Вперед в прошлое 11

Но тетка предпочла отойти подальше, освобождая нам асфальтированный пятачок. Я отдал сумку Боре, Рам — Чабанову, и мы встали друг напротив друга в боксерской стойке. Рам сделал ложный выпад, я тоже шагнул навстречу и обозначил «двойку». Рам успел закрыться, отпрыгнул, попытался ударить ногой мое бедро, я выставил блок, подняв колено, схватил его за икру, чуть дернул на себя. Говоря:

— Ронять его не буду. Представьте, что дальше бой перешел в партер.

— Это ж в театре, — ляпнул кто-то и получил затрещину.

Мы с Рамом немного показательно побоксировали, сопровождая бой «вертушками» и блоками, непрактичными, но эффектными ударами ногами.

Гопники наблюдали, разинув рты. Затесавшийся среди гопоты наш одноклассник Игорек Заславский так вообще челюсть чуть не уронил. Не сговариваясь, мы с Рамом повернулись к зрителям и поклонились, сложив руки на груди. Это было совершенно не в тему, но гопникам понравилось. Зяма зааплодировал, и в его глазах я прочел обожание.

Точно память, как у рыбки. Полгода назад был кровным врагом, смерти моей желал — и на тебе, в рот заглядывает.

— Круто, ну чо, — оценил Алтанбаев.

— Я тоже так хочу уметь, — проблеял незнакомый белобрысый парнишка из группы поддержки.

— Так бросайте бухать и нюхать — и к нам, — предложил я. — Мы всего за полгода так прокачались.

Заславский присвистнул и задумался. Все затихли, воцарилась такая тишина, что было слышно, как Алтанбаев скребет макушку.

— Давайте, мужики! — подзадорил их Рамиль. — Или боитесь не потянуть?

Минута славы вдохновила его изобразить бой с невидимым противником, а потом — исполнить несколько акробатических трюков из брейк-данс.

Гаечка, подбоченясь, смотрела на здоровенного Алтанбаева. Громко хмыкнула, спросила:

— А тебе слабо? — И принялась отжиматься.

— Десять… пятнадцать… — считал Заславский. — Двадцать… тридцать… Ого! Сорок!

Вдалеке заревел мотор автобуса.

— Это наш, — оповестил гопников молчун Минаев.

Гаечка поднялась, отряхнула ладони, проговорив:

— Ты спасен.

Застонал, скрипнул тормозами автобус на остановке у холма. Алтанбаев подвел итог встречи:

— Короче, пацаны… и девушки. Если кто наедет, зовите. Толпой навалимся, погоним заводских!

Из-за поворота появился круглоглазый «Икарус».

Рамиль совсем расслабился, обнаглел и сказал:

— Вы тоже зовите, если наедут.

Гаечка, Алиса и Кабанов попрощались и пошли в свою сторону. Лихолетова склонила голову набок, глядя на Алтанбаева влажными глазами, проговорила:

— Я живу вон там. — Она кивнула на холм. — Мне страшно идти одной. Проводишь?

— Иго-го, — проводить! — распорядился Алтанбаев, и Заславский не посмел противоречить авторитету, поплелся за Раей, которая тоже была не рада такой компании.

Рамиль и Димоны уехали, Ян пошел домой, остались только я,, Борис, Илья и банда Алтанбаева. Раз уж у нас война район на район, я счел своим долгом рассказать гопникам, как себя обезопасить: ходить группами, носить средства самообороны и всякое такое.

Алтанбаевские тоже начали расходиться. Проводив Илью, мы с Борей пошли домой в сопровождении Егора и двух его корешей, имен которых я не знал.

— Буду тебе должен, если ты узнаешь, с чьей подачи на меня наехали, — сказал я Алтанбаеву. — Это ведь не трёп, я правда не знаю, кто мой враг. Я не беспредельничаю, не граблю, не ворую, девок не порчу. С хера ли наезжать, тем более так?

— Эт да-а, — протянул Алтанбаев. — Надо с ихним главным стрелу забить, побазарить. Вдруг скажет чего.

— Если это не опасно…

— Мы ж с подпиской придем. За нас Униковские и Южные, за них — Бармалеевка и Центр. Все вместе соберемся и перетрем.

— Меня не забудь, как главного фигуранта, — предложил я.

— Если да, то че бы и нет.

Распрощавшись с гопотой, я шел к подъезду, ловил полный гордости взгляд Бориса и думал о том, как же неисповедимы пути Господни. Школа, по сути — репетиция большой жизни, тут все точно так же, смертельные враги иногда становятся союзниками: вчера воевали с «Талибаном», сегодня оп! — и дружим. Просто политический ветер изменил направление.

Раньше я думал, что отсижусь, пропетляю, но выяснилось, что жить надо учиться с садиковского возраста. Чем раньше понял, что к чему, тем проще потом.

Может, и с заводскими когда-нибудь подружимся, и раскурим трубку мира, когда выясним, что произошло недоразумение.

Дома полным ходом шло веселье: мама и отчим отмечали приобретение участка, словно это они его купили. На столе было импортное шампанское, навороченные салаты, красная рыба, несколько видов сыра и колбасы.

— Вот и помещик наш! — объявил отчим и снова с видом благодетеля сказал: — Прошу к столу. Нам есть что вам сказать!

Боря воскликнул:

— Вау, крутизна-то какая! — И ринулся к столу. — Ух ты ж, это что ж, икра? Красная? Офигеть!

Он схватил бутерброд и принялся его поедать. Василий смотрел на него с удовлетворением и двигал усами.

— Вот спасибо! Спасибище! — обратился он к маме, а она кивнула на отчима.

— Это все Василий Алексеевич, его благодари.

Отчим вытянул шею, расправил плечи. Боря приложил руку к груди и чуть склонил голову.

— Спасибо, очень вкусно!

Василий воздел перст:

— Во! А то бы и не попробовали икорки-то.

Вроде ничего плохого он не сделал, наоборот, вкусным угощает, но до чего же противное колхозное хвастовство! Аппетит мгновенно пропал, я поставил на газ кастрюлю воды, чтобы помыться горячей. Мама усадила меня за стол чуть ли не силой и, захлебываясь от восторга, стала рассказывать, что Василий потратил тридцать восемь тысяч! Больше, чем на праздники, Боря, неси фотоаппарат, когда еще такая роскошь будет!

— Теперь будет всегда! — раздулся от гордости отчим.

Боря оторвался от трапезы, притащил «Полароид». Мама убрала салаты, поставив в центр стола бутерброды с красной икрой и импортное шампанское, обнялась с отчимом. Я наблюдал этот праздник жизни и пытался вспомнить, был ли я таким. Все-таки память взрослого наложила отпечаток, и многие вещи, которые казались важными, отошли на второй план.

Ненадолго я их оставил и переместился в ванную, смывая хлопоты сегодняшнего дня. А когда вернулся за стол, все посмотрели на меня, как на именинника. Мама указала на стул, я сел, насторожился. Изрядно поддатый и порозовевший Алексеевич встал и поднял бокал с игристым: