Все оттенки одиночества

***

Одри вздохнула. Это вообще было ее любимым занятием, ее вздохи иногда говорили больше, чем слова. Гермиона ясно прочитала в ее вздохе оттенок отчаяния.

— Мы с Перси весь вечер пытались найти лазейку, но ничего, эти данные действительно верны, их даже публиковали в сводке статистики всех отделов за предыдущий год, знаешь, может быть, они и правы, — тихо произнесла она. — Ты правда ходила ругаться к Малфою?

— Мне показалось, что он делает это по старой памяти, — пожала плечами Гермиона. Она все еще испытывала легкий стыд за свое поведение, но успокаивала себя тем, что у нее были причины так подумать, ведь он вел себя семь лет как полный урод, она имела право так подумать! Теперь, увидев его, Гермиона понимала, что образ хогвартского задиры попросту стоит стереть из памяти. Это был нормальный взрослый человек, у которого, похоже, нет сил и времени задирать кого-то теперь, особенно ее, Гермиону. Слишком много чести.

— Я бы тоже так подумала. И Перси так подумал. Он правда сказал, что не знал, что ты здесь работаешь? — Одри тихо засмеялась, прикрыв рот рукой. — Я не верила, когда он говорил весь прошлый год, что закроет несколько отделов, в том числе и нас. Это же нужно столько собраний, столько доказательств, еще и к Брустверу прийти, а он не очень любит все эти сокращения и любые изменения, сама знаешь.

— Похоже, у него очень горела эта идея. — Гермиона посмотрела на их общую комнату. Она была сплошь заставлена книгами, большинство которых Гермиона знала почти наизусть. Здесь были толстенные своды новых законов, которые они приняли, как теперь оказалось, зря. Оборотни были буйными и вне луны, ведь они почти не социализировались, как это делал Люпин, единственный из них, кто обучался в школе. Полувеликаны были не образованы и не слушались никого, хотя и клятвенно обещали. Хагрид был попросту исключением. Таких примеров было тысячи, и Гермионе было горько думать, что она настолько неправильно мыслила. Домовики, получившие свободу, кончали жизнь самоубийством или напивались и буйствовали, иногда случайно калеча обычных людей своей магией, которую плохо удерживали в пьяном состоянии, и их погибло больше, чем в рабстве. Свобода в принципе противоречила их существу. Домовики Хогвартса тоже не считали себя свободными. Русалки истребили в отданных им озерах ценные виды рыб, которые вредили их домам из водорослей. Словом, их отдел приносил больше вреда, чем пользы.

— Я не хотела бы работать с Перси, но не знаю, как ему сказать. Знаешь, начальник дома, начальник на работе, это так… трудно. Хочу попроситься в Отдел контроля за оборотом редких и сильнодействующих ингредиентов для зелий и самих зелий, не помню, как он сокращенно звучит. Но у них нет мест, представляешь? Вообще нигде нет мест. — Она заварила Гермионе чашку крепкого чая.

— Иногда я думаю, что мне стоит сходить и извиниться. Аж тошнит от этой идеи, — призналась Гермиона. Одри снова тихо засмеялась. Она терялась в своем большом и пушистом свитере, терялась за большими очками, но, в общем и целом, она была симпатичной худенькой темноволосой девушкой, которая просто не умела возражать. Она нейтрализовала любое буйство существ, которые приходили сюда, как посетители. Никто никогда не трогал ее, в отличие от Гермионы, которую вечно хватали, которой вечно угрожали.

— А, по-моему, правильная идея. Ты пришла, наорала на него так, словно он тебе муж, после чего ушла. Скажи спасибо, что он не написал на тебя записку за неадекватное поведение, а то проходи потом эти сканирования. — Гермиона еще раз вздохнула. Одри права, ее совесть права, глупо получилось. На какой-то момент она снова стала той самой Гермионой из Хогвартса, которой, как она считала, давно уже нет.

— Иди, если он не заметил твоей вспышки гнева, то не заметит и твоего извинения, а тебе будет спокойнее, — подбодрила ее Одри. — Ну же, он тебя не съест.

— Не знаю, что он может сделать, а чего не может. Вечно он все с ног на голову переворачивает. — Гермиона поставила чашку на свой стол. Она с грустью посмотрела на фотографию своих родителей. Они вспомнили ее после победы, но как-то холодно приняли ее, и их общение сводилось к дежурным звонкам. Они даже никак не отреагировали на ее развод. У магии и безопасности есть свои счета, которые они требуют заплатить.

— А тебе не кажется, что ты слишком волнуешься? — Одри посмотрела на нее, сощурившись.

— Да нет, просто… Просто прошлое, оно такое живое, как будто Хогвартс был только вчера. Не могу отпустить его, и Рон еще… Не знаю, — сдалась Гермиона. — Я правда глупо себя веду, нужно просто сходить и извиниться. А заодно заглянуть в отдел кадров, а то, похоже, у нас слишком много желающих отсюда не уходить.

— Я поговорю с Перси, может, он тебя возьмет. Но придется кого-то уволить. — Одри сникла. — Нет, он на это не пойдет, он очень строгий и достанет тебя. Там вообще выживают у него. Я ему говорю, а он не слушает, но люди вроде работают.

— Может, создадим отдел защиты людей от Перси и его занудства? — Одри возмущенно воскликнула, но все же улыбнулась. Она сама часто говорила, что Перси полон недостатков.

— Вообще-то он сказал, что это отличный шанс мне посидеть с ребенком… И второго родить. — Она покраснела и последние слова проговорила просто в свой воротник огромной кофты.

— О боже, нет, я лучше пойду. — Гермиона поспешно встала, поправив свой рабочий костюм с юбкой. У этого пиджака была просто потрясающая длинная спинка, которая напоминала мантию, но таковой не являлась. Она потратила уйму денег, заказав такой у Парвати Патил, которая как раз открывала свой магазин в Косом переулке. И это несмотря на то, что она очень дружила с Лавандой Браун, ныне Уизли, счастливой матери, кажется, двоих детей. И это за четыре года. Двоих.

В их отдел залетела служебная записка. Одри протянула руку, но он вильнул и опустился на плечо Гермионе, словно сова. Она поспешно развернула записку, но ей пришлось перечитать несколько раз написанное.

«Миссис Уизли.

Прошу вас найти свободную минуту для разговора.

Д.М.»

— Приказывать он мне будет, — раздраженно пробормотала Гермиона. — Вот это что, по-твоему? — Она помахала запиской в воздухе.

— По-моему, это его максимум. — Одри подошла к ней, чтобы прочитать записку. — Может быть, он хочет поругать тебя за недостойное поведение и уволить прямо сейчас, а может, просто тоже решил… извиниться?

— Малфой — извиниться? Нет, ты, очевидно, о ком-то другом говоришь. Да и я все же виновата. — Гермиона направилась к двери нерешительно, сжимая в руках записку. Сейчас как раз кончался обед, и можно было отправиться туда, куда ее почти вежливо позвали. Но только зачем?

***

Гермиона сложила руки на коленях, не понимая, почему она сидит уже так пять минут, вроде приглашенная какой-то девушкой в кабинет к Малфою и даже сидящая перед его столом. Кабинет пустовал без хозяина, и Гермиона от скуки разглядывала помещение. Две нормальные стены, образующие угол, были отделаны деревом, две другие были сделаны из стекла. На столе горела миниатюрная версия этого странного табло, числа на нем то росли, то убывали, но росли явно больше, чем убывали. На столе царил идеальный порядок, но не было никакого признака личности Малфоя: ни фотографии, ни приятной мелочи. У Гермионы стоял шарик с сиднейским театром от родителей и венгерская хвосторога Гарри, которая до сих пор демонстрировала признаки жизни.

Она смотрела на табличку с именем Драко Люциуса Малфоя, заведующего отделом магического правопорядка. Она знала другого Драко, выпендривающегося, трусливого, буквально умоляющего его спасти. И вдруг начальник, а она сидит в отделе из четырех человек, который теперь еще бесполезным считается. Потрясающий исход событий!

— Прошу извинить меня за опоздание. — Малфой поспешно сел за свой стол. Он положил палочку рядом с рукой, после чего снова посмотрел не на нее, а в какое-то донесение. Ей вдруг захотелось покричать что-то вроде: «Ау, я же грязнокровка, помнишь, а ты передо мной извиняешься, ты меня ни с кем не перепутал?» Ее преследовало ощущение иррациональности. Она сидит перед ним на стуле, как школьница перед профессором на отработке, и хотя она пришла только чтобы извиниться, она почему-то сидит и молчит, потому что молчит он. Ей вдруг показалось, что Малфой выглядит и ведет себя так, словно ему за тридцать. Он не замечал ее еще минут пять, и Гермиона начала войну сама с собой: ей уже не так хотелось извиняться, но совесть подкинула ей образ того, как истерично выглядела она со стороны.

— Я пришла, чтобы…

— Я должен был проследить, чтобы до вашего отдела дошли все необходимые подтверждающие документы. Это ошибка моих операторов. — Наконец он отложил донесение. Оно свернулось само по себе и вылетело в специальное окошко, которое было сделано в стеклянной двери.

— О, я… — опять попыталась Гермиона, зачем-то сминая в руках край форменной юбки. Малфой наконец посмотрел на нее. Этот взгляд был почти у каждого начальника, отсутствующий и выжидающий. — Я просто хотела сказать, что я очень… импульсивно себя повела.