Возвращение домой

Рука Виктора, придерживающая её за плечо, при этих словах сжалась, стиснула до боли в костях – Глория невольно застонала, открыв глаза, и встретила, – как холодом обожглась – синеву его пронзительного, наполненного болью взгляда.

– Прости, Вик… – вырвалось само собой.

Виктор, опомнившись, убрал руку, но не отстранился, просто прижался к ней всем телом, положив подбородок ей на плечо. Глория ощущала немое отчаяние и тупую непроходящую боль в этом его движении, в самом прикосновении, в его взгляде, глядящем куда-то за спину, в пустоту, но при этом таком осязаемо холодном и опустошённом. Но и не говорить она не могла, хотя последние слова были самыми трудными и жёсткими для обоих:

– Я не делала себе ультрадиагностику: почему-то боюсь этого, – Глория зябко повела плечами. – Чувствую, что будет мальчик. Другого мне и не надо. Я согласна на урода и на чудовище, – Виктор не шелохнулся, он как будто даже дышать перестал. – Хотя, если б он развивался с отклонениями, моё тело не дало бы ему родиться. Он рассосался бы в первый же месяц или произошёл бы выкидыш… – Глория говорила об этом просто, как о чём-то уже давно решённом или привычном для её понимания. – Да, это мутант… И это моя вина! Моя вина во всём, но я так решила… Конечно, всё может отразиться только на умственных способностях, при благополучном исходе. Я не прошу тебя ни о чём, Вик! Ты уедешь почти за два месяца до его рождения. Хотя… Нет! – Глория, вспомнив о чём-то, резко дёрнулась всем телом. – У меня будет одна маленькая просьба к тебе, Вик… Выбери ему имя!

Виктор отшатнулся, с ужасом посмотрел на Глорию:

– По-моему, у тебя тихое помешательство. Это какой-то тихий бред…

– Когда ты уедешь, я буду вспоминать о тебе, глядя на нашего с тобой малыша, – продолжала Глория с какой-то странной неподвижной улыбкой на губах. – Только выбери ему имя сам…

– Опомнись! – крикнул вдруг Виктор, встряхивая девушку за плечи.

– У нас такая традиция: отец даёт имя сыну, а мать – дочери… – прошептала Глория, так, будто и не слышала его крика.

– Да замолчи же ты! – Он снова её встряхнул, заставляя замолчать, а потом прижал к себе, к груди, со всей силы, будто боясь отдать кому-то своё самое дорогое в мире сокровище. Глория молчала, даже не шевелилась, и он не сразу понял, что она плачет. Понял только, когда что-то горячее капнуло ему на грудь между ключицами и, обжигая, скользнуло вниз, за ворот рубашки.

– Я боюсь, Вик, боюсь того, что будет, – прошептала Глория сквозь слёзы. Она говорила что-то ещё, но он ничего не понимал из-за рыданий, срывающих её голос. И сам говорил какую-то малопонятную чепуху в ответ, одновременно гладя Глорию по голове, по плечам, по спине, с единственной мыслью: успокоить.

* * *

Криолитовое покрытие, отсвечивающее фиолетово-чёрным, пружинило под ногами. Здание Космопорта приближалось с каждым шагом, нарастало огромной, заслоняющей свет громадой. Оно ещё строилось – куча техники, стройматериалов, людей в спецодежде – и при этом было самым высоким зданием на планете. «Просторный зал ожидания, эскалаторные дорожки, бар, игорный зал и ресторан. Гостиница со всеми удобствами здесь же! И всё в одном комплексе, под одной крышей!» Так описывали его в рекламных проспектах эмиграционной службы.

Отъезжающих было немного, а провожающих и того меньше. Среди всей этой небольшой кучки отбывающих домой мало кто обращал внимание на троих, стоявших в стороне от всех. Молодой человек в форме пилота гражданских сил и с ним две девушки. Одна из них – черноволосая, маленькая ростом и подетски хрупкая – бережно поддерживала другую под руку. Вторая – в длинном плаще из необычной струящейся ткани, скрывающем большой живот.

– Пойду, отмечу билеты в кассе, – произнёс Виктор, взглядом окинув площадку, ярко освещённую полуденным солнцем. Далеко впереди, на стартовой площадке, слепил глаза ярким металлом космический челнок.

Пока ещё первый и единственный на этом Космопорте. Он совмещал в себе функции грузоперевозчика и пассажирского корабля: вокруг него суетились люди, – крошечные фигурки по сравнению с этой сложной конструкцией – управляли роботами-погрузчиками: следили за погрузкой корабля. Во всей этой суете чувствовалась жизнь, движение. Здесь же, у ряда турникетов, которые должны были отделить провожающих от пассажиров, всё казалось застывшим, как во сне. Люди стояли неподвижно, разговаривали шёпотом. Высокие деревья метрах в пятнадцати, отделённые невысокой металлической оградкой, тоже были неподвижны, как нарисованная декорация. Ни шелеста листьев, ни скрипа! Даже пения птиц не слышно…

В этой тишине звук шагов, почти полностью гасимый криолитом, показался неожиданно громким. Все люди разом повернули головы в сторону Виктора, тот шел, по-военному печатая шаг, расправив плечи и подняв голову. Эта привычка недавнего военного выдавала в нём человека решительного, уверенного в себе. Глория и Гаргата тоже провожали его глазами до тех пор, пока Виктор не скрылся в тени здания.

– Что в нём такого, чего нет в наших, в гриффитах? – В голосе Гаргаты почувствовалось тщательно скрываемое отчаяние.

– Гаргата, – позвала с мольбой Глория, – не начинай всё сначала. Ведь мы же уже всё решили.

– Да-да, извини, – Гаргата потрепала подругу по плечу обнадёживающим и успокаивающим жестом. – Просто я до последнего не могла поверить, что ты решишься на переезд… На Ниобу! Там же совершенно другой мир… Не знакомый нам…

– Ничего, – Глория решительно вскинула голову и чуть сузила глаза с упрямой улыбкой на губах. – Мы с Виктором решили: как только я соскучусь по дому, мы тут же вернёмся. Сразу же…

– А как же ребёночек? – Гаргата осторожно коснулась её живота. – Не лучше бы было дождаться, пока он родится? Осталось-то чуть больше месяца, а так, в дорогу, может быть опасно.

– Нет. Я обследовалась вчера, и мне дали разрешение на перелёт. Гаргата, ты просто ищешь повод задержать меня здесь, – Глория невольно улыбнулась. Всё те же слова и отговорки, всё повторялось по одному и тому же сценарию, но сейчас это вызывало лишь улыбку.

– Пойми меня, пожалуйста, – заговорила Глория после минутного молчания. – Из-за меня Виктору пришлось задержаться здесь почти на месяц. Он больше двух лет дома не был. А тут все эти бумаги, разрешения… Сама понимаешь… Если бы не моё положение… Только из-за нашей с ним свадьбы… А он ещё хотел познакомить меня со своими родителями. Они же ничего – совершенно ничего! – не знают обо мне. Ни про меня, ни про нашего с ним ребёнка.

Упоминание о родителях, видимо, вызвало у Глории неприятные воспоминания: она вдруг как-то помрачнела и отвернулась, пряча взгляд.

– Как приедешь, дай знак, – перевела разговор на другую тему Гаргата. Она догадалась, о чём думала сейчас Глория: о той катастрофе с родителями, о их гибели. Такой судьбы и врагу не пожелаешь, а тут лучшая подруга…

Они обе молчали несколько минут, думали каждая о своём.

– Да, обязательно, – Глория как-то рассеянно кивнула головой в ответ. – Обязательно сообщу о себе, о нас, точнее, – они обе вместе улыбнулись над этой поправкой, и Глория с той же улыбкой добавила: – Если на Ниобе будет интересно, обязательно приглашу тебя в гости.