Время – словно капля янтаря

— Тебе пять рублей жалко, чтобы сглаз снять? Разве это большие деньги? Ко мне вчера майор приходил, пятьдесят рублей дал, чтобы я ему помогла. Но ты же не майор?

— Не майор.

— Вот. Потому я и не хочу с тебя такие большие деньги брать, только пять прошу.

— Но у меня нету пяти рублей!

Матрона помедлила, не отрывая взгляда от моего лица. Кивнула.

— Ладно, не хочешь, как хочешь.

Я вздохнул облегчённо, уверенный, что всё закончилось. Наивный!

— Нет, не могу я на тебе сглаз оставить! — внезапно объявила цыганка. — Хороший ты парень, приглянулся мне. Я тебе так помогу. Но чтобы ворожба подействовала, денежка нужна, хотя бы троячок. Что у тебя есть? Потом я тебе её назад отдам.

— У меня только мелочь.

— Мелочь нельзя, бумажная денежка требуется.

— Хотя бы рубль у тебя есть? — подала голос та из девчонок, что выглядела младше и тщедушней.

— Нету.

Цыганка укоризненно скривилась.

— Такой молодой и такой жадный. Нельзя таким жадным быть, девушки жадных не любят.

Малолетки согласно закивали, зацокали языками, выражая высшую степень неодобрения. Это было обидно и несправедливо.

— Я не жадный! — запротестовал я. — У меня с собой, правда, денег нет!

Они не верили ни одному моему слову. «Жадюга!» — читалось на их лицах. И тогда, чтобы доказать обратное, я выхвати из заднего кармана брюк кошелёк. Уверен был в своей правоте, что ничего, кроме мелочи, там нет. И застыл с открытым ртом, уставившись на аккуратно сложенные вдвое четвертаки и червонцы. Димыч, он же Дима Бобров, мой одногруппник, получил сегодня перевод от родителей, а так как после пар спешил на тренировку, то попросил подержать деньги у себя, — раздевалка дело ненадёжное. Конечно, я просьбу друга уважил, сунул купюры в кошелёк и начисто забыл о них.

Эти мысли молнией блеснули у меня в голове. Но ещё быстрее над кошельком мелькнули чьи-то пальцы, и купюры исчезли. Только что были, а уже нету, я даже не почувствовал ничего. Фокус не хуже, чем в цирке.

Я охнул. Забормотал:

— Деньги… отдайте деньги…

— Какие деньги? — удивилась цыганка. — Нет у тебя денег, ты сам сказал.

— Вы деньги украли!

— Не брали мы у тебя ничего! Вот, гляди!

Цыганка чуть не в нос мне сунула свои пустые ладони. И малолетки последовали её примеру. А я вдруг заметил, что не трое их. С десяток черноволосых женщин в пёстрых одеждах уже окружили нас, смыкая кольцо всё теснее. Откуда взялись и когда?!

— Помочь ему хотели, сглаз снять, а он нас воровками обзывает! — в голосе матроны возмущение смешивалось с удивлением неблагодарностью рода людского. — Не брали мы твои деньги. Иди своей дорогой.

— Мы тебя не трогали, и ты нас не трогай! Уходи, уходи отсюда!

Младшая, но более бойкая из девчонок двинулась на меня, махая руками. Я попятился. Осознал внезапно: меня, молодого, крепкого парня только что ограбили женщина явно неспортивной комплекции и две девчонки-малолетки. Ограбили в центре города, посреди бела дня без всякого оружия и не применяя насилия. И ничего не докажешь. Даже свидетелей нет, кроме их соплеменниц, которые понятно что засвидетельствуют.

— Верните деньги, пожалуйста! — взмолился я. — Это не мои!

Теперь уже весь табор загалдел возмущённо, замахал руками. Только матрона молчала. Стояла посреди этого бедлама, пристально смотрела на меня. А потом вдруг спросила:

— У тебя, правда, были деньги в кошельке?

Гвалт мгновенно стих. Все замерли.

— Правда.

— А потом исчезли?

— Да.

— На твоих глазах исчезли?

— Да.

— Говорю же, порча на тебе. Хочешь, поворожу, чтобы снять? Дашь двадцать рублей, если деньги вернутся?

— Да, — проблеял я, уже плохо соображая, на что соглашаюсь.

Цыганка поднесла сжатую в кулак руку ко рту, подула на пальцы. Протянула ко мне, разжала. На ладони лежали мои купюры. Всё так же аккуратно сложенные вдвое, какими исчезли из кошелька.

В полной тишине я взял их, развернул, отделил два червонца, положил обратно на ладонь. И только я это сделался, все цыганки как по команде отвернулись от меня и пошли по своим делам. Спектакль закончился, занавес.

Я вытер выступившую на лбу испарину, сунул кошелёк со вновь обретёнными деньгами в задний карман. Передумал, переложил в передний. Решил, что легко отделался. Хотя, не так уж и легко, — двадцать полновесных советских рублей. С другой стороны, могли все сто забрать, весь перевод Димыча. Почему не забрали?

Младшая из девчонок вдруг оглянулась на меня через плечо. В тёмно-карих глазах светились торжество и презрение. И я понял: это был не грабёж, это урок. Не для меня, для этой молодой цыганочки и её подружки. И они его усвоили на отлично. Не дай бог, пути наши когда-нибудь снова пересекутся. Уверенности в том, что я не лох распоследний, у меня больше не было.

— Разве я у тебя деньги просила? — Цыганка обижено поджала губы. — Или гадать тебе предлагаю? Ты ещё скажи, что я воровка, сумку твою украсть хочу!

Я молчал. Самая правильная тактика, когда цыганка к тебе пристаёт: не отвечать ни на какие вопросы. Потому что вежливый лох — лучший лог для развода. А так — поболтает языком и отвяжется.

Эта не отвязывалась.

— Конечно, ромы — все как один воры и мошенники! Я тебя чем обидела? Хоть слово плохое сказала? Почему ты меня посылаешь?

Ещё говорят, от прилипал этих хорошо русский мат действует. Боятся, мол, они его. Правда, я сам никогда не пробовал, не приучен женщин трёхэтажным с загибом посылать. Хотя, это ж не женщина — цыганка!

Пока я собирался с духом и выстраивал в уме загиб, черноволосая продолжала сыпать обвинениями, разглядывая меня в упор. И заметила-таки. Оборвала себя на полуслове, спросила совсем другим тоном, не возмущённым, а вроде бы даже сочувственным:

— Э, а что у тебя с лицом? Зуб болит, да? Сильно?

Оп-па — я глазом моргнуть не успел, а она уже на лавке сидит рядом со мной. И балаболит, не умолкая:

— Хочешь, я тебе сейчас зуб заворожу, болеть не будет? Ты в цыганскую ворожбу веришь? Веришь, веришь, я по глазам вижу. Э, тебя когда-то на деньги обманули, да? И ты подумал, что я тебя специально заговариваю? Нет, я не такая. Мне, правда, курить хочется, а сигареты кончились.

— Пышшла ты…

Не очень-то загнёшь, когда челюсть не действует, и ватный тампон между зубами. Цыганка и внимания на мои потуги не обратила.

— Деньги твои мне не нужны, свои есть. Или думаешь, цыганская ворожба без денег не работает? А вот увидишь.

Схватила мою правую руку, развернула ладонью вверх, принялась разминать её тонкими сильными пальцами, колоть ноготками. Приговаривать при этом она тоже не забывала:

— Гадать на судьбу я тебе не стану. Если только сам попросишь. Но для этого денежку бумажную дать нужно, без денежки не сбудется, другой тебе судьбу поменять может. Чем больше денежку дашь, тем крепче гадание.