Вожатый из будущего

Голоса внезапно стихли, раздался звон разбитого блюдца, упавшего на пол, а потом неуверенный вопрос: «Кто там?»

— Кто-кто, Александр Сергеевич Пушкин! — басом ответил находчивый парень, после чего компания ребят, дико хохоча бросилась наутек. Вместе с ними, согнувшись в три погибели от хохота, смеялся и Валька. Надо сказать, что после этого случая спиритические сеансы не повторялись до самого конца смены. То ли девчонки испугались пришедшего «духа», то ли боялись еще одного выговора из-за жжения свечек: устроили проверку, в результате которой изъяли несколько пачек свечей и коробков спичек. Видимо, аксессуарами для вызова духов готовились еще перед сменой и везли из дома все необходимое.

Я вдоволь посмеялся над Валькиным рассказом и вдруг вспомнил, что духов вызывали не только дурашливые школьницы в пионерских лагерях. Этим не брезговали баловаться и многие взрослые. В середине восьмидесятых годов в СССР началось повальное увлечение астрологией, экстрасенсорикой и парапсихологией. Занимались этим и две бабушкиных подруги, имевшие, между прочим, степени кандидатов наук. Как двум вполне образованным и имеющим критическое мышление дамам пришло в голову заниматься подобной ерундой, я ума не приложу.

Однажды, когда я, уже будучи школьником старших классов, зашел в гости к бабушке, она поведала мне одну историю. Бабушкины рассказы я любил: они всегда были очень юмористичные и забавные. Не стеснялась бабушка и острого словца, будучи при этом очень интеллигентной женщиной.

— Я в ту пору в институте работала, — говорила бабушка, когда я сидел на кухне, уплетая четвертый кусок моего любимого пирога с капустой. — В один из вечеров задержалась я на кафедре — надо было кое-какие бумаги заполнить. Захожу вечером в преподавательскую, а там…

— Фто там, ба? — спросил я в предвкушении с набитым ртом, чавкая пирогом.

— А там сидят наши Клавдия Ивановна и Елена Михайловна. Ну, ты их помнишь.

Я кивнул. Бабушкиных подруг я хорошо помнил: высоченная, несгибаемая, как палка, Клавдия Ивановна и низенькая, полноватая, Елена Михайловна тоже преподавали в институте. Клавдия Ивановна была даже заведующей кафедрой.

— В общем, — продолжала бабушка, — захожу я к ним, а у них свет выключен, на столе блюдце стоит, свечки горят, томик Лермонтова старенький, в обложке. Окна завешаны. Склонились над свечкой и бормочут чего-то вдвоем.

— А вы чего тут? — обалдело спросила бабушка, включая свет.

— Да подожди ты! — театральным шепотом недовольно сказала Клавдия Ивановна. — Быстро выключи! мы тут дух Лермонтова вызываем. Он уже приходил и два часа с нами говорил!

Бабушка, которая совершенно не верила в подобную чушь, не стала подыгрывать двум спиритуалисткам. Она просто молча затушила свечи, включила свет и сказала:

— Ступайте-ка домой, пока коменданта не позвала. Я со скрипом, может быть, и смогу поверить, если выпью пару-тройку чарочек беленькой, что вы можете вызвать дух Лермонтова, Чехова или Пушкина, но чтобы они с вами, дурами, по два часа разговаривали, я в это никогда не поверю!

Я рассказал про это Вальке, и он с удовольствием посмеялся. Мне как-то стало сразу хорошо и спокойно. Нервозность и мрачное настроение как рукой сняло. Ну и что, что придется пожить недели три в стесненных условиях? Зато впереди масса новых впечатлений, а рядом — настоящий, надежный, проверенный друг, по которому я скучал. Скоро я разберусь, с чего вдруг судьба решила сделать такой крутой вираж и вернуть меня в восьмидесятые, а пока можно просто наслаждаться новыми обстоятельствами и кайфовать от всего происходящего. Когда еще мне удастся поработать вожатым настоящем пионерском лагере восьмидесятых?

— Ну вот, наконец-то повеселел, — Валька обрадовался и хлопнул меня по плечу. — А то все тебе не нравилось. Да ты не переживай, что с детьми трудно будет. Ну по первости, может быть, и тяжело, потом втянешься, привыкнешь. Я в первую неделю тоже чуть не плакал, хотел уже было прийти к начальнику лагеря и сказать: «Все, не могу больше с этими обалдуями, отправляйте меня домой. То друг друга пастой зубной измажут, то пиковую даму вызывают». А потом привык — и нормально стало. Когда последний костер был, даже уезжать не хотел. И пацаны с девчонками душевные, добрые оказались — галстук мне весь исписали хорошими пожеланиями. Фотки где-то дома есть, я потом тебе покажу. Встречались, конечно, и малость отмороженные…

— Это какие? — настороженно поинтересовался я. Надо бы заранее выяснить, с чем, может быть, придется столкнуться. Предупрежден — значит, вооружен.

— У нас в прошлом году пионервожатая была, Леночка, студентка педагогического, — начал с воодушевлением рассказывать Валька. Видимо, соскучился по романтике лагерной жизни. Воспоминания из него лились фонтаном. — Старалась очень, к ребятам прямо со всей душой относилась. Зря не наказывала, не рявкала ни на кого. Иду я, в общем, как-то мимо хозкомнаты, а оттуда рыдания. Я поначалу внимания не особо обратил. Такое часто бывало: в первые несколько дней даже некоторые пацаны ревели белугой, те, которые к родителям привязаны были сильно. Даже домой просились. А потом привыкали, и ничего. Наоборот, плакали уже, когда автобусы обратно уезжали. Но я прислушался: кажется, взрослый человек плачет. Захожу, а она там сидит, рыдает прямо навзрыд, горько так, безутешно. Уверена была, что ее никто не слышит, вот и дала волю чувствам. Я ее допросил с пристрастием, ну она и поведала мне, что есть в отряде один пацан хулиганистый. Слушать никого не желает, дисциплину постоянно нарушает, младших задирает. В общем, подорвал он в Леночке веру в педагогические способности. Она даже сказала, что после смены в институт поедет и документы заберет.

Я ее утешил, как мог, а на ужине попросил показать мне пацана. Думал, бугай какой с меня ростом, а оказалось — обычный пацаненок, щупленький, задохлик прямо, но злой очень.

Я удивился, Ленку спрашиваю:

— Ты, что, не могла рявкнуть пару раз, и на место его поставить?

Она так грустно посмотрела на меня и говорит:

— Да не могу я, он все время отцом своим грозится. Говорит, пожалуешься, выгонят тебя из института с волчьим билетом. Ума не приложу, откуда он про «волчий билет услышал».

— Чееегооо?

— Того! Он мне свою фамилию назвал. У него и дед, и отец в правительстве работают. Целая династия. И он чуть что — сразу же грозит пожаловаться отцу. Мне оно надо?

Тут я призадумался. Сын правительственного работника отдыхает в обычном пионерском лагере в Московской области, а не в каком-нибудь «Артеке»? Что-то тут не то.

Я это пацана после ужина в сторону отозвал, завел за корпус и спрашиваю:

— Ну рассказывай, почему вожатую доводишь?

— Я никого не довожу!

— Не ври, она мне все рассказала. Как ты детей дразнишь, ее не слушаешь.

— Если вы меня хоть пальцем тронете, я сразу все отцу расскажу!

Тут-то я ему и говорю:

— Конечно расскажешь! Пойдем в административный корпус, и ты прямо при мне ему позвонишь. Не пойдешь, я сам все сделаю.

И тут гроза лагеря расплакалась и сказала, что никаких родственников в правительстве у него нет. Типичный сын лейтенанта Шмидта. Отец — слесарь на заводе, мать — продавец на рынке. Он просто однофамилец, прочитал передовицу в газете, взятой у кого-то из хозработников, вот и придумал легенду о высокопоставленном папе. В общем, мы с ним заключили договор: я ничего никому об этом не рассказываю, а он слушается и меня, и Леночку, и всех остальных вожатых, и ребят не задирает. Закончилось все благополучно. Водились за ним мелкие косячки, но особо до конца смены он никого не трогал. Так-то!