображении Крещения Руси Демьян Бедный совершал, с этой точки зрения, уже ту ошибку, что доверился жанру, не соответствовавшему самой стилистике официальной историографии. Медиальный фон, на котором появились «Богатыри», не подразумевал легкомыслия. К 1936 году литературным образцом в надлежащем освящении исторического прошлого мог считаться выдержавший к тому времени несколько изданий «Петр Первый» Алексея Толстого (экранизированный в 1937–1938 годах в двухсерийном фильме Владимира Петрова). В 1938 году появится кинематографическая индульгенция Сергея Эйзенштейна Александру Невскому (соседствующему в фильме с былинным Василием Буслае(вы)м) [375] . В оценке «Александра Невского» критики охотно прибегали к «эпосоведческой» терминологии, находя «эпические» аналогии между русским прошлым и советским настоящим:374
Против исторической концепции М. Н. Покровского. М.; Л., 1939. Т. 1; 1940. Т. 2. См. документальную публикацию: Как Сталин критиковал и редактировал конспекты школьных учебников по истории (1934–1936 годы) (подгот. М. В. Зеленое) // Вопросы истории. 2004. № 6. С. 3–30.
375
Schenk F. B. Rehabilitierung und Verehrung Aleksandr Nevskijs in der UdSSR in den Jahren 1937/38 // Personality Cults in Stalinism — Personenkulte im Stalinismus / Hrsg. Klaus Heller und Jan Plamper. G"ottingen: V&R unipress, 2004. S. 391–413; Уленбрух Б. Инсценировка мифа: о фильме С. Эйзенштейна «Александр Невский» // Советское богатство. Статьи о культуре, литературе и кино. К 60-летию Ганса Гюнтера / Под ред. М. Балиной, Е. Добренко, Ю. Мурашова. СПб., 2002. С. 322–325.
«Александр Невский» построен как былина. Эпические образы Эйзенштейн видит крупными, целостными, высеченными из одного куска, из одной глыбы, свободными от дробных, мелких черт, от психологических деталей. <…> Не древность, не прошлое, не старина только являются достоянием эпоса. <…> В наши дни складываются былины о сегодняшней жизни народа, о сегодняшних его героях, и голос сказителей, творящих новый эпос, не звучит чуждым в советской поэзии. Более, чем когда-либо в истории, наше время — время эпоса [376] .
376
Бачелис И. Сергей Эйзенштейн // Известия. 1940. 11 февр. С. 4. Ср.: Пудовкин В. Александр Невский // Рабочая Москва. 1938. 8 дек. С. 3; Херсонский X. Историческая тема в кино // Искусство кино. 1938. № 3. С. 42–44; Юренев Р. Народная эпопея // Искусство кино. 1941. № 4. С. 14 (о фильме «Богдан Хмельницкий»); Сурков А. Страницы героической эпопеи // Правда. 1942. 28 марта. С. 4. О традиции советского «киноэпоса»: Вайсфельд И. Эпические жанры в кино. М.: Госкиноиздат, 1949.
Исторические герои уподобляются героям русского эпоса [377] , а сам эпос — историографии, идеологически призванной, по точной формулировке Кевина Платта и Дэвида Бранденбергера, «мифологизировать настоящее как сцену триумфальной победы над внутренними и внешними врагами, стихиями, самим временем под предводительством здравствующего вождя» [378] . Выдуманность фольклорных персонажей дела при этом, конечно, не меняла, поскольку обнаруживала, как было отмечено в 11-м томе «Литературной энциклопедии», не идеалистическую, но «свободную от идеализма, материалистическую Ф(антазию)», отличающую ее от фантазии символистов и немецких романтиков:
377
Владимирский Г. В. Героика былин // Звезда. 1937. № 2. С. 285–290; Никифоров А. И. Герои и героическое в русском эпосе // Народное творчество. 1938. № 9. С. 44–48.
378
col1_1, Brandenberger D. Terribly Romantic, Terribly Progressive, or Terribly Tragic: Rehabilitating Ivan IV under I. V. Stalin // Russian Review. 1999. Vol. 58. P. 653.
Ф(антазия) русской крестьянской богатырской былины это в основном — реализованные в сюжете метафоры, гиперболы: за этими поэтическими образами Ф(антазии) стоят такие реальности, как мощь трудового народа, его борьба с завоевателями. В крестьянской сказке, за исключением некоторых элементов суеверий, нет мистики, мир ф(антастики) народной поэзии залит солнцем, «возбудители» фантастики в нем ясны [379] .
В 1938 году в учебнике по фольклору Ю. М. Соколова (возглавившего в том же году первую в СССР кафедру фольклора МИФЛИ) тезис об аристократическом происхождении эпоса расценивался уже как однозначно «фашистский» (со ссылкой на Ганса Наумана и теорию «спущенных сверху культурных ценностей» — gesunkenes Kulturgut), а сам учебник заканчивался статьями о певцах-орденоносцах Сулеймане Стальском и Джамбуле Джабаеве, в которых лезгинский ашуг и казахский акын чествовались как герои культуры победившего социализма и вместе с тем — как продолжатели традиции, восходящей к аэдам и рапсодам Древней Греции [380] .
379
Михайловский Б. Фантазия // Литературная энциклопедия. М., 1939. Т. 11 (цит. по:.
380
Цит. по второму изданию: Соколов Б. М. Русский фольклор. М., 1941. С. 539, 540.
О Заре (с) Востока
Начиная с 1920-х годов представление о культуре среднеазиатских окраин Советского Союза формируется в пропагандистском контексте революционного интернационализма и задач национально-государственного строительства. Формулировка таких задач в партийных документах первых лет советской власти в основном принадлежала Сталину, заявившему о себе как о специалисте в области национальной проблематики уже в 1913 году работой «Марксизм и национальный вопрос». В составленных Сталиным и утвержденных ЦК партии тезисах к X съезду РКП(б) (1921) «Об очередных задачах партии в национальном вопросе» «задача партии по отношению к трудовым массам» среднеазиатских окраин формулировалась как состоящая в том,
чтобы помочь им ликвидировать пережитки патриархально-феодальных отношений и приобщиться к строительству советского хозяйства на основе трудовых крестьянских Советов, путем создания среди этих народов крепких коммунистических организаций, способных использовать опыт русских рабочих и крестьян по советско-хозяйственному строительству и могущих вместе с тем учитывать в своей строительной работе все особенности конкретной экономической обстановки, классового строения, культуры и быта каждой данной национальности, без механического пересаживания экономических мероприятий Центральной России, годных лишь для иной, более высокой, ступени хозяйственного развития [381] .
381
Правда. 1921.10 февраля (№ 29).
Социальные, культурные и экономические достижения советской власти в Средней Азии связываются со Сталиным и дальше — не только как с лидером партии, но и как с корифеем в области национальной политики. Новыми доктринальными трудами, закрепившими эту репутацию, стали работы Сталина «Национальный вопрос и ленинизм» (1929) и «О национальном вопросе и национальной культуре» (1929). В 1935 году эти и другие работы были включены в сталинский сборник «Марксизм и национально-колониальный вопрос», ставший обязательным руководством в надлежащих рассуждениях о нерусских народностях и расцвете национальных культур при социализме.