Все лестницы ведут вниз

Аня встала немного пошатнувшись в сторону и грузными шагами пошла к свече напротив. Хотелось в последний раз взглянуть на черного ангела с обессиленными крыльями и голыми руками. Попрощаться, или скорее поприветствовать его; теперь по-настоящему, потому как пусть встречает новую свою соседку, которая через несколько минут заснет в этой комнате — своей спальне своего настоящего дома, которого так раньше боялась.

Подняв свечу, она осветила ей ангела, приглядываясь к нему, потускневшему. Аня никогда не воспринимала его только как рисунок; и не верила она, а больше — чувствовала, что этот черный силуэт нечто больше краски, и в редкие минуты, когда время сужается в одну незаметную точку, или растягивается, растворяюсь в своих же гранях, он, не шелохнувшись, тоже может шепнуть что-то заветное, как это редко бывает на пруду, когда с водной глади — границы земли и неба — поднимается ветерок и сдувает соринки с сердечка Ани. Но ничего! Ангел пуст, как пуста эта комната — отражение пустой этажки, которая в свою очередь сатирическая копия мира пустоты.

Не раз Аня фантазировала свою смерть: резала вены, либо — как вскоре — болталась в петле. И каждый раз забавно было представлять, что ушла она без записки, без последнего слова. Аня сделала так, потому что захотела — ни больше и не меньше. Приспичило ей, вот и покончила с собой. Правда, теперь это будет как бы захотела, но это ничего — никто не узнает. Аня непременно плюнет им в лицо; в последний раз громко хлопнет дверью. Одно только не как бы, уверена она, — с ее смертью будет устранено досадное недоразумение — ее жизнь, которая не что иное, как ошибка… или насмешка Судьбы.

Все равно гадко на душе. Никакого сожаления, ведь эта посудина на столько прогнила, так заржавела, что через неделю никто и не вспомнит об Ане. И только когда произойдет очередное самоубийство ребенка, в городке этом начнут вспоминать, как звали эту рыжую девчонку, которая повесилась на той заброшенной стройке. И как произошло с Наумовым — снимут с петли труп Ани, а веревку развязать в очередной раз забудут.

***

Поставив обратно свечу на капли расплавленного парафина, Аня медленно, с неохотой подошла к петле. Под веревкой были разбросаны кирпичи — не тронутые с того дня. Она собрала их и выстроила башней: три кирпича — один на другом. Так повесился Наумов — встав на них одной ногой, закинул петлю на шею, а потом движением ноги рассыпал единственную опору. Так сделает и Аня.

— Жрите друг друга, уроды, — прощаясь сказала Аня, встала правой ногой на кирпичи и ухватилась обеими руками за петлю.

Ростом Аня маленького. Наумов был выше. Голова не дотягивалась. Аня, держась руками за веревку, стала носочком подниматься выше, силясь достать подбородком — получилось. Не отпуская правую, левой рукой над головой она нащупала узел и ухватившись за него, повела к затылку.

Не успев довести узел петли до конца, как нога Ани сорвалась с опоры, отбросив кирпичи в сторону. Удавка больно обхватила шею, стягивая ее и как огнем обжигая кожу. Волосы как стали выдирать с корнями — больно потянуло назад. Тут же, в лицо и глаза — как Аня сорвалась и повисла над полом — ударила кровь, а из стесненного петлей горла сам собой стал прорываться хрип.

Фантазии Ани были куда более безболезненными и даже какими-то мягкими в воображении. Оказывается, невозможно контролировать себя в этом повисшем состоянии, как ей представлялось. Не получится висеть себе спокойно и дожидаться смерти. Немного раскачиваясь телом, ноги ее непослушно забегали в воздухе, будто искали потерянную опору. И хрип все вырывается из горла. Как же больно стянуло волосы! Две маленькие слезинки выкатились из зажмуренных глаз Ани.

Руки, как подражая ногам, все хотели за что-то ухватиться, раскачивая Аню из стороны в сторону. Шея в кольце огня. Быстрее бы! Быстрей уже!

Воздух иссякает — легкие сжимаются. Больше всего хочется сделать вдох. В глазах темнеет, а в ушах глухо. Руки сами поднялись к шее, хватаясь за петлю, будто проверяя: нельзя ли ее расслабить для последнего глотка. Только один. Точно последний и на этом все! Никак.

Руки упали, повисли как и ноги. Уже не тяжело; и веки сами закрываются. Аня засыпает спокойным сном, как добрый пес Норд. Вот, за ней уже кто-то пришел. Ангел явился встретить свою соседку! Но тень маленькая, какая-та крошечная и без крыльев, хоть и быстро надвигается. Огонек на свечи затревожился, забился. Может ангел взмахнул крыльями над головой Ани? Тогда почему она ничего не чувствуешь; и себя не чувствует?

Глаза закрылись. Ничего не видно; все глухо, как в воду спустилось. В мертвую воду, которая смывает все чувства и воспоминания; стирает саму жизнь, слишком бессмысленную, чтобы быть такой тяжелой и слишком тяжелую, чтобы наполниться смыслом.

Аню подхватило снизу — она как подлетела вверх. Петля немного ослабла и воздух сам, с хрипом ворвался в легкие несчастной, с кашлем вырвавшись обратно. Хрип вбираемого глотка и кашель расправляемых легких.

— Снимай! С шеи снимай! Веревку снимай! — кричала Лена, обхватив подругу по ногам.

Не сразу придя в себя и только раза с третьего услышав Лену через отлив оглушивших Аню вод, она посмотрела в ноги.

— Отпусти, дура тупая, — хрипя голосом выкрикивала Аня. — Дай же сдохнуть, идиотка! Отпусти, я говорю!

— Снимай веревку! Я не отпущу. Снимай!

Аня начала извиваться в воздухе сопротивляясь подруге. Руки не доставали, так бы драться начала. Но ноги в коленях свободны, и поняв это, Аня начала пинаться, на сколько у нее получалось сгибая в коленях бить Лену по животу.

— Да отпусти ты меня. Побью! — продолжала хрипеть Аня, и Лена отпустила, но только потому, что уже не было сил держать извивающуюся как змею и пинающуюся ногами подругу.

Обжигая кожу, петля обхватила шею, узлом ударив в позвонок. Волосы стянуло и две слезинки сами, непроизвольно, потекли по щекам. По комнате с эхом раздался протяжный тугой хрип. Но Лена, похолодев от испуга, подхватила упертую подругу, и когда приподняла ее, Аня уже не сопротивляясь и не думая расправила на шее петлю, освободив голову. Обе повалились на пол.

2

И двух часов не прошло, как о случившемся узнала Дарья Николаевна. Услышала и села долго не вставая, совсем не двигаясь, вытаращив глаза на Лену, которая молча укоряла себя, что не рассказала о возможном вчера. Будь она осмотрительнее, Анька бы там не болталась кряхтя на всю этажку. А опоздай Лена на минуту… «Ой, и думать страшно!» Как хорошо, что сегодня она решила еще раз наведать заболевшую подружку, прихватив с собой три плитки молочного шоколада и пару леденцов на палочке из дома.

Только потому Аня доверилась Лене проводить ее домой, что была уверена в молчании последней. Ведь, ей-богу, побьет! Но а как Аня намеревалась прятать огромные кровоподтеки на шее, только ей известно. Да и не видела она еще, какое алое кольцо образовалось под подбородком вокруг шеи.

Как подруги зашли в квартиру, Аня мигом улизнула к себе на кровать, а Лена, проводив ее взглядом через комнату, не спеша прошла рассказывать находившейся в то время на кухне Дарье Николаевне о суицидальной попытке ее дочери. Мама Ани, ошеломленная, в прямом смысле оглушенная страшным известием, ничего, похоже, уже не слышавшая, а только качавшая как заведенная головой, таким образом согласилась на то, чтобы оповестить о случившемся Татьяну Алексеевну, номер телефона которой у Лены записан еще с одного единственного давнего сеанса, когда она не выдержав мучительного натиска своей хандры, решилась на стороннюю помощь.