Все лестницы ведут вниз

Стены комнаты сотряс истошный крик.

Дарья Николаевна, вскочившая и страшно перепуганная криком Ани, не спала всю ночь. Дочка билась в истерике: рыдала, словно испытывая нестерпимую боль. Била руками и ногами о кровать, вертела головой и роняла ее на подушку. Долго не могла успокоиться Аня — кричала как в бреду. Мама, стоящая на коленях у кровати дочери тщетно старалась успокоить Аню — держалась за ее вспотевшие ладони, гладила ее по рукам, по волосам, и повторяла нежные слова, сама испуганно плача и надеясь, что все обойдется и бедная Анечка вот-вот придет в себя.

Весь приступ истерики Дарья Николаевна выслушивала, как дочь повторяет, что она убийца, она устала и больше так не может. Кричала Аня, что вся жизнь ее — это несуразица, абсурд и скверна.

— Скверна! Скверна! Не отмыться, мам! Никогда!

Когда Аня успокоилась, и вся мокрая лицом от пота и слез, с взъерошенными, запутавшимися и местами прилипшими ко лбу и вескам волосами; когда она лежала не двигаясь без сил, сказала:

— Мам, иди спать.

— Что случилось, доча? — побледневшая от переживаний спросила мама.

— Заболела я, мам. Давно заболела. Иди спать. Я хочу заснуть.

3

Под утро поднялась температура, но Дарья Николаевна и без того не вышла бы на работу, решив, что за дочерью необходимо день присмотреть. Оставлять ее одну было нельзя. Истерика Ани до сих пор стояла перед глазами, а в ушах эхом разносились ее скребущие душу крики.

Дарья Николаевна всю ночь не сомкнула глаз, зато эмоционально изнеможенная Аня заснула очень крепко и спала до самого обеда. Рано поднявшись, мама успела сбегать в магазин, опасаясь, что дочка проснется одна, и с ней — «не дай Бог» — что-то подобное повторится. Перед уходом она заглянула к Ане за занавеску и потрогав ее горячий лоб, убедилась, что дочка заболела, и это — решила она — причина всех ее ночных бредней.

Проснувшись, Аня от всего отказалась, кроме бульона и сладкого чая с конфетами. Вставать с кровати категорически не желала, а потому Дарья Николаевна приносила все к постели дочери. Аня до сих пор прибывала в каком-то полузабытье.

В комнате работал телевизор — тихо, но Аня все слышала. Передавали новости и впервые на памяти Ани был упомянут их забытый городок. Сообщали о намеренном поджоге дома инспектора органов опеки и попечительства — Лисенко. Сгинуло все. Деревянный дом уже догорал, когда подоспели пожарные. Никто не пострадал, а сама Лисенко, сокрушенно, со слезами на глазах только и твердила в камеру, что все это происки ее врагов, потому что «отдавая всю себя работе, выполняя ее честно, по закону и по совести, без врагов в наше время быть не может». На вопрос корреспондента: кого она может подозревать, Лисенко беззастенчиво ответила, что всех.

Еще днем Дарье Николаевне звонила Ирина Васильевна. Директор говорила быстро, будто намереваясь сообщить все разом — одним выдыхом. Она стала что-то перечислять, но не успев дойти до основного, ради чего и звонила, Дарья Николаевна перебила ее и сказала, что ее ребенок сильно болен и ей, как матери, не до мелких школьных шалостей Ани.

— Когда Аня выздоровит, я к вам забегу, — сказала она и положила трубку.

Но ближе к вечеру раздался звонок в дверь — пришел участковый. Ане надо явиться в местное отделение полиции.

— Объясните, что случилось? — на пороге спросила взволнованная Дарья Николаевна.

Участковый ответил, что сам пока не в курсе деталях произошедшего, ведь его только прислали сообщить, но ему было известно, что дело связано с употреблением наркотиков двух одноклассниц Ани, а по уверениям директора школы, в этом скорее всего замешана Воскресенская.

— А потому обязаны проверить.

Разволнованная тревожными известиями участкового, явившегося после звонка директора, Дарья Николаевна сказала, что как только ее заболевшая дочка встанет на ноги, обязательно зайдет в отделение.

— Но Анюта здесь не при чем. Это точно, — сомневаясь заключила Дарья Николаевна.

— Я могу на нее посмотреть?

— Вы что, врач? Я же говорю, ребенок болен. Тем более она не любит когда…

Решив, что дочка спала, когда приходил участковый, Дарья Николаевна ничего ей не сказала, посудив, что нечего лишний раз тревожить Аню, которая и так «бедненькая лежит полуживая». Чтобы она там не натворила, сейчас дело все равно не повернешь.

Аня же все слышала, почти весь разговор, за исключением нескольких фраз. Но теперь было все равно. Со вчерашнего дня Аню не испугать: ни директорами школы, ни инспекторами опеки, ни этими участковыми полиции. Пусть хоть сам палач к ней явится — «вообще похрену». Ее ничего не волновало, и от этого, в промежутках тревожных мыслей становилось необыкновенно легко, даже воздушно.

***

В пятницу днем, когда Дарья Николаевна уже собиралась выйти в магазин, в дверь позвонила Лена. Мама очень обрадовалась, что ее дочь не остается без дружеского внимания, ведь ей было хорошо известно, какой дефицит общения создала вокруг себя Аня. С Леной Дарья Николаевна уже была знакома — с зимы этого года, когда Аня подхватила грипп. Подруга приносила Ане конфеты, шоколадки, занесла плеер с музыкой и планшет с разными фильмами, чтобы заболевшей не было скучно. Один раз терпеливо выслушивала Аню в приступе бредовой горячки, которая не прекращалась и по ее уходу. Именно тогда Аня написала свой некролог с завещанием похоронить ее вместе со своей «писаниной» рядом с могилой Нордом.

— А как ты прошла в подъезд? — без всякой посторонней мысли поинтересовалась Дарья Николаевна.

— Оказывается, моя таблетка подходит к вашей двери.

— Что подходит?

— Ну это… — потянулась она в карман. — Ключ от домофона.

Лена была очень растеряна — она пришла не предупредив Аню, потому как была уверена, что в лучшем случае подруга проигнорирует ее сообщение или звонок. Вот и решила пойти напрямую к ней домой, как всегда попросить прощения — попробовать помириться. В школе Ани не было уже три дня; в среду приходили полицейские, а вчера Ирина Васильевна прямо заявила Татьяне Петровне, что она уверена в причастности Воскресенской в скандале с Ершовой и Зориной. Наверное для того и сказала преподавателю обществознания, потому что все знают, какая она неудержная на язык.

В четверг же на перемене к ней подошла Котова Настя. Испуганная Лена чуть не пустилась в бегство, подумав, что это по ее душу от «неразлучниц» — этих с самого вторника не было в школе. Как же приятно была удивлена Лена, когда Настя поинтересовалась, как у Ани дела и почему она не появляется в школе. И спросила же в таком дружественном тоне, будто они никогда и не враждовали, а напротив — всегда крепко дружили! Но как же было стыдно Лене, что она не могла ответить ничего существенного, потому как не была в курсе дел подруги. Обругала она себя за это! Что бы там ни было, какая бы ссора между ними не произошла, а ужасно стыдно не знать как у подружки дела. Ведь Аня — это часть ее семьи! — искренне верила Лена.

— Я в магазин, а ты проходи. Вот, разувайся. Можешь взять эти тапочки, хотя полы чистые. Как хочешь. Я вас закрою. Анюта, наверное, спит, но ты ее легонько потормоши. Она обрадуется тебе, — приободрившись сказала Дарья Николаевна и закрыла за собой дверь, щелкнув два раза замком.

— Ань, — неуверенно проговорила Лена, стоя около занавески. — Аня, ты спишь?

Она в самом деле спала. Жар уже был не столь сильный, но все еще беспокоил. Долго не решаясь, Лена заглянула за натянутую простыню. Подруга лежала на богу к стене. Лоб ее блестел от пота, но как бы Ане не было жарко, она всегда плотно укутывалась одеялом, словно желая скрыться от безразличного мира в собственном коконе у себя в уголке.