Война Моря и Суши
Шрифт:
Они мало говорили, но визиты друг к другу приносили хоть какое-то облегчение.
Оба: и он, и она, стали частыми гостями у Анны Эйджи, но являлись только поодиночке. Единственный совместный визит Валевского и Зелмы Вилкат вызвал ярость матери инсуба, обвинившей Арта в том, что он украл у сына всё: свободу, девушку а, может, даже жизнь.
Анна Эйджи красилась ещё более ярко и с ещё большим рвением пыталась победить
возраст, оставивший и на неувядающей леди свои отметины...
У Зелмы Валевскому было удобно скрываться от публики и журналистов, не лезших в личное, -
Тёмные глаза Зелмы прикрывали подвижные веки, глаза казались узкими и неестественно длинными. Валевский находил их выражение диким. Странно, как он раньше не замечал?.. Эта женщина лишь однажды позволила себе быть необузданной, и он повёлся, и уступил. Но нельзя дважды войти в одну реку: прежнего чувства не было. Наоборот, закончилось всё каким-то отупением; обоих терзала смутная, но ощутимая вина перед канувшим в безвестность Эйджи. Инсуб оставался им дорог, каждому по-своему. Вот, пожалуй, главная причина встреч этой пары - вместе легче было пережить утрату.
...Валевский постоянно вспоминал лицо аргентинской певицы, её открытый в пении рот со слегка трепещущими от сдерживаемого чувства свежими и полнокровными губами. Ему хотелось видеть эту женщину снова, снова вдохнуть аромат её духов, и мягкий запах головки ребёнка, которого держал на руках... Он буквально разрывался от противоречивых желаний, мешавших планировать будущее.
...Ближе к ночи в его квартире на виде-о возникло бледное лицо Зелмы-Даугавы:
– "Волной, гонимой бурями, явись!" - таинственно произнесла она, и цитата из модной поэмы прозвучала зловеще.
Она хотела сообщить что-то важное. Нужно было встретиться.
Арт вошёл в скоростной лифт, и через бесчисленное количество этажей и улиц-тоннелей, через миракль просторной панорамы Союза, пробивая энергетические мембраны ложных изображений перспектив улиц, прибыл в новострой: в восточный сектор расширявшегося столичного рифа, отвоёвывавшего всё новые площади у бездны.
Привычно отыскал дверь Зелмы.
Оставалось ещё немного времени до возвращения хозяйки.
Валевский почувствовал, что тревожится и голоден, или наоборот, голоден и потому взвинчен, и спустился в ближайшее кафе. Там заказал суп минестроне, но без фенхеля, - для Зелмы, и руллы, всё в термопосуде. Опустил в пакет бульонные чашки. Он любил руллы за изысканность упаковки, за прилагавшиеся к ним салфетки, ножи и фигурные ложки: всю ту церемонность, с которой полагалось поедать кушанье, напоминающее большие пельмени с пряной начинкой, и отлично дополнявшие вкус пюреобразного густого супа с плавающими цветными звёздочками овощей.
Задержался, чтобы подождать заказ: минестроне без фенхеля должен был придти из северо-западного сектора "Атлантик", а это занимало чуть больше времени. Арт посмотрел на витрину, соблазнился пышными свежими пирогами
с начинкой, прихватил каждого по куску, рассчитался своей карточкой и поднялся в квартиру.Зелма ещё не вернулась.
На его запрос пришёл ответ: "Ужинай без меня".
Понятно: видеофон подал изображение Валевского на входе с упаковкой от "Гурмана".
К тому времени, когда явилась Зелма, Арт был сыт и предложил ей содержимое пакета. Зелма отказалась. Ей было не до еды.
– Тебя показывают по всем уличным виде-о в вечерних новостях, сказала она и добавила:
– Да, теперь понимаю, почему герой должен быть один.
Тёмными мудрыми глазами глянула на Валевского.
– Герой должен быть один...
– откуда фраза?
– отозвался тот.
– Так назвали свою книгу два соавтора из двадцатого века, Олди, - создатели нео-легенд. У Геракла, заявили они, был брат-близнец, на пару с которым он совершал свои подвиги.
– ...герой должен быть один...
– с горечью повторил Валевский.
Внутри натянулась тонкая струна, лицо полыхнуло жаром, он взорвался:
– Да я проклинаю свою славу миротворца! Это я, я виноват во всём, что случилось с Марком, я подставил его! Нужно было пометить своим именем информацию из архива, принять всю вину на себя, а не выжидать в глупой и трусливой надежде!..
– Невозможно. Знаешь это сам. И Марк не допустил бы ничего подобного. Он позаботился даже о том, чтобы ты не стал свидетелем его ареста.
Марк!
Он всё предвидел, всё просчитал...
– Больно же ты бьёшь!
– прошептал Валевский, - для этого меня позвала?
– Прости, Арти, я больше не могу притворяться. Всё так плохо! Марк слишком глубоко
завяз в этой войне. Но к тебе его арест не имел никакого отношения. Накануне тебя видели выходящим из о-тэ чуть ли не в обнимку с генералом Оберманном, потому и не решились схватить сразу. А потом было поздно. У них просто не дошли руки... Не вини себя. И прости мне эту выходку, если можешь...
Арти понял и простил её выпад: эта женщина любила Эйджи.
– Выпей воды. Ты в порядке?
– сказал он, со стаканом в руке подступаясь к ней, несчастной и подавленной.
Зелма призналась:
– Мне нездоровится. Арт, я узнала, где Марк.
– Что же ты молчишь?! Что ты узнала?!
– У меня месяц ушёл на поиски рыжего...
– Счастливого Полосата?
– переспросил Арт, торопя её, и впервые вспомнив про кота Марка, о котором совершенно забыл в болях, суете и волнениях последних недель, под грузом обрушившейся на него славы и известности.
– Да, - ответила Зелма.
– Я искала Полосата, чтобы найти его хозяина.
Валевский весь превратился в слух: а ведь Зелма на правильном пути!
Почему это не пришло ему в голову?
Учёт дорогих нанокити ведётся строжайшим образом. Для Полосата подыскали других хозяев, вряд ли Марк завещал его кому-нибудь. Анна Эйджи к рыжему толстяку была благосклонна, но не более. К тому же, Анна не стала бы тратить сумасшедшие, по её мнению, средства коту под хвост - это были её слова. Значит, кити ушёл к незнакомым людям.