Все лестницы ведут вниз

— Аня, проснись, — подойдя ближе легонько потрясла она подругу за плечо. Она открыла глаза и медленно обернулась к Лене. Посмотрела без всякого удивления, радости или вражды к ней.

— Не сердись только, — на всякий случай сказала она.

— Обижают? — спросила Аня. — Скажи им, что как вернусь, шеи обеим курицам сверну, — и повернула голову к стене не закрывая глаза.

— Нет, их нет в школе. Танька в больнице, а Машка… не знаю где. Можно? — указала она рукой на край кровати, будто бы Аня видит. — Я присяду?

— Ты что, надолго? — повернулась Аня с укоризненным видом. — Ну присядь, если хочешь.

Скорее по привычке сказала так Аня, потому как не мало была рада появлению Лены. На третий день все эти трещинки на потолке и в стене начинают изрядно угнетать. Только плеер — подаренный подругой — и спасает.

— Плохо выглядишь, Ань. Ты заболела? — присела Лена на край кровати, от чего по всей комнате раздался скрип, как от больничной койки.

— Не знаю, — повернулась она на спину, чтобы можно было смотреть на подругу. — Только температура и все… Нет, еще галлюцинации. Правда, в этот раз я не писала некролог.

— Ты писала некролог?

— Зимой, когда гриппом болела. Тоже галлюцинация была, — она призадумалась, словно решала как поступить. — Хочешь расскажу про одну?

— Давай, — без всякого интереса сказала Лена.

Быстро моргая, Аня закатала ко лбу глаза, а потом опять отвела к Лене.

— А может это и сон был. Ну не важно! Мне приснилось… Нет, привиделось. Ты была там. То есть ты сидела там, за столом на кухне. Я лежу здесь, слышу что кто-то на кухне есть, а ведь знаю — мать на работу ушла. Встала я, выглядываю, а там ты. Сидишь и смотришь на меня, будто бы только и ждала, что я встану и выгляну. Помахала мне рукой… — вспоминала детали Аня. — Счастливая зараза. Я даже разозлилась, думаю: что это ты во мне смешного нашла? Я тут подыхаю! Птицы меня всю исклевали, а она смеется!

— Какие птицы? — не поняла Лена.

— Метафора это, — нахмурилась Аня. — Моя метафора. Разве не понятно, что за птицы!? — раздражалась она. — Ладно, забудь, — обиделась Аня.

— Нет-нет, ты рассказывай. Интересно… Правда. Тем более и я там была… В твоем сне.

— Или в галлюцинации! — настаивала Аня; ей почему-то хотелось верить, что это была именно галлюцинация. — Подхожу я… Короче, сажусь за стол около тебя. Ты ничего не говоришь. Молчишь и улыбаешься мне… Я уж подумала, не врезать ли тебе разок, а то я ведь подыхаю тут, а ей весело. И птицы… Но почему-то не врезала… а вижу, около тебя листок лежит и карандаши — серый и красный. Рисунок там. Спрашиваю тебя: «Ты рисовала?», а ты отвечаешь: «Да, я, на посмотри, как тебе?», и протягиваешь мне листок. Смотрю сначала… Не нравится все это мне, и спрашиваю тебя: «Ты зачем это нарисовала?», а ты знаешь, что отвечаешь?

— Что?

— Говоришь: «Чтобы огонь ада не потухал, а иначе и на небе станет темно». Только это не твои слова…

— Это уж точно, — как возмутившись, быстро вставила Лена.

— Это слова Наумова, то есть мысль его. Он так не говорил. Что-то похожее у него было, но не так.

— А что на рисунке? — через минуту молчания спросила Лена.

— Рисуешь ты хреново, — заметила Аня. — На меня похоже… Ну да, походу я! Кто еще рыжеволосой может быть? Только меня одну пометили этим идиотским цветом!

— Так что там? — напомнила Лена. — Ну если не хочешь…

— Девчонка на твоем рисунке с красными волосами держит на вытянутой руке… над ямой… сердце. Такое же красное сердце. Похоже, собирается сбросить вниз.

— Глупо, — чтобы не молчать, произнесла Лена.

— А я от тебя другого и не ждала! — сказала Аня, будто тот рисунок был наяву.

Аня, закинув руки за голову смотрела в потолок. Лена, не зная что сказать, выжидала молчание, высматривая что-то над Аней.

— Потом болело? — спросила Аня. Лена сделала вопросительный взгляд, но Воскресенская указала рукой на свое лицо.

— А! — поняла она. — Немного побаливает, когда дотрагиваюсь.

— Сама виновата. Больше никогда не называй меня убогой. Можешь как угодно называть… Ты тогда все правильно сказала, и про убогую правильно сказала. Только я не виновата, что…

— Прости, Ань, — перебила Лена, стыдливо потупив глаза к полу. — Все это как-то наложилось… Сорвалась.

Разговор постоянно прерывался краткими молчаниями, но эта пауза была самая длинная. Лена так и продолжала стыдливо смотреть в пол, на тумбочку, иногда заглядывая в глаза Ани. Воскресенская же задумчиво смотрела в потолок и тоже пару раз бросала на Лену взгляд, словно выжидая момент.

— Лен, — вдруг громко сказала Аня. — Пойдешь со мной?

— Куда?

— Ну помнишь… мы в кафе говорили. Еще тогда… Пойдешь со мной?

— Это ты про… Не-е-ет, Аня, — замахала она головой. — Не-е-ет! Тогда мне кошмарно было. Я на многое была согласна. А ты что… — наклонилась она к подруге. — Нет, Аня. Не надо. Ты что-о-о! — взвизгнула она на всю квартиру. — Даже не думай. Аня! Аня! — схватилась она за ее плечо. — Это пройдет! Скоро пройдет. Оно всегда проходит. У меня также. Просто потерпи немножечко.

— Мое уже никогда не пройдет, — дрогнул голос Ани.

— Пройдет! Пройдет. Хочешь поспорим? — натянула улыбку Лена. — Хочешь?

— Что ты понимаешь! — проворчала Аня. — Мое не пройдет! — громко сказала она, как ставя точку. — Я тебе расскажу, почему. Можешь потом со мной вообще не общаться, — тихо произнесла она и сделав короткую паузу, продолжила: — Тогда, в кафе, я не нас в петлю тащила, Лен, а тебя. Я тебя хотела повесить, а самой смотреть, как ты там ножками в воздухе будешь махать и кряхтеть. Ну как тебе, подружка моя? — озлобилась Аня. — Лен! Лен! Ты не стесняйся. Можешь ударить, или плюнуть мне в лицо! Я даже не обижусь. Давай, Ленка! Я это заслужила. Ну что ты вылупила глаза, дура?

— Это не правда, — тихонько произнесла Лена. — Ты еще больна. У тебя жар и ты продолжаешь бредить.

Аня ничего не ответила — отвела глаза и все. Лена не могла поверить, что подруга говорит это всерьез, но ведь она столько раз выдавала необычного, что и не сомневаться уже не получается. Анька такая — думала Лена, — она и подобное может придумать. Но не повесила ведь!

— Ой, — вздохнула Лена. — Как же с тобой тяжело! Знаешь, ты конечно дурная подруга, — выпрямила она спину; взгляд ее стал не свойственно строгим. — Ты самая настоящая зацикленная на себе эгоистка и… стерва. С тобой, конечно, очень тяжело; иногда просто невыносимо. К тебе по-доброму, а ты этого не понимаешь… или понимаешь, но все равно кусаешься. Нет, ты хороший человек, Аня, я это вижу. Честно, я в этом уверена. Но ты… Ты сама создаешь себе столько проблем! Так о чем я? — призадумалась Лена. — Ах да! Короче, ты, конечно, еще та сучка, но не такая, как о себе говоришь. — Она улыбнулась, почистив, что удачно перевела разговор на шутку.

— Думай как хочешь, — отвернулась Аня к стене. — Если вдруг передумаешь… Ну там, хандра может у тебя начнется… неожиданно… то я завтра пойду. Так, чтобы знала. И… Ты… Ты прости меня за все! А если шакалки начнут обижать, скажи, что я их из ада достану. Да ты чего?!

Чуть ли не стукнувшись лбом о висок Ани, Лена упав на плечо, обняла подругу. Аня не знала как реагировать: разозлится или заплакать вместе с ней. Жалко себя. Очень жалко! С каждыми днем все больше хочется плакать.

— Не уходи, Аня, — слезливо говорила Лена. — Прошу тебя, не уходи. Ты нам всем нужна… У тебя все будет хорошо, вот увидишь. Ну не уходи, А-аня-я!