Возвращение мастера и Маргариты

Батон поспешил исправить оплошность Маргариты:

– И далась она вам, эта всеобщая справедливость!
– он приложил лапу к сердцу.
– Поверьте, светлейшая, вещь совершенно эфемерная.
– Он с полупоклоном обратился к Роланду:

– Я бы лично, экселенц, посоветовал ходатайствовал насчет лечение королевиной сестры в смежном департаменте. Поправить девочке в голове кое-что чудотворцам раз плюнуть.
– Кот достал из-под скатерти рентгеновский снимок и посмотрел на свет.
– Сквернейшая штука. Пусть хоть пальцем пошевелят, благодетели фиговы. Тем более, что статистика самоисцеления у них явно страдает даже среди чистейших праведников. Что ни праведник - то непременно доходяга. Причем, подобного нельзя сказать про тех, кто наоборот...

– разговорился кот.

– Это в самом деле возможно!?
– Маргарита надеждой взглянула на Роланда.

– Я лично такими проблемами не занимаюсь и ничего не могу обещать за других. Идея Батона, пусть он и хлопочет.

– Благодарю вас, прощайте, - Маргарита направилась к двери. С опущенной головой, окаменевшая, несчастная.

Роланд возник на ее пути, пристально вгляделся своим пронзительно-пустым глазом. Для чего склонил голову к плечу, как мудрый ворон.

– Ваши просьбы не в счет. Первая касается человечества, вторая не в нашей компетенции. Что вы хотите для себя? Ведь хотите же, я прекрасно вижу

Маргарита кивнула, набрала полную грудь воздуха и, глядя в насмешливое узкое лицо, отчетливо, как заклинание, вымолвила:

– Я хочу, экселенц, чтобы ко мне сейчас же, сию секунду, вернулся мой любимый.

Тишина замерла в комнате и в ней медленно, чинно пробили двенадцать раз Куранты.

– Вот!
– подняв палец, Роланд прислушался.
– Двенадцать - и ничего! Ничего, а!?
– он расхохотался с мальчишеской легкостью и свита знала, что это означает редкое и совершенно подлинное ликование.

– Ничего!
– в один голос со значением подтвердили Шарль и Батон.

Тут в комнату ворвался ветер, тяжелая занавеска на окне сбилась в сторону и среди торопливых, взъерошенных туч показалось солнце. На паркет лег золотой луч света, а в нем появился Максим в сопровождении Амарелло. Явление это было похоже на галлюцинации умирающего от щекотки - смешное и трагическое присутствовало в нем в равной мере. Коренастый крепыш в алом мундире был чуть выше локтя исхудавшего, нетвердо держащегося на ногах мужчины. Не стоит и говорить, что первый напоминал шута и черта в одном лице, а второй - снятого с креста Иисуса. В русых волосах надо лбом ясно обозначились седые пряди, вокруг провалившихся глаз залегла синева, на скуле багровела широкая ссадина, а во взгляде появилась такая скорбь, что у Маргариты замерло сердце.

– Доставил выпаденца!
– перевел дух клыкастый.
– Надо сказать, не верил, когда вы твердили, что интеллигенция такая тяжелая. Едва не уронил.
– Он покосился на оторопело застывшего у окна посетителя, - изволил сигануть прямо из головы статуи.

Маргарита простонала, подбежала к Максиму и прижалась к нему. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:

– Ты...ты...ты...
– и долго сдерживаемые слезы ручьями бежали по ее лицу.

– Не плачь. Пожалуйста, - отстранив ее, Максим вгляделся в полные слез и отчаяния глаза.
– Успокойся. Все страшное позади. Мы вместе, вместе... значит, это возможно? Мы уже по ту сторону?

– Нет, нет! Мы живы. Тебя спасли, Макс. А это... Это друзья.

Шарль ловко и незаметно пододвинул Максиму стул, и тот опустился на него, а Маргарита беззвучно осела на ковер, прижалась щекой к коленям возлюбленного, закрыла глаза.

– Да, - заговорил после молчания Роланд, - Этому человеку пришлось не сладко, - и кивнул Батону: - Элексир по твоему рецепту был бы весьма кстати.

Батон подал чашу, на поверхности которой бегали языки голубого пламени. Максим взял ее, осушил одним махом, как лихой гусар, и выпрямился, разминая плечи.

– Ну вот, это другое дело, - одобрил Роланд.
– Теперь поговорим. Кто вы такой?

– Желанная добыча для мерзавцев. Простак. Безумец, страдавший манией величия. Да теперь все равно...
– он тревожно прислушался.
– Ведь ничего не произошло, там, на улице?

– Храм цел, - сказала Маргарита и торопливо объяснила Роланду: - Он недопустимо честен и легковерен. Сегодня это называют глупостью. Максим стал отшельником, чтобы не делать ошибок. Ведь он хотел помочь всем...

– Мы имеем дело с распространенным здесь умопомешательством. Абсолютное отсутствие здорового эгоизма, - Роланд покрутил в руке и бросил в камин книгу в красном переплете. Огонь уже трудился над полным собранием сочинений И.В. Сталина, сваленным на полу.
– Чревато неприятнейшими последствиями в государственных масштабах.

– Максим знает это! Он отказался от своего изобретения, он писал о том, что произошло с людьми, прошедшими школу гибельных иллюзий. О тех, кто жил в этом Доме - корабле из прекрасного будущего, - горячо защищала любимого Маргарита.

– Дом стал клеткой, в которой содержались откармливаемые для пиршества сатаны жертвы. Гигантская, комфортабельная кормушка Кремля. Власть пожирала сама себя. Каннибализм - профессиональное заболевание тирана. Чем сильнее власть, тем губительней аппетит, порожденный страхом. Того, кто более непреклонен и стоек, пожирают в первую очередь, -торопливо уточнил Батон, бросая в топку остальные тома сочинений Гнусарилиссимуса.

– Да, не вегетарианские были времена, - Роланд посмотрел на сидящего с опущенной головой Максима.
– Возлюбленного королевы, насколько мне известно, тревожит проблема выживание Дара в условиях прожорливой власти.

– Это мучительный вопрос. Все они...
– Максим мотнул головой, - все, кто строил этот Дом, сочинял веселую музыку, снимал фильмы, писал - были наделены светлым Даром, призванным воспевать радость счастливого бытия. Они стали создателями гигантского иллюзиона, скрывавшего кровавую мясорубку. Одни шли на компромисс с совестью осознанно, другие - убеждая себя в правоте. В правоте служения сильной власти. Они утешали себя тем, что творят во всю мощь отпущенного дара и создают нетленные, вневременные ценности...

– Самогипноз, - определил Батон, занявшийся уборкой помещения на скорую лапу.
– Это же кошмарное бедствие, экселенц! Любой талантливый интеллигентик, которого вот так подпирает страсть к самовыражению, легко превращается в приспешника тирана. И спокойно принимает из его рук заслуженные дары.

– Ну, вот еще!
– обиделся Шарль, отдыхавший в кресле с задумчивым и печальным видом.
– Совсем не спокойно, а с чувством глубокого удовлетворения. А поселившись в золотой клетке, заливается соловьем, да с каким вдохновением! Иным "мастерам" и вовсе нужен нож у горла, что бы ощутить радость бытия и воспеть ее во всю мощь. Они вовсе не способны творить на воле, теряют в условиях свободы творческую потенцию.

– Вот и выходит, что песня громче у того, кому удалось вытолкнуть кляп. Дар расцветает в страданиях - в неволе, в сделке с совестью, под дулом пистолета. А прекрасные, самые возвышенные и чудные мечты произрастают на хорошо удобренной кровью почве, - все больше сникая продолжил рассуждения Максим.

– Совершенная истина!
– Батон заботливо смахнул хвостом пыль со спинки стула гостя и поправил ковер у его ног.
– Скажу больше: Благополучие нуждается в допинге мерзости и трагизма. Кошмарная же реальность порождает творцов оптимистического, прекраснодушного иллюзиона. Парадокс, нонсенс, абсурд.