Все проклятые королевы

Мои лёгкие горят, страх льётся холодной волной вдоль позвоночника.

Я кричу изо всех сил, срывая голос, встаю, делаю шаг. Ещё один. Боль разрывает меня, шторм ревёт, или, может быть, это само существо. Возможно, это существо и есть шторм — воплощённый кошмар, созданный из тьмы, чтобы уничтожить всё, что мне дорого.

Одетта оступается, коготь почти достигает её, и я тяну руку.

Я хватаю её за голую лодыжку.

Одетта поворачивается, коготь замирает, а дождь внезапно останавливается в воздухе, капли застывают, между нами.

Её зелёные глаза встречаются с моими, и она смотрит на меня, как будто впервые видит.

Её губы двигаются, произнося что-то, но я не слышу. Ничего не слышу.

Вдруг раздаётся оглушительный треск, словно сама земля раскололась пополам. Я задыхаюсь, и мир становится чёрным.

Когда я очнулся, сердце бешено колотилось, вызывая острые вспышки боли с каждым ударом.

Я ощущаю холод под ногами, мокрую рубашку, прилипшую к телу, ветер, раздувающий мокрые волосы. Но больше всего я ощущаю что-то тёплое и мягкое в своих пальцах. Мои глаза поднимаются к тому, что я сжимаю, будто моя жизнь зависит от этого.

Одетта.

Она стоит на каменной стене сада, её шёлковый халат облепил тело, а на лице застыла гримаса ужаса. Она смотрит на меня с таким же страхом, какой я ощущал секунду назад. Я держу её за лодыжку.

Когда я поднимаю взгляд, я не вижу ни горы, ни рогов, ни когтей, ни жуткой пасти, готовой её проглотить. Только тьма, дождь и шторм.

Она смотрит на меня.

— Он хотел тебя поглотить, — шепчет она, голос её сломан.

Я понимаю, что то, что стекает с её глаз, — это не только дождь.

И я знаю. Каким-то образом я знаю, что она видела то же, что и я, хотя, возможно, на этот раз это был я, кто поднимался к своей гибели.

Я протягиваю руку, и она хватается за неё быстро, почти судорожно. Другой рукой я скольжу по её ноге, затем по бедру и талии, помогая ей сойти со стены ко мне, в мои объятия.

— Ингума, — шепчет она, прижимаясь ко мне. — Это был Ингума. Снова.

Мне всё равно, каким образом мы здесь оказались. Я обнимаю её с отчаянием. Вдыхаю её аромат, ощущаю её волосы между пальцами и тёплое дыхание у своего шеи.

И тогда боль возвращается. Она пронзает меня, и теперь уже она поддерживает меня, когда ноги отказываются держать.

Одетта смотрит на меня встревоженно, её большие зелёные глаза бегают по моему телу, пока её рука не находит кровавые пятна на моих бинтах.

Её пальцы скользят по тёмным, пропитанным кровью краям повязки, и в её взгляде появляется грусть, когда она шепчет:

— Я бы сделала всё, чтобы избавить тебя от этой боли.

Её голос, словно божественная клятва, обволакивает меня, и в том месте, где её пальцы касаются моей повреждённой кожи, я ощущаю тепло, сладкое и умиротворяющее.

Я задыхаюсь, выпрямляюсь. Это должно было её насторожить, потому что она отступает, словно заклинание разрушилось. Я пытаюсь удержать её, провожу рукой по её спине.

Она смотрит на меня секунду, в этот миг моё тело, больше не страдающее от боли, хочет только одного — склониться и поцеловать её до потери дыхания.

Но её руки меня останавливают.

— Я не могу.

— Почему? — хриплю я.

— Потому что это будет неправильно.

— Почему? — повторяю я.

— Потому что я не простила тебя, — шепчет она, и её слова звучат как приговор. — И ты тоже меня не простил, Кириан.

Она отступает, и боль возвращается.

Это не просто чувство — это физическая боль. Она охватывает рану на груди, разрываясь по краям. Я кладу руку на это место, растерянный, и вижу, как она делает шаг назад, пошатываясь. Она тоже в замешательстве.

Я хочу остановить её, когда она отворачивается и пересекает сад. Хочу сказать ей, что это неправда, что я её простил, но часть меня знает, что это было бы ложью.

Это меня разрушает. Но она права.

Я жду несколько секунд и возвращаюсь в свою комнату.

Когда я снимаю мокрую одежду, а затем бинты, я вижу рану, почти полностью затянувшуюся. Швы уже почти не держат кожу, которая стала здоровой, розовой и чистой.

«Я бы сделала всё, чтобы избавить тебя от этой боли».

Глава 4

Кириан

Снаружи, в саду, Нирида горячо спорит с одним из воинов деревни. Я слышу её голос с тех пор, как утром она привела целителя в мою комнату, оставила его со мной и отправилась на улицу организовывать войну.

Целитель раздражается каждый раз, когда очередной выкрик Нириды отвлекает меня от его вопросов. В итоге он уходит без объяснений.

— Чудо, — говорит он. — Любимец Мари, — добавляет.

Или её дочери, думаю я, вспоминая, как ее назвала Ламия, каким именем пользовались соргинак и Тартало…

Я отбрасываю эти мысли: есть куда более насущные вопросы.

Я одеваюсь, чувствуя себя куда лучше, чем вчера, надеваю штаны, рубашку и даже подпоясываюсь ремнём с мечом, после чего выхожу в сад.

Нирида находится в деревянной беседке. У неё квадратная форма, массивные колонны и простые панели из бамбука, сквозь которые видны спорящие внутри.

Я не прерываю их. Усаживаюсь на ступени веранды. Воздух настолько влажный, что я ощущаю, как лёгкая влага постепенно проникает в одежду и волосы. Но я не двигаюсь.

Я слышу их разговор лишь урывками, когда кто-то из них повышает голос, чаще всего она. Наконец, их встреча заканчивается, и я, с удивлением наблюдая за происходящим, замечаю, как Нирида встаёт и с гневом покидает беседку.

Она идёт ко мне, как будто даже не замечает моего присутствия.

— Ты только что плюнула в него? — спрашиваю, приподняв бровь.

— Я плюнула на землю, — отвечает она, жестом показывая, чтобы я следовал за ней. — Если там были его сапоги… я не заметила.

Я сдерживаю смех и вижу, как её взгляд опускается к моей груди.

— Как ты? — спрашивает она мягко.

— Готов танцевать.

— Выглядишь хорошо, — замечает она, хмурясь.

— Так и есть. — Чтобы доказать это, я встаю. Мне нужно размять ноги. Мы оба начинаем идти. — Что тебе сказал этот воин?