Все проклятые королевы

Нирида немного подается вперёд, затем назад, словно пошатнувшись и нуждаясь в поддержке стены. Она быстро бросает взгляд на Кириана, лежащего без сознания рядом со мной…

— Он знает, — добавляю я, поняв, почему она так смотрит на него и на меня. — Я бы никогда не причинила ему вред, — уверяю её.

Однако укол сожаления пронзает меня, когда вспоминаю те моменты, что делают моё обещание ложью: тот раз, когда я нанесла себе порез отравленным кинжалом, который должен был убить его; и тот случай, когда заставила его лошадь понестись, и он едва не стал добычей Тартало…

— Что ты такое? — осторожно спрашивает она. Мой взгляд непроизвольно падает на её руку, покоящуюся у бедра, рядом с рукоятью меча. — Ты ведьма?

— Нет, — отвечаю, ощущая боль.

— Соргина? — спрашивает она тише.

— Нет. Я не ведьма, Нирида.

— Тогда почему та ведьма назвала тебя Дочерью Мари? Оттуда ли идёт твоя магия? Это она дала тебе силу… силу для превращений?

Я глубоко вздыхаю. Открываю рот, чтобы отрицать всё, как когда-то сделала перед Кирианом, но боль сдавливает мне грудь. Внезапно я чувствую себя невероятно уставшей… и осознаю, что понятия не имею, кто я… что я такое.

— Я не знаю.

— Больше никакой лжи, — шепчет она.

Не могу определить, что звучит в её голосе — гнев, страх или разочарование.

— Я не лгу, — отвечаю, и вынуждена инстинктивно приложить руку к груди, к перевязанной ране, когда движение вызывает боль. — Я жила в облике Лиры последние десять лет. Всё, что я делала, всё, кем я стала… было для того, чтобы однажды править вместе с Эрисом, занять стратегическое, влиятельное положение, чтобы изменить мир, сделать его лучше… — Я вынуждена остановиться, когда меня покидает дыхание. — Несколько месяцев назад я убила настоящую принцессу и с тех пор заменила её, и никто не заметил подмены, пока…

Я смотрю на Кириана рядом со мной, на этого большого, сильного мужчину, который сейчас выглядит таким хрупким и ранимым, и Нирида резко вдыхает.

— Пока не появился Кириан, — догадывается она. — И всё это время… — Она проводит руками по волосам и поворачивается, выпуская короткий смех, в котором нет ни капли радости. — Это была ты. Вот почему этот дурак говорил, что ты изменилась… потому что ты действительно совсем другой человек.

Я задерживаю дыхание.

— Кириан узнал об этом совсем недавно.

— Есть ещё такие, как ты? — спрашивает она, ожидая моего кивка. — Значит, такие существа живут среди нас, — произносит она, и я вздрагиваю от её слов: такие существа. — Сколько вас?

— Не знаю, — отвечаю. — Немного.

— И вы можете принимать любой облик, любую форму?

Я пытаюсь немного приподняться. Хотя с возвращением своего облика чувствую себя немного сильнее, я не могу позволить себе новую трансформацию, поэтому просто объясняю ей всё.

— Есть ограничения. Я могу принимать любой облик, но не могу менять размер тела, его строение или рост. Если бы я приняла твой облик, то всё равно осталась бы ниже и с более узкими плечами. И я не могла бы скрыть эти раны, — добавляю, указывая на грудь.

— И ты говоришь, что не знаешь, что ты такое.

— Я человек, — огрызаюсь я. — Кроме этого, я знаю лишь, что мои способности происходят от языческих богов, от запрещённых богов. — Острая боль, не связанная с моими ранами, пронизывает меня. — Или, по крайней мере, они мне так говорили.

Нирида смотрит на меня строгим, оценивающим взглядом. Я прекрасно вижу в ней требовательного капитана, способного вести армии на войну.

— Кто они?

Я открываю рот, чтобы ответить, но что-то меня останавливает. На этом этапе я, должно быть, уже предатель. Орден, вероятно, знает, что произошло. Если не сообщила Алия, то это сделал кто-то из Воронов, следивших за мной. Возможно, у них уже есть план, и они готовят других рекрутов, чтобы внедрить их в новую игру.

А может, они уже ищут меня, чтобы убить.

Я больше никогда не смогу вернуться в Орден, и, когда я вспоминаю ту площадь в Сире, на которую меня привела Нирида, обугленные тела, женщин, убитых в театре… это перестаёт для меня что-то значить. Я не хочу быть частью чего-либо, что допускает такие вещи.

И всё же меня терзает укол вины, который не даёт мне рассказать всё сейчас.

Пока нет.

— Мы обе храним секреты, Нирида, — говорю я, придавая голосу как можно более твёрдый тон. — Этот останется со мной… пока.

Она ухмыляется с презрением.

— Я так и думала.

Я вспоминаю свои миссии. Вспоминаю того торговца, который разбогател, потому что я рекомендовала его ткани. Вспоминаю того священника, что теперь возглавляет Адораторий Галерей благодаря мне…

И думаю об Элиане. О моём бедном Элиане… который умер таким молодым, так и не успев пожить.

Я тоже не жила; нет, по крайней мере, большую часть своей жизни.

А Тартало, Ламия, ведьма… все они что-то почувствовали во мне.

Дочь Мари. Так они меня называют. Это то, кем они считают меня.

Возможно, мои силы действительно происходят оттуда, так же как силы ведьм. В конце концов, Мари — мать почти всех языческих богов.

Что-то тёмное и извивающееся шевелиться у меня в груди. Всю жизнь меня учили, что наши способности — это зло, что само наше существование — грех. Но я знаю, что это неправда. Я знаю это, стоит мне только вспомнить о моём дорогом Элиане; ведь его короткая жизнь, какая бы она ни была, стала даром для всех, кому повезло быть с ним рядом, кто знал его. И всё же целая жизнь, наполненная чувством вины и ложью, не так легко стирается. Даже если я понимаю, что Орден обманывал меня, что за этим могут стоять тёмные, извращённые цели, я всё ещё чувствую вину, въевшуюся в мои кости. И мысль о том, что мой дар может исходить от матери всех богов…

Мне становится трудно дышать.

Нирида долго смотрит на меня, и я не могу понять, что она собирается сделать. Затем её рука ложится на рукоять меча, она делает шаг вперёд и кивает мне, указывая подбородком.

— Ты можешь снова принять её облик?

Я сглатываю.

— Это причинит мне много боли.

Нирида смотрит прямо мне в глаза.

— Мне нужно, чтобы ты снова стала ею, чтобы отвести тебя обратно в твою комнату.

Я сжимаю зубы.

— Я не могу остаться здесь?

— Нет, — отвечает она жёстко.

Я понимаю. Та часть меня, которая дисциплинирована, воспитана, прагматична и расчётлива, понимает это, и всё же это больно, как будто мне снова вонзают кинжал в сердце.

Она мне не доверяет.

— Хорошо.

Я покорно возвращаюсь в облик Лиры. Моё тело принимает его, словно привычную одежду, легко подстраиваясь под её формы и изгибы, пока не взрывается болью; болью, разрывающей меня изнутри, отчего, когда превращение завершается, всё вокруг погружается во тьму…