Все проклятые королевы

— Только мне кажется, или вода течёт быстрее? — пробормотала я в тишине ночи.

Голос Кириана заставляет меня вздрогнуть.

Он скользит рукой по моей спине — теплое, ободряющее прикосновение, словно приглашение сдаться ему, — но тут же отпускает, чтобы опереться на балюстраду.

— Думаю, это тебе решать.

Я поднимаю руку и касаюсь его лица — прекрасного, с четко очерченными скулами, прямой челюстью, правильным носом…

— Что ты делаешь? — Улыбается он.

— Хотела убедиться, что ты настоящий, — признаюсь.

Он смеется, громко, открыто.

— Неужели я настолько хорош, что тебе кажется, будто это сон?

Мне бы хотелось ответить что-то колкое, сбить его с этого высокомерного настроя, но вместо этого я качаю головой и просто говорю правду:

— Ты раньше сказал, что никогда не был со мной так… — бормочу, чувствуя себя неловко и даже глупо из-за того, как сильно цепляюсь за его слова после всего, что между нами было. — А на самом деле я уже переживала это с тобой, только это было не на самом деле. Это была галлюцинация, кошмар, вызванный Ингумой.

Кириан приподнимает брови. Неужели это раздражение мелькнуло в глубине его синих глаз?

— Кошмар? Ну спасибо.

Он стаскивает с кровати простыню и обматывает ею бедра. Здесь, на улице, должно быть холодно, но он не подает виду, что его это беспокоит.

— Тогда, в Святилище, Ингума заставил меня поверить, что ты… преклоняешься и вкушаешь меня так, как сделал это сегодня, перед всеми, в той ложе, — объясняю. — Это совсем не было кошмаром, пока я не осознала, что ты на самом деле не знаешь, кому ты это делаешь, и чувство вины просто разорвало меня.

Кириан щурится.

— В Святилище?

— Да.

— Я преклонял колени и… вкушал тебя… в этом священном месте?

Я улыбаюсь.

— Тогда ты не знал, кто я, Кириан, — поясняю, потому что он, похоже, упустил главное.

— Я знал, — возражает он. Его рука, теплая и успокаивающая, снова обнимает меня за спину и прижимает к нему. — Во всяком случае, подозревал.

В груди, между нами, открывается темная, густая пустота.

Она будет там всегда, я это знаю. Я убила ее. Вонзила нож ей в сердце. Лира была плохой… да. Но я сделала бы это, даже не задав вопросов, просто потому что так хотели Вороны. Это могла быть она или кто-то другой. Кто-то более злой. Или добрая девушка, которая никогда никому не причинила бы вреда.

До встречи с ним я бы убила Кириана, если бы мне это приказали.

Что-то болезненно сжимается в этой густой пустоте.

— Итак, в Святилище, — продолжает он, уже без тени серьезности. — Я никогда не делал ничего подобного в святилище.

Он снова улыбается, будто утопая в своих извращенных мечтах.

— Я тоже. — Я поднимаю брови.

— Ах, но это почти как будто ты уже сделала это. Со мной. А я даже не помню.

— Придурок.

Я отхожу от него и легко бью по ребрам. Он смеется — громко, весело, искренне.

Кириан тут же хватает меня за талию, притягивает ближе и целует в щеку. В щеку… И я краснею. После всего, что мы только что сделали, этот невинный поцелуй заставляет меня смущаться.

— Пойдем внутрь. Я хочу услышать все подробности.

— Наглец, — бормочу я.

Кириан смеется. Я думаю, что у него красивый смех.

— Всегда.

Глава 13

Кириан

— О, боги… — Жёсткий, строгий голос вырывает меня из полусна. Я не понимаю, где нахожусь, пока не открываю глаза и не вижу Одетт, сидящую на постели, укрытую одеялом так, как может. Однако не она произнесла эти слова. — Я вижу твой зад, Кириан.

Я переворачиваюсь и встречаю взгляд Нириды, которая, как только я это сделаю, тут же отводит взгляд в сторону.

— Извини, неужели я зашёл в твою комнату голым?

— Это тоже не твоя комната, — отвечает она, глядя в потолок. — Поговорю с Эльбой. Скажу ему, что позор, что нам приходится делить покои.

Я невольно смеюсь и с трудом пытаюсь встать и начать одеваться.

Одетт всё ещё морщит лоб, засыпая и снова просыпаясь, но, наконец, тянет руку, когда Нирида протягивает ей чашку с паром.

— Друзилла ответила. Только что пришло письмо, а Эльба отказывается мне его отдать. Так что давай, надевай одно из платьев, что тебе принесли, и… — Нирида рыщет в своей сумочке и достает из неё утонченную, но прекрасную диадему, инкрустированную чёрными бриллиантами. — Это тоже надень. Они не должны забывать, что ты — королева.

Она оставляет её на туалетном столике, не дождавшись ответа.

Я вижу, как Одетт открывает рот, собираясь что-то сказать, но Нирида уходит прежде, чем она успевает что-либо произнести. И она больше ничего не говорит.

Одетт вдыхает аромат из чашки.

— На этот раз она действительно добавила мяту, — бормочет она, скорее для себя, чем для кого-то.

***

Одетт стоит между ними, в длинном и величественном платье, которое совсем не подходит для холодного северного климата, но не вызывает сомнений в её титуле: королева.

Девицы, вероятно, подобравшие ей одежду, ориентировались на более скромную моду Эреи, но в этом наряде явно ощущается влияние севера и Сулеги: никаких корсетов, только тонкая и мерцающая ткань, облегающая талию и бедра. На голове — диадема, которую для неё привезла Нирида.

— Ваше Величество, — приветствует её Эльба, как только останавливается перед ней, и опускает одно колено на землю, склоняя голову, как и полагается по её рангу. — У меня новости от королевы Друзиллы.

— Говорите, — отвечает Одетт, взмахнув рукой в лаконичном жесте и закрыв глаза в скучающем движении ресниц. Прекрасная игра.

— Королева Друзилла готовится встретиться с вами здесь.

— Прекрасно, — заявляет она, как будто не существует другого варианта, как будто это не снимает с нас всех огромный груз.

— Однако, — продолжает Эльба, — она подчеркнула, что это не значит, что она будет вас поддерживать. Она хочет вас выслушать, узнать ваши причины для войны и…

— Причины? — пересекает её Одетт, напряжённо.

Нирида, стоящая слева, делает шаг вперёд, как будто пытаясь предостеречь её.

— Она хочет услышать ваши мотивы, да, и узнать, почему вы хотите вести свой народ на войну, — объясняет Нирида.

Одетт наклоняет голову.

Нирида бросает ей взгляд.

Не говори…, как будто говорит она. Не рискуй…