Время бросать камни

— Не осознал… С родителями не виделся пять лет, мы только переписывались. И, признаться, взаимно соскучились.

— Знаю от Анны Семеновны, что вы достойный сын, не забывали родителей. Анна Семеновна всегда много и хорошо говорит о вас.

— Перехваливает.

— К нам надолго?

— До осени, скоро опять в Петербург.

Она на мгновение задумалась, легкая морщинка прорезала лоб.

— Извините, если затеваю бестактный и не ко времени разговор. Не могли бы вы, если имеете досуг, позаниматься с моим старшим сыном Володей? Тратит он время попусту, и я тревожусь за него. Забудет все, чему обучали в гимназии. Да и по-русскому у него переэкзаменовка.

— Дайте мне срок для размышления, — попросил Дмитрий.

— Конечно. Это естественно. Но как я узнаю о решении?

— Сам дам знать. Только не обижайтесь на отказ.

— Ваше право… Если же вам будет угодно, то и в других домах для вас найдутся репетиторские часы. Нужда в хороших репетиторах в Салде большая. А вы же из Петербурга, из университета…

На этом разговор и закончился.

Мужчины бесцеремонно, совершенно позабыв о дамах, вольно расположились в стороне, распустив галстуки и ослабив воротнички легких рубашек, составили карточный кружок. Во главе его сидел сановный Карл Карлович Фрейлих, и тут оставаясь главным, тасуя неторопливо и опытно карты литыми пальцами, словно выполняя привычную работу. Карты в его руках порхали, плавно и точно опускаясь возле самых дальних партнеров. Напротив Фрейлиха сидел Алексеев. Он играл сосредоточенно, по-хмельному мрачный, брезгливо выпячивая всякий раз губы, рассматривая сданные карты.

Дмитрий, присматриваясь и прислушиваясь, присел возле играющих. Они лишь мельком взглянули на Дмитрия. Ставки, насколько он мог судить, были крупными.

— Желаете испытать счастье? — любезно пригласил черноусый и узколицый главный механик Альфред Иванович Лунгрен, покосившись на Дмитрия выпуклыми темными глазами.

— Нет, благодарю вас.

— Что же это вы там, в Петербурге, студенты, — заговорил нравоучительно Альфред Иванович, ожидая сдачу карт, — так непозволительно себя ведете? Студент должен учиться. Вам бы об отечестве думать, а вы только бунтуете.

Дмитрий промолчал.

— Ведь правильно говорят, что университеты становятся рассадниками крамолы.

Сосед его, главный лесничий, Константин Иванович Бекман, похожий светлым хохолком на голове и такими же бакенбардами на линяющего косача, положил руку на плечо Дмитрия, словно хотел его от чего-то удержать.

— Не спорьте с Альфредушкой. Недостатки воспитания русского человека — его конек. Сейчас он начнет толковать вам, как плохо работает и живет русский мастеровой, человек ленивый и недобросовестный. России, по его разумению, еще долго оставаться азиатской страной. Европейский рабочий и европейская жизнь — вот чему мы должны подражать. Ничего не переменится, пока русский народ не обратится за помощью к Западу — так он считает. И все ваши бунты, все ваши политические выходки — от недостатка образования… Не вступайте в спор, милейший, а лучше послужите нашему обществу и распорядитесь принести несколько бутылочек вина. Что-то в горле стало пересыхать. Очень прошу…

Дмитрий отошел в сторону от играющих и, встретив одну из прислуживающих девушек, передал ей просьбу Бекмана.

Он набрел на поляну, где дамы, ярко одетые, в платьях, отделанных кружевами, затянутые в корсеты, старавшиеся, казалось, в моде не отставать от Петербурга, образовали свой тихо и ровно гудевший улей. Марии Якимовны он среди них не увидел.

…Наступал вечер, зажгли два больших костра. Но большинство мужчин опять вернулись к столу, сидели за ужином. Дмитрий устроился на скамеечке и смотрел на пламя, языки которого играли в темном небе, освещая снизу корявые ветки кедров. Неожиданно рядом с ним опустилась женщина. Дмитрий почувствовал запах тонких духов.

— Не помешаю, если посижу немного?

Дмитрий повернул голову и увидел Марью Якимовну. Она казалась усталой. Пламя освещало лицо, окрашивая его тревожными тонами.

— Утомились? — участливо спросил Дмитрий.

— Нет, но пора бы ехать домой. Давно пора… — Она тревожно оглянулась. — Вам понравился наш импровизированный праздник?

— Нет, — с необъяснимой для себя откровенностью отозвался Дмитрий. — Не в тот курятник попал, — грубовато добавил он.

Она удивленно и пристально посмотрела на Дмитрия.

— Что мне это общество и что я для него? — с горячностью заговорил он. — Нам ли такие пиры? Единственное утешение: посидел, посмотрел. Знаю, что в такую компанию больше никогда не попаду. Да и не стремлюсь попасть. Я привык, — все больше откровенничал он, — жить на маленькие деньги, заработанные своим трудом. Здесь же, кажется, им настоящей цены не знают. Они слишком легко достаются, потому легче ими кидаться.

— Не скажите, — поправила его Марья Якимовна, улыбнувшись. — Они не понимают? Очень хорошо умеют ценить деньги и ту власть, какую деньги дают.

— Да, по-видимому, деньги ценятся по-разному. Для нас они просто средство жить, удовлетворять скромные потребности, наинужнейшие. Для них деньги, кроме роскоши, нужны еще и для приобретения новых. Этой цели я не понимаю. Но она есть у многих, и я страшусь таких людей.

— Вам нелегко будет жить с такими взглядами.

— Почему же, — возразил он решительно. — Так живут тысячи тружеников. Я не строю себе иллюзий на будущее.

— Каким же оно вам представляется?

— О, это большой разговор… Учился на ветеринара, теперь в университет перешел. Сейчас главное для меня — закончить университет.

Их внезапно прервали.

Подошла девушка и что-то прошептала на ухо Марии Якимовне.

— Простите, — поспешно сказала она Дмитрию и, забыв попрощаться, удалилась в темноту.

Спустя немного Дмитрий увидел, как двое кучеров вели к экипажу ее мужа, Николая Ивановича. Ноги у него заходили одна за другую, хотя он и пытался ими управлять, что-то при этом громко и бессвязно поясняя Марии Якимовне. Поддерживаемый мужиками с двух сторон, Николай Иванович поднялся в коляску. С ним сели жена и дети.

Это словно послужило сигналом для разъезда остальных. Костер затухал.

Однако Дмитрию не сразу удалось уехать.

— Могу просить вас об одолжении? — обратился к нему Поленов. — Мы сейчас трогаемся, захватим вашего Володю. А вы уж, пожалуйста, последите за Анатолием Алексеевичем. Он немножко не в себе. Побудьте с ним и помогите ему домой добраться.

— А, студент! — радостно приветствовал его Злобин, когда Дмитрий подошел к доменщику. Сидя по-турецки на краю ковра, он неверной рукой, расплескивая коньяк, разлил его в две рюмки и одну протянул Дмитрию. — Выпейте, юноша, со мной. Вы знаете, что такое беззащитность? По молодости лет ваших вам такое еще недоступно. Войдете в годы и узнаете… Но к черту такой разговор… Давайте просто выпьем… Да-с, выпьем…

Девушки собирали посуду, укладывали в корзины, мужики свертывали ковры.

— Уехали, все уехали, — продолжал Злобин, словно разговаривая сам с собою. — Это и хорошо, мы можем поговорить одни о жизни. Юноша, не обольщайтесь!.. Сегодня вы видели волчью стаю… Знаете, кто тут был самый кровожадный? Колногоров… Вы не представляете, сколько тысяч семей этот верный демидовский слуга пустил по миру. О, это делец из дельцов! Что же не пьете?

К Злобину наклонилась девушка:

— Анатолий Алексеевич! Пора… Все уехали.