Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

* * *

Всю обратную дорогу я, ни с кем не заговаривая, рассеянно смотрел в окно. У самого выезда из Бельгии автобус остановился возле заправочной станции, и я вспомнил вдруг, что так и не купил Алешке Жаворонкову пива. Я сунул ноги во все еще влажные туфли, сбегал в магазинчик при заправке и купил упаковку «Стеллы Артуа» и маленькую сувенирную статуэтку Писающего мальчика. Около одиннадцати вечера автобус прибыл на отправной пункт в нашем городке. Я коротко распрощался со всеми и зашагал домой. Дома я напустил в ванну горячей воды и, пока ванна наполнялась, позвонил Алешке Жаворонкову.

– Да? – послышался в трубке его, как всегда, недовольный голос.

– Привет, Леха, – сказал я. – А я из Бельгии вернулся.

– Я в курсе, – сообщил Леха.

– Откуда?

– А я всегда в курсе. Ты мне пива бельгийского привез?

– Само собой. И пива, и статуэтку Писающего мальчика.

– Да на кой мне…

– Ты не понимаешь, Леха. В Брюсселе есть такой обычай, что если потереть Писающему мальчику пиписку, то в доме будет счастье и достаток. Статуэтка, правда, маленькая, так что и счастье с достатком выйдут небольшими.

– Можешь оставить статуэтку себе, – заявил Леха, – и тереть ей все, что захочешь. Мне маленького счастья не надо, мне чего побольше, пожалуйста.

– Дурак ты, Леха, – сказал я. – Большого счастья без малого не бывает. Большого вообще не бывает без малого. Даже огромная Вселенная состоит из крохотных частичек…

– Ты меня-то не грузи, – буркнул Леха. – Я тебе не подопытный турист. Лучше скажи, когда пиво принесешь.

– Завтра принесу.

– А ты его не выпьешь за ночь?

– Постараюсь не выпить.

– Да уж постарайся. Как съездил-то? Хотя нет, не надо. А то у меня уши отвалятся на ночь глядя. Пока.

Он повесил трубку.

– Хам, – равнодушно произнес я.

Я направился в ванную, разделся и погрузился в горячую воду. Та приятно обожгла мое тело.

– Ванны, – назидательно поведал я потолку и кафельным стенам, – согласно археологическим открытиям, были изобретены две с половиной тысячи лет назад на греческом острове Крит…

В это время зазвонил телефон. Я решил проигнорировать его, но аппарат не успокаивался, буквально надрываясь звоном. Я вылез из ванны, накинул халат, прошлепал мокрыми ступнями в комнату и взял трубку.

– Да? – не слишком дружелюбно сказал я.

– Миша, привет, – раздался в трубке веселый голос Макса. – Ты уже дома?

– Макс, ты свинья, – сказал я. – Сперва ты меня вытаскиваешь из канала в Брюгге, потом из ванны в собственной квартире. Болезнь у тебя, что ли?

– Надо было оставить тебя в канале? – удивился Макс.

– Может быть. Спокойной ночи.

– Погоди, не вешай трубку, тут Рита хочет с тобой поговорить.

– Миша, – послышался в трубке голос Риты, – извини, что беспокою. Мы так быстро и не очень хорошо расстались, что я забыла сказать тебе главное.

– Что жить без меня не можешь?

– Прекрати. Миша, мы хотим через четыре месяца организовать поездку в Италию. На восемь дней. Рим, Флоренция, Венеция. Ты согласен снова поехать с нами экускурсоводом? По-моему, мы неплохо сработались.

– Ты так считаешь? – усмехнулся я.

– Да, я так считаю.

– А знаешь что, – сказал я, – пожалуй, я согласен.

– Из обоюдного интереса?

– Нет. Чисто из-за денег.

– Снова на себя наговариваешь?

– Естественно.

– Вот и чудесно. Я буду держать тебя в курсе. Спокойной ночи.

Рита повесила трубку. Я подумал и снова набрал номер Алешки Жаворонкова.

– Привет, Леха, – сказал я. – А я в Италию еду. Через четыре месяца. Что тебе привезти?

– Ничего не привози, – прорычал Леха. – И сам не приезжай. Прыгни с Пизанской башни и останься там навсегда. Сволочь ты, Миша.

Он бросил трубку.

Я улыбнулся, положил телефон, вернулся в ванную комнату и по новой забрался в чуть подостывшую ванну, которая в этот момент представлялась мне пусть очень маленьким, но бесконечно желанным счастьем.

Воздушный шарик со свинцовым грузом

Мой киевский приятель Ярослав Шеремет чрезвычайно гордился своим княжеским именем и слегка недолюбливал свою фамилию, одним слогом не дотянувшую до графской. Впрочем, тщательно изучив генеалогическое древо Шереметевых, он, к своему удовольствию, выяснил, что их сиятельства ведут свой род от некоего Андрея Шеремета, а тот, в свою очередь, является в пятом колене потомком Андрея Кобылы, от которого, между прочим, проросла царственная ветвь дома Романовых.

– Поздравляю, Ярик, – говорил я, благоговейно пожимая ему руку. – Ты, как всегда, неповторим. Все люди произошли от обезьян, один ты – от кобылы.

– Завидовать нехорошо, – снисходительно отвечал Ярик. – Хотя есть чему. Как ни крути, а моему роду без малого семь веков.

– Мой древнее, – отвечал я.

– Да? И от кого же он берет начало?

– От Адама.

Недостающий слог как нельзя более характеризовал Ярика, которому во всем не хватало какой-то завершающей малости. Он был насмешлив, но не умел шутить. Обладал чарующим тембром голоса, но совершенно не имел слуха. Красивое лицо с высоким лбом, прямым носом и большими серыми глазами нелепо обрывалось крохотным безвольным подбородком. Ярик напропалую хвастал своим успехом у женщин, но никто и никогда не видел его в компании даже самой непривлекательной девицы.

– Представь себя, – заливался Ярик, – ночь на Ивана Купалу, Днепр, горят костры, уйма голых девушек… Незабываемо. В ту ночь у меня их было целых три.

– Чего у тебя было три? – спрашивал я. – Неудачных попытки познакомиться?

– Три девушки. Три женщины. Три нескончаемых восторга.

– Я понимаю, что нескончаемых. Кто же кончает от пощечины, затрещины и оплеухи.

– Ты снова завидуешь, – говорил Ярик.

– Вот уж ничуть. Я не мазохист. Если мне приспичит быть избитым, я просто прогуляюсь по ночной Шулявке.

Самоуверенность Ярика была настолько трогательна и беззащитна, а фантазии так нелепы и бескорыстны, что я поневоле чувствовал к нему симпатию. Познакомились мы на призывной комиссии в военкомате, где Ярик безуспешно пытался симулировать плоскостопие, близорукость и геморрой. Я не представляю, как можно симулировать геморрой, но Ярик, вдохновившись общей концепцией, великодушно пренебрегал деталями.

– Смотрите! – орал он, демонстрируя устройство тыловой части военному урологу, крепкому мужчине с кирпичного цвета лицом. – Внимательно смотрите!

Помимо них в кабинете находилось еще трое призывников, включая меня. Мы дожидались очереди, выстроившись у стенки и даже на расстоянии ощущая благоухание перегара, которое исходило от уролога.

– Смотрите! – продолжал надрываться Ярик. – Во все глаза смотрите!

– Нечего там смотреть, – буркнул уролог. – Тоже мне музей… Ничего интересного, товарищ будущий солдат, я в твоем проходе не наблюдаю.

– А как насчет света в конце тоннеля? – подал голос я.

Уролог зыркнул на меня исподолобья. В его взгляде читалось тупое отвращение и острое желание похмелиться.

– Шеремет, надевай трусы и пошел вон, – сказал он. – А вы, товарищ остроумное животное, пожалуйте сюда.

Он велел мне оголить тыл, нагнуться и раздвинуть ягодицы.

– Вот так сразу? – удивился я.

– А чего тебе еще надо?

– Каких-нибудь предварительных ухаживаний. Ресторан, цветы, шампанское…

– Юморим? – поморщился уролог. – Отвыкай, пока не поздно. Хреново тебе придется в армии с твоим юмором.

– Спасибо, – ответил я. – Мне уже не очень-то хорошо.

За дверью меня поджидал Ярик.

– Мне понравилось, – сказал он.

– Что тебе понравилось?

– Про свет в конце тоннеля. Врач оценил?

– Не до конца.

– Ну да, они тут все какие-то с дуба рухнувшие. Ты уже был у отолоринголога?

– Нет еще.

– Старая рыжая стерва. Сама не знает, чего хочет. «Станьте, – говорит, – в угол». Что я, маленький, в угол меня ставить? Ладно, стал. Она мне: «Закройте правое ухо». Закрыл. «Повторяйте, – говорит, – за мной». И шепчет: «Шестьдесят шесть». Я шепчу, как она велела: «Шестьдесят шесть». «Что?» – говорит она. «Шестьдесяь шесть», – повторяю уже погромче. «Так, – говорит, она, – дурака валяем? Издеваемся над призывной комиссей? В морфлот захотели? Могу устроить». Как думаешь, она мне устроит морфлот?

– Вряд ли, – сказал я. – Разве что у нее папа адмирал.

Словом, мы познакомились. На призывном пункте тоже оказались вместе. Меня распределили в партию, отбывающую на Дальний Восток, а Ярика отправили куда-то в Подмосковье, в стройбат. На прощание он сказал:

– Ты это… как устроишься там, черкани мне пару строк.

– Куда?

– Куда-нибудь.

– Куда-нибудь черкану, – хмыкнул я. – Только и ты мне пиши в ответ… куда-нибудь.После армии мы встретились совершенно случайно, в вестибюле одного из корпусов Политехнического института, где я с букетом цветов в руках и какою-то опустошенностью в голове поджидал мою знакомую по имени Даша…

* * *

О Даше следует рассказать поподробней, хотя бы потому, что она стала восхитительным кошмаром моей послеармейской жизни. Познакомились мы в кафе «Шапито», где она сидела с некрасивой веснушчатой подружкой и пила кофе, а я и еще трое друзей расположились за соседним столиком и пили коньяк, отмечая мое возвращение. Слегка одичавший от казарменных будней, я принялся с откровенным интересом разглядывать симпатичную девушку со стройной фигуркой и лицом, которое могло сойти за ангельское, если б не шельмоватый изгиб пушистых ресниц, наполовину скрывавших такую же лукавую зелень глаз. Девушка, перехватив мой взгляд, попросила меня смотреть не так пристально. Я нарочито легкомысленно ответил, что любуюсь не ею, а ее кофточкой.

– Дать вам поносить? – язвительно осведомилась она.

Ее веснушчатая подружка хихикнула.

– Давайте, – ответил я. – А я вам свою футболку. Махнемся, не глядя?

– Махнемся, – неожиданно сказала она. – Снимайте вашу футболку.

– Вы серьезно?

– Серьезней некуда.

Я стащил с себя футболку и протянул ей.

– Теперь вы.

Друзья, сидевшие рядом со мною, напрочь позабыли о коньяке и следили за разыгрываемой сценой, предвкушая ее продолжение. К их разочарованию, девушка не стала переодеваться на месте, а удалилась в женский туалет. Минуту спустя она появилась снова, облачившись в мою футболку и держа в руках свою кофточку. Кофточка была бледно-розового цвета с узором из стекляруса.

– Надевайте, – велела она.

Ее идиотка-подружка хихикнула по новой. Друзья уставились на меня с любопытством.

– Я, пожалуй, так посижу, – сказал я. – Жарковато тут.

– Струсили? – сказала девушка.

– Ни капельки. Просто не хочу растягивать вашу чудную кофту.

– Вы считаете, что ваша грудь больше моей?

Мои друзья заржали. Я почувствовал, что сам загнал себя в ловушку. Не надеть кофточку значило оказаться пустомелей и трусом. Надеть – выставить себя идиотом.

– Давайте сюда, – как можно небрежнее произнес я.