Время – словно капля янтаря

Врач оказался крепким, мордатым дядькой средних лет, с глубокими залысинами и в таком же светло-зелёном костюме. Понятное дело, на нём он сидел не так элегантно, как на регистраторше. Компанию Игорю Виленовичу составляла ещё одна молодая медичка, для разнообразия — блондинка. Врач окинул меня взглядом, велел, указав на кресло:

— Снимайте пиджак и присаживайтесь.

От вида этого орудия пыток у меня ноги сделались ватными. На стол с разложенными на нём, поблёскивающими хромом и никелем инквизиторскими инструментами я и вовсе старался не смотреть. Всю волю собрал в кулак, чтобы спокойно, без дрожи в руках, снять пиджак, повесить на спинку стула, пройти к креслу, сесть.

Впрочем, это кресло мало походило на своих предков из моего детства. Куда комфортнее оказалось. Стоило мне умоститься, как врач опустил спинку, придавая мне полулежачее положение. Медсестра тут же одела на меня очки с тёмными стёклами, и только после этого вспыхнула лампа.

— Откройте рот, — скомандовал врач. — Где болит?

— Справа внизу.

Он заглянул в мой раззявленный рот, поморщился. Сейчас начнёт лекцию читать, — решил было я. О том, как «за полостью рта ухаживать», «стоматолога регулярно посещать». Одним словом, стыдить меня станет за гнилые зубы. Плавали, знаем.

Против ожидания, лекции не последовало. Врач молча сунул мне в рот металлическую штуку, осторожно потрогал зуб снаружи, потом внутри. Слегка надавив на него, спросил:

— Так больно?

— Угу.

— А так? — нажал в другую сторону.

— Уй! — не сдержался я.

— Больше не буду, — успокоил врач.

Выпрямился, повернулся к медсестре, сообщил:

— Острый периодонтит второго моляра. Коронка разрушена почти полностью, но нерв на месте, зуб живой. — Затем уже мне: — Сохранить зуб не получится. Удаляем?

Я даже удивился, столько сожаления было в его голосе. Чужой гнилой зуб жалеет? Мне и то не жалко, всё равно от него уже несколько лет толку не было, — дупло такое, что вся еда туда проваливается. Только и названия, что зуб. Вырвать и забыть, у меня их ещё вон сколько… двадцать? Нет, девятнадцать останется. Ну, тоже немало.

Я кивнул, соглашаясь. Мысленно приготовился к предстоящей пытке. Не то, чтобы я боли боюсь, — и не к такой притерпеться пришлось! Но особенность у меня есть. Вот, например, я с детства не люблю стричься, хоть боли там и нет никакой. Ощущения мне неприятны, когда кто-то касается твоей головы всякими металлическими инструментами, ножницами там, бритвами. А тут — так и вообще во рту! Поэтому постарался я отключиться от происходящего, не видеть и не слышать, что вокруг меня делается, только выполнять послушно, что потребуют.

Однако попробуй не видеть, когда врач со шприцом ко мне подступил. При удалении это самая неприятная часть процедуры, — когда иголка в десну тебе входит. Я аж дыхание затаил. Не дышал, пока он её не вытащил.

Лекарство подействовало медленно, но верно. Врач потыкал зондом в мой зуб, остался доволен отсутствием реакции, взялся за щипцы. На это и вовсе лучше не смотреть, поэтому я закрыл глаза. Онемевшая челюсть почти не чувствовала, что с ней делают. Сейчас врач дёрнет как следует, медсестра попрыскает антисептиком, заставит сплюнуть кровь, сунет в лунку вату, и на этом экзекуция закончится… Ага, как же!

Не мой сегодня день, по всему выходит. В глубине челюсти моей что-то хрустнуло. Я этот хруст не услышал, — каждой клеточкой почувствовал. И врач почувствовал. Крякнул с досады. Осмотрел зажатую в щипцах добычу, бросил в плевательницу.

— Сломался, — сообщил. — Откройте рот шире!

Это он мне скомандовал, так как я, обрадовавшийся преждевременно, начал пасть закрывать. А вишь ты, в одну серию сегодня не уложились.

Врач снова полез мне в рот щипцами, начал ковырять всё более настойчиво, пытаясь ухватиться за обломки зуба. Сказать, что ощущения были пренеприятные, — ничего не сказать. Но это оказались только цветочки.

— Не могу ухватить, щипцы соскальзывают, — признался врач. — Придётся десну резать, чтобы добраться.

Резать?! Этого только не хватало. Я от неожиданности и глаза открыл, уставился на инквизиторов. Медсестра заметила, поспешила успокоить.

— Вы не бойтесь, врач чуть-чуть разрежет.

Ага, не бойтесь! Чтобы не бояться, надо снова глаза закрыть. Но как изверг в белом халате берет скальпель, я увидеть успел.

Честно говоря, как он там резал, я не почувствовал. Зато ощутил, когда снова в дело пошли щипцы. Впрочем, ненадолго.

— Кровит сильно, ничего не вижу, — сообщил врач.

Пришла очередь медсестры. Она проворно выдернула из моей пасти напитавшиеся кровью тампоны, велела плевать, поставила свежие. Я снова ощутил щипцы во рту. Долго ли, коротко, но наконец, что-то случилось. Врач воскликнул восторженно:

— Вот он! Ты смотри, какой кривой!

Я выдохнул, снова открыл глаза, посмотрел на зажатый в щипцах корешок почти радостно. Увы, радость вновь оказалась преждевременной.

— Один есть, сейчас второй доставать будем.

Нет, я не застонал. Обречённо откинул голову на подголовник, снова открыл рот так широко, как мог. Глаза уже не закрывал, — решил, что самое страшное увидел. Я ошибся.

Доктор сунулся щипцами в кровавое месиво, образовавшееся на месте моего зуба, и я это почувствовал. Хорошо так почувствовал, вздрогнул даже, — не от боли, а скорее от неожиданности. Врач мою реакцию заметил, констатировал огорчённо:

— Действие лидокаина заканчивается.

— Ещё один укол сделаем? — предложила медсестра.

— Куда тут колоть? Заморозку брызгай. Только кровь убери.

И снова я плевался, у мне меняли тампоны, потом брызгали обезболивающим. Заморозка — хорошая штука, быстро действует. Но только у поверхности, в глубине раны от неё проку мало. А именно туда доктор и совал щипцы. И таки ухватился за что-то. О, как я хорошо это ощущал! О боли и не думал уже, только молил эскулапа: ну тяни же, тяни быстрее!

Доктор тянул. Пыхтел, кряхтел от натуги, вертел щипцы и так, и эдак, щеки покраснели, пот на лбу выступил. И — вдруг сдался.

— Не вытащу, — признался, подставляя мокрую физиономию медсестре, взявшейся промакать его салфеткой. — Очень крепко сидит. Не пойму, за что он там держится?

— На рентген направим? — робко предложила блондинка.

Правильно, отправляйте меня! А я сбегу. Потому как хватит с меня на сегодня экзекуции. Даже не сбегу, — просто уйду и не вернусь. Вряд ли у них свой рентген-аппарат есть, скорее всего, в районную стоматологию направление выпишут. Какова вероятность, что я туда попрусь? Верно, нулевая. Что ж, что корень? Сидит, и пусть себе сидит.