Возьми меня с собой

Однако ошибки быть не могло. Голоса точно принадлежали толстяку и чернявому, и речь шла именно об уничтожении Скворцова и о планах на его квартиру.

— Мне пора за дочкой. — Лера мягко попыталась высвободить свои пальцы.

— Иди. — Максимов тут же разжал ладонь и немного отодвинулся. Он не собирался задерживать ее, ни в чем не подозревал, нисколько не опасался.

Поколебавшись, она встала, протянула руку, взяла со стула свои вещи. Максимов посидел немного, беззастенчиво наблюдая за тем, как Лера одевается, затем тоже поднялся и предложил:

— Я сварю кофе.

— Спасибо, но у меня нет времени. Должна еще успеть отвести дочку в сад.

— Можешь сегодня не выходить на работу, — предложил он. — Возьми ребенка, поезжай домой, отоспись хорошенько. После этих таблеток страшно спать хочется.

— Верно. — Она снова заставила себя улыбнуться, затем осторожно спросила: — Завтра я смогу работать как прежде?

Максимов секунду раздумывал, потом твердо проговорил:

— Да, сможешь. Мне необходимо время, чтобы все уладить окончательно, но комиссии не будет, не беспокойся.

— Спасибо. — Лера видела, что он ждет от нее каких-то действий в ответ на свои слова. Вероятно, надо было бы подойти, обнять его, сымитировать хоть какое-то подобие нежности, но ее точно парализовало. Та смесь ужаса и отвращения, которые она испытывала теперь по отношению к шефу, не позволяла даже приблизиться к нему, не говоря уж о проявлении ласки.

С невероятным трудом она заставила себя сделать несколько шагов ему навстречу и остановилась в нерешительности, проклиная себя за полное отсутствие артистических способностей.

Однако Максимов неожиданно по-своему истолковал ее заминку. Губы его дрогнули, глаза, всегда чуть прищуренные, раскрылись и заблестели.

— Лера, милая. — Он обнял ее, тесно прижимая к груди, так тесно, что ей больно стало дышать. — Ты моя радость, солнышко мое. Не надо, не благодари, я так счастлив, что ты здесь, рядом. Ты стоишь большего, много, большего, чем я тебе пока что предложил! Увидишь, все будет хорошо…

Он вдруг замолчал, точно ему не хватило воздуха, слегка ослабил объятия, отстранился, как тогда, в кабинете, приложив к груди ладонь.

Она в недоумении глянула на его лицо, мгновенно из смуглого ставшее пепельно-серым.

— Что с тобой?

— Ничего, — пробормотал Максимов сквозь зубы. — Так, пройдет сейчас. Ты иди за дочкой, а вечером я тебе позвоню.

— Хорошо. — Она кивнула и вышла в прихожую.

Быстро надела просохшие за ночь сапоги, натянула пальто, подождала несколько секунд, ожидая, что Максимов выйдет проводить ее. Но он не вышел.

— До свиданья, — громко проговорила Лера и захлопнула дверь.

Не вызывая лифта, сбежала по ступеням вниз, выскочила на улицу и тут только вздохнула с облегчением.

Свободна! Он ничего не сделал с ней, не отравил неизвестными белыми капсулами, не задушил под видом объятий, не догадался, что она слышала его приватную беседу с заказчиками!

Что теперь делать? Продолжать быть любовницей шефа и ждать, пока тот не выполнит обещания, данного опекунам Скворцова, и не отправит его на тот свет?

От таких мыслей Лера содрогнулась. Нет, нужно что-то предпринять, как-то помешать Максимову, спасти несчастного деда. Пусть он и ворчун, и склочник, каких поискать, но ведь это не означает, что он должен умереть!

Значит, необходимо узнать, как именно собрался расправиться с ним заведующий. Возможно, он проделывает такой трюк далеко не впервые — иначе откуда такие средства, тайная шикарная квартира, мебель, картины?

Лера огляделась по сторонам, заметила вдалеке троллейбусную остановку и зашагала к ней, на ходу продолжая лихорадочно обдумывать, как ей поступить.

Кажется, Максимов абсолютно уверен в собственной безнаказанности, нисколько не опасается того, что его могут уличить в преступлении, вывести на чистую воду. О чем это говорит? Вероятнее всего, о том, что у него есть какой-то хитроумный план действий, в котором шеф уверен на сто процентов и который уже срабатывал раньше, не давая сбоев…

Лера дошла до остановки, где уже стояла в ожидании огромная толпа. Ни автобуса, ни троллейбуса видно не было. С козырька за шиворот ей капнула сосулька.

Лера в сердцах подняла воротник. Теперь отсюда не выбраться!

Легко сказать, у Максимова есть план! Какой план, если он лично и не принимал участия в лечении старика? Им занималась только Лера, а до нее Светлана. Лишь после Лериного отстранения дед перешел в ведение Анны, да и то чисто формально: Анна не собиралась цацкаться со скандальным Степанычем и разрешала Лере осматривать его вопреки запретам начальства. Однако документацию по Скворцову Лера больше не вела.

Может, в этом зарыта собака? Записи в картах теперь делала Анна, кто знает, не прописала ли она деду что-нибудь такое, отчего тот должен был медленно, но верно сойти в могилу? Ведь она сама призналась Лере, что была любовницей Максимова, кроме того, когда-то тот спас ее от служебного разбирательства и она в долгу перед ним.

Вряд ли Анна пожалеет Скворцова, скорей всего, она выполнит указания Максимова, может, даже получит от него мзду за свой труд…

Лера поежилась. Как легко она все придумала! Как просто приписала подруге роль убийцы! А если Анна вовсе ни при чем, даже и не догадывается, какие мысли ей, Лере, приходят в голову по поводу ее?

Если во всем виновата Светка, которой декретный отпуск помешал завершить начатое дело? И не этот ли самый декрет и есть то недоразумение, о котором сегодня толковал Максимов?

В любом случае необходимо просмотреть историю болезни деда. Всю с самого начала, с тех записей, которые вела Светлана до последних, сделанных рукой Анны. Еще вчера Лера не смогла бы это сделать, но сегодня ей ничто не помешает. Находясь под покровительством шефа, она сможет иметь доступ к документации, найдет момент и изучит карту.

Как бы в доказательство правильности принятого Лерой решения вдали показался троллейбус. Народ активизировался и, тесня друг друга, повалил из-под козырька к обочине.

Лера, подняв локти, с трудом забралась в салон, и тут же ее сдавили со всех сторон. Стало нестерпимо душно, в нос ударили самые разнообразные запахи — от дорогого французского одеколона до ядреного чесночного духа.

Она стояла, держась за коричневую кожаную петлю, болтающуюся на поручне, полуприкрыв глаза, и думала о том, что с этого момента вступает в странную и опасную игру, ставка в которой, возможно, стоит человеческой жизни. Она не могла определить, ради чего идет на смертельный риск: не такой уж сильной была ее привязанность к старику Скворцову, чтобы любой ценой пытаться помешать зревшему в отделении заговору против него. Однако Лера чувствовала, что остановиться, остаться в стороне уже не сможет, не сумеет равнодушно ожидать гибели беззащитного, ни о чем не подозревающего человека.