Вожатый из будущего

— Как это?

— А так это!

Мы с Валькой дошагали до столовой, взяли себе на раздаче по запеканке со сгущенкой и стакану киселя, присели за стол для вожатых и начали с аппетитом поглощать еду. Удивительно, но я как-то очень быстро привык к лагерной еде и даже не вспоминал про свои любимые панкейки из мажорной пекарни. Видимо, правду говорят, что человек — существо, легко адаптирующееся, и быстро ко всему привыкает. Еще пару месяцев назад я был обычным студентом, живущим в общаге и питающимся картошкой со шкварками, потом — вернулся в свою элитную новостройку у метро «Парк культуры», снова стал ходить в фитнес-центр премиум класса, отдыхать на недешевом курорте Шерегеш и пользоваться услугами быстрой доставки еды из дорогих супермаркетов. А теперь — живу в крохотной комнате с покосившейся старой мебелью, снова охотно уплетаю творожную запеканку за обе щеки и слушаю тихие разговоры пионеров, сидящих за отдельными столами чуть поодаль.

За столом, как я понял, разговаривать запрещалось, поэтому те, кто очень желал поговорить, общались шепотом. Перед полдниками все хором пожелали друг другу приятного аппетита и уткнулись в свои тарелки. На стене рядом я заметил намалеванные яркой краской плакаты: «Когда я ем, я глух и нем!» Так говорила мне в детстве моя бабушка. Ей тоже как-то посчастливилось провести летом в пионерском лагере, только, судя по ее рассказам, таких условий, как у нас, у нее и в помине не было. Ночевали в палатках, туалет был под елкой, раз в неделю топили походную баню, умывались в озере, готовили на костре, родители ни к кому не приезжали, сладостей не привозили. Но сам отдых, как рассказывала бабушка, был просто обалденным. Конечно, когда тебе всего десять лет, ты не переживаешь о том, что спишь на холодной земле, а не на ортопедическом двухспальном матрасе… Еще были плакаты: «Пионерский лагерь — кузница здоровья коммунистической смены!», «Пионеры, на отдых!», «Будь готов — всегда готов!», «Галстук пионерский пламенно горит и тремя концами словно говорит: с комсомолом, с партией дружба велика, связь трех поколений, как гранит, крепка!» и что-то еще. Сейчас пионеры налопаются запеканки, все друг с другом познакомятся, а вечером, наверное, начнут травить в комнатах страшилки. Все, как и рассказывал Валька.

Я вдруг смутно вспомнил, что лагерные страшилки, оказывается, были популярны и во времена бабушкиного детства — в начале пятидесятых. Вспомнил я об этом, потому что Валька как-то вскользь упомянул про Пиковую Даму. В то лето мне было, если не соврать, около пятнадцати лет, и родители собирались отправить меня в языковую школу в Лондон, на курсы Я тогда еще не очень понимал, как мне повезло — будучи студентом, я почти год копил на эту поездку, подрабатывая написанием курсовиков для ленивых лоботрясов. А тут родители все оплатили. Но я, как и многие подростки, не особо горел желанием целый месяц зубрить английские времена, сидя в душных аудиториях, и якшаться с совершенно чужими мне детьми. Я мечтал играть во дворе со своей уже давно сложившейся компанией: высоченным Витькой, по прозвищу «Штырь», добродушным низеньким Санькой и широкоплечим, как шкаф, Димон. Вместе мы тусили постоянно и развлекались вполне себе безобидно и без вреда для окружающих: играли в футбол, волейбол, после чего шли домой к кому-нибудь из нас и рубились в приставку до ночи, пока нас не разгоняли пришедшие с работы родители.

— Не повезло тебе, Леша, будешь отдыхать, как старикан — по музеям ходить, — развеселелиась бабушка, когда мама закончила вслух читать буклет с описанием экскурсий в Лондоне, куда меня должны были повезти вместе с остальными школьникам. Бабушка всегда говорила вслух то, что думала. — Вот у меня поездки в лагерь были такие… ух! На всю жизнь впечатлений…

— Да уж, впечатления! — кисло улыбнулась мама. — Что хорошего? Друг друга пастой зубной мазать, да умываться из ведра.

— Ничего ты не понимаешь в жизни! — рассердилась бабушка. — Ты думаешь, мальчонке эти развалины смотреть интересно? Ему впечатлений набраться надо, да таких, чтобы на всю жизнь запомнились. Вот мы, например, каждый вечер истории страшные друг дружке рассказывали… Про красные перчатки, например.

— А что там, ба? — замер я в предвкушении. Бабушкины истории я очень любил.

Бабушка хмыкнула и продолжила:

— Жила была девочка, однажды мама отправила ее в магазин, наказав купить любые перчатки, только не красные. «Только не красные!» — наказала она дочке строго-настрого. — «Иначе будет беда». Девочка сначала хотела послушаться маму, но потом увидела в магазине прехорошенькие красные перчатки, не смогла удержаться и купила их, ведь они были так красивы. А вернувшись домой, она обнаружила, что ее дом полыхает. Пожарные тушили, тушили пожар, но так и не смогли потушить. Вдруг откуда ни возьмись из огня появилась женщина со страшным красным лицом. Она предложила девочке погасить пламя, если та выполнит небольшую просьбу. Девочке пришлось согласиться. Женщина сказала ей прийти десятого числа ночью на кладбище и положить на могилу в самом ее центре те самые красные перчатки, купленные в магазине.

— Да хватит уже, Мария Владимировна! — взвизгнула вдруг мама. — Я, чего доброго, теперь уснуть не смогу…

— Ну ба, расскажи дальше, — веселился я. — Интересно же. «Красные перчатки…» Во бред какой!

— Девочке было очень страшно, — продолжала бабушка замогильным голосом, не обращая внимания на трясущуюся от страха маму, — но она сделала, как было ей велено. И тогда из могилы вылезла краснолицая женщина, предсказав, что у девочки умрет бабушка. Очень скоро бабушка действительно умерла, и на ее похоронах девочка снова увидела ту самую женщину. Она сказала ей: «Ты тоже скоро умрешь». Так и произошло. Девочку похоронили, лежит она в гробу и видит свою бабушку, а у той страшное красное лицо. И у самой девочки красное лицо. С тех пор они приходят ко всем, кто покупает красные перчатки. Чушь несусветная, конечно, но нам тогда нравилось. Нервишки щекотали эти страшилки знатно.

Бабушка вспомнила еще несколько страшилок, напоила нас с мамой чаем с пирогом, а потом проводила домой. По дороге мама ругала бабушку на чем свет стоит. А я, здоровый пятнадцатилетний двухметровый лоб, спал в ту ночь с включенным светом и дал себе зарок никогда в жизни больше в магазинах не смотреть на красные перчатки.

Глава 7

На следующий день Валька растолкал меня задолго до побудки.

— Ммм… Ты чего? — сонно пробормотал я, перекатываясь на другой бок и накрывая голову подушкой. — Отстань, я все правки вчера заказчику отправил.

— Какие правки, тормоз! Открытие смены сегодня! Какие у тебя заказчики? Фарцой все-таки заняться надумал? Заказчики у него… — Валька скинул с меня одеяло. — Не отдам, пока не встанешь. И так полжизни проспал! Вставай!

Я открыл осоловелые глаза и сел на краешек кровати. Было довольно зябко, и я поежился. Я вспомнил, что почти всю ночь мне снился сон, как я гуляю по какому-то старому заброшенному пионерскому лагерю. Я бродил по дорожкам между корпусами, в которых уже давно не слышался детский смех. Слышен был только шелест вестра, который поднимал вверх ворох опавших осенних листьев. Сгущались сумерки, и становилось все холоднее и холоднее. Вот-вот должен был начаться ливень. Все вокруг выглядело довольно старым и ветхим. Скорее всего, лагерь когда-то закрыли из-за недостатка финансирования, и теперь он был отдан на растерзание черметчикам и вандалам. То тут, то здесь виднелись нецензурные надписи, сделанные явно не пионерами. Я прошел мимо комнат с надписями «Хлеборезка», «Цех выпечки». В одной комнате стояли ржавые умывальники, висело разбитое большое зеркало, а над ним — плакат с надписью: «Мой руки перед едой!».

Осторожно шагая (а вдруг тут сторожа, и территория закрыта для посещения?), я зашел в один из корпусов и поднялся по лестнице со старыми шаткими деревянными перилами. По обе стороны коридора были двери в палаты — точно такие же, какие мы видели, когда ходили вчера с Галей на экскурсию по лагерю. Вокруг не было ни души, и я даже слегка похолодел, видимо, под впечатлением вчерашних воспоминаний о бабушкиных лагерных страшилках. Как бы не появилась откуда ни возьмись женщина в красных перчатках! Тьфу, какая чушь! Я здоровый лоб, мне уже за двадцать, какие «красные перчатки»? Я заглянул в одну из палат. Она выглядела примерно так же, как старая бабушкина квартира в Алтуфьево, когда ее когда-то затопили соседи. На стенах облупилась штукатурка, на потолках — разводы. Везде были огромные залежи пыли, под потолком — паутина. По углам стояли кровати со старыми продырявленными матрасами. Кое-где валялись старые потрепанные разноцветные книжки.

Я подошел поближе и, щурясь, попытался разглядеть надписи на стенах у кроватей. Ничего необычного: ребятня хотела оставить о себе воспоминания. «Лето 1978 года, 1 смена». Коротко и емко. Или: «Вожатый Павлик — урод!». Тоже информативно. Было и кое-что личное, например: «Ваня из третьей смены — я тебя люблю!» или «Вика, я жить без тебя не могу, очень хочу тебя поцеловать! Сережа, второй отряд». Ну что ж, надеюсь, у Вани с незнакомкой и у Вики с Сережей все сложилось в личной жизни, и они поцеловались на прощальном костре.

Я вдруг заметил, что чувство страха от нахождения в заброшенном месте куда-то исчезло без следа. Мне почему-то очень захотелось исследовать это необычное место. Почему-то оно мне казалось странно знакомым. Может быть, потому-что я когда-то увлекался играми, в которых было нечто подобное? Помню, в детстве я очень любил играть в «Сталкера», где нужно было ходить по всяким заброшенным местам, очень похожим на эти. А однажды захотелось сделать это наяву, правда, так и не удалось воплотить свою мечту в жизнь — спасибо родителям.