Вожатый из будущего

Поднатужившись, я поднял и поставил тяжеленный (килограмм десять, не меньше) портативный компьютер на тумбочку. Она жалобно заскрипела. Надеюсь, выдержит. И как я допер эту бандуру вместе со всеми книгами и вещами? Будь я в своем обычном теле, мой хлипкий позвоночник, наверное, тут же был рассыпался. Тяжелее компьютерной мышки я уже давно ничего не поднимал. Тяжелой атлетикой я не занимался, больше любил плавание. Хотя вот в последнее время боксом занялся. Но, конечно, я уступал раздавшемуся в плечах и отслужившему в армии своему двойнику. Я быстро кинул взгляд в тусклое зеркло, висящее над рукомойником. Матвей Ремизов остался таким же худощавым, но выглядел заметно возмужавшим.

Ладно, девочка я, что ли, на себя в зеркало любоваться? Хватит размышлений. Взглянув на настенные часы, я понял, что пора опрометью бежать вести отряд на ужин, не без труда запихал компьютер обратно в рюкзак и пошел на улицу.

* * *

Общаться с пионерами оказалось не так уж и трудно. Даже пионерский салют я мигом научился отдавать… или делать, не понял пока еще, как правильно. Как и в первые дни своего пребывания в студенческой общаге восьмидесятых, я просто наблюдал за Валькой и повторял вслед за ним. Вроде получалось неплохо. По меньшей мере, косых взглядов удивления я на себе не чувствовал. Я проводил зарядку, когда была моя очередь, несильно ругал проштрафифшихся пионеров за шум на тихом часе, плохо заправленные кровати и т.д., играл с ними в футбол, волейбол и прочие подвижные игры. А когда была ненастная погода, мы собирались в столовой и смотрели кино. Так я посмотрел наконец-то фильмы «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен», «Счастливого плавания», а еще все серии «Неуловимых мстителей».

Так прошли мои первые дни пребывания в лагере. Помимо выполнения своих прямых обязанностей, я ни на минуту не забывал о разгадке тайны своего попадания сюда и всеми силами старался найти хотя бы малейшую зацепку. Сны про заброшенный лагерь мне больше не снились. Вымотанный ежедневными рутинными хлопотами и играми, я просто валился с ног, приходя в комнату, а когда открывал глаза, уже играла пластинка, призывающая всех подниматься. Сначала я жутко тосковал… нет, не по дому и даже не по бытовому комфорту — конечно же, по своему смартфону. Именно этого маленьког девайса, в котором проходит большая часть дня современного человека, мне поначалу очень не хватало. По привычке во время любой непонятной ситуации я хватался за карман и тут же вспоминал, что моя старая одежда осталась в том мире. А сюда я приехал в дурацкой форме не по размеру и с огромным рюкзаком, доверху набитым книжками по фантастике, в котором, среди прочего, лежал еще допотопный (с точки зрения зумера) портативный компьютер. Да уж, это не мой легонький рабочий ноутбук весом всего полтора килограмма с яблочком на крышке.

О своей армейской службе я потихонечку, аккуратно и незаметно старался расспрашивать Вальку, так, чтобы не вызвать у того удивления. Однако меня ждало разочарование: Валька понятия не имел, в каких войсках я служил и где. Ноябрьским вечером он вернулся в общежитие после прекрасно проведенного с дамой сердца вечера, а там и следа моего не было. Писем он не получил, и в общежитие ему никто не звонил. Остальные парни тоже не получали весточки. А через неделю к нему подселили нового соседа, с которым наш третий приятель — Ленька — попытался играть в бизнесмена.

К сожалению, проводить много времени с другом у меня не получилось. Виделись мы с Валькой только утром, когда собирались проводить зарядку, и вечерком болтали перед отбоем. Отдыхать сюда приехали юные строители коммунизма, а мы — работать. Еще Вальку очень невзлюбила комсорг Галя, которая пришла на место не менее неприятной своей подружки Люды, и цеплялась к нему по любому поводу.

— Чего это она к тебе так неровно дышит? — как бы невзначай поинтересовался я у приятеля за ужином. — Влюбилась, что ли?

— Да если бы и влюбилась, она не в моем вкусе, Фанера Милосская — усмехнулся приятель, — да и ты же знаешь, я почти женатик и однолюб. Свою Томку я ни на кого не променяю.

Это была сущая правда. Валька по уши был влюблен в Тамару, так же, как и два года назад, когда они только начали встречаться, и планировал прожить с ней всю жизнь. Валька долго добивался внимания своей избранницы и, кажется, не последнюю роль в его успехе сыграли одолженные ему мною американские джинсы, купленные по случаю в Нью-Йорке. Впрочем, это совсем другая история. Судя по тому, какой я запомнил его избранницу, она отвечала Вальке полной взаимностью, и их пару можно было с полным правом фотографировать на обложку какого-нибудь журнала про крепкую советскую семью.

— Она же с Людкой дружила, — пояснил Валька с набитым ртом, уминая четвертый бутерброд, — а потом ее сняли. Галя сначала по уши рада была, когда ее комсоргом назначили, а потом поняла, что это тот еще геморрой.

— А ты здесь причем? — не понял я. — Ты, что ли, ее назначал? Или она переживает, что место подруги заняла? Не похоже по ней, чтобы она вообще кого-то жалела…

— Да я просто не в то время и не в том месте оказался, — весело усмехнулся товарищ. — Помнишь, мы портвейн прятали?

Я кивнул. Еще бы не помнить! Когда я попал в восьмидесятые, на дворе стоял самый разгар антиалкогольной кампании. Просто так купить бутылочку по дороге с работы, чтобы скрасить вечерок, нельзя было. Алкоголь редко покупали, скорее, чаще доставали: по знакомству, по блату, в обмен на какую-нибудь услугу или дефицитный товар. У нас с Валькой такой проблемы не было: мы подрабатывали грузчиками в магазине, и директор временами снабжал нас качественной выпивкой, не скупясь. Но вот с хранением дела обстояли хуже: злая и любопытная Люда знала почти все наши «нычки», за исключением некоторых, и, не стесняясь, совала туда свой длинный нос, а потом докладывала начальству. Однако студенты все равно ухищрялись каким-то образом и проносить, и хранить, и употреблять горячительные напитки в общежитие. И, конечно, мучались похмельем после неразборчивых возлияний.

Из неразборчивого рассказа голодного, уминающего бутерброды Вальки я понял следующее: однажды по инициативе Люды был организована проверка комнат на предмет обнаружения запрещенки. Валька, который проходил мимо вахты и краем уха услышал разговор Люды с комендантом общежития, мигом смекнул, в чем дело, понесся через три ступеньки наверх и успел предупредить ребят. Кое-кто успел спрятать бутылки в рукавах курток, в коробки с зимней обувью, но найденного алкоголя хватило бы на целую витрину в магазине.

Довольная Люда, радуясь успеху и возможности подлизаться в очередной раз к начальству, задрав нос, ходила по коридору в сопровождении коменданта и еще двух проверяющих, рангом повыше. Валька, обозленный несправедливостью (у него изъяли две бутылки дорогущего вина, подаренного Тамариным папой), дождался, пока комиссия дойдет до Людкиной комнаты, выступил вперед и осторожно сказал:

— Здравствуйте! А почему комнату комсорга не проверяют? Может быть, Вы зайдете и сюда тоже? Уверен, у Люды в комнате все в порядке! Наш комсорг — просто образец нравственности и морали. Вы в этом не сомневайтесь, пожалуйста, ничуть. Недаром ее фото на доске почета уже который год красуется!

Комиссия переглянулась в недоумении. Людка покраснела, как рак и зашикала на Вальку, сделав страшные глаза. Тот невозмутимо и очень вежливо улыбался. Главный из комиссии, высокий представительный парень лет двадцати пяти, в костюме, посмотрел на Люду и вежливо указал на дверь. Та еще с полминуты мялась, но все-таки открыла. Комиссия скрылась за дверью. Через некоторое время из-за двери раздались громкие голоса, чья-то ругань и сбивчивые Людкины рыдания. Минут через десять проверяющие вышли. За ними уже без всякого выражения спеси на лице плелась и Люда. Валька все так же был невозмутим.