Встреча в Тельгте. Головорожденные, или Немцы вымирают. Крик жерлянки. Рассказы. Поэзия. Публицистика

целительной заразой.

Есть надежда дождаться новой

земляники и новых яблок,

лысин у сыновей, сединок у дочерей,

а от внуков — открыток с приветом.

Есть надежда дождаться авансов

и процентов со вклада.

Неужто людям вновь открыт

бессрочный кредит?

Поверив, что есть надежда,

я начал искать аргументы

для подкрепления веры.

Я называл надежду

благой, острожной, нежданной.

Я взывал к ее милосердию.

А она была ненадежной

и какой-то тщедушной.

Я поверил, что есть надежда —

противники снимут пальцы с кнопок,

распахнутся двери настежь,

и мы перестанем бояться друг друга.

Кое в чем надежда сбылась,

и хлеб никто не жует в одиночку…

Но крысы над нами смеются,

ибо мы упустили свой шанс,

последнюю нашу надежду.

СТРАНА-НОЯБРЬ^[49]

13 сонетов

Перевод В. Санчука

Посвящается Петеру Рюмкорфу

1

НАШЕ

Страна, в чьих песнях красота, точно в проспекте

рекламном — к северным полям с холмов зовет, —

заселена до самых крыш уже. А тот —

укромный сгинул закуток теперь, где дети

от строгих взрослых прежде прятались; здесь нет,

нет больше тайны. Мы раскрыты. На весь свет

распахнуты; своим несчастней сосед

сочтет удачу нашу, глядя нам вослед.

Здесь, где мы в мире есть, тяжелой боли груз

с плеч свалим, раздобрев. Страдания надрыв

нам лечит рыночной свободы твердый курс,

даже с расплаты нашей цену сбив.

И горький труд клянет Ноябрь-страна.

Но есть еще и Страшный Суд. И страшная цена.

2

СТРАНА-НОЯБРЬ

Я снова здесь, где все путем, и все — как надо,

в ботинках — задом наперед, сам выстроив преграды,

готов бежать отсюда, где считаюсь

дерьмом, да в общем, — этим и являюсь.

Все по-другому здесь. Да вот же, как на грех,

пусть мода и заменит джинсы — кожей,

все возвращается, и вновь похоже

на фото то, где вечен Третий рейх.

Уймитесь, мертвецы ноябрьские! Забот

у нас, живых, — своих невпроворот!

Но эти — нет, — не те! А те опять проснулись.

Словно преступники, личинами махнулись.

Я здесь, где не прощен и не учтен еще

моей вины, долгов извечный счет.

3

ПОЗДНИЕ ПОДСОЛНУХИ

В центр, в черное ноябрь бьет на свету

еще цветы, чей цвет смешно-убог.

Встают и никнут под дождем подобья,

и рифмы: «Бог» и сразу же — «надгробья».

Цветы мне истину оставят, — ту,

что, вырезанные из небосвода, —

где серый колер в вырезе разлит, —

они несли нам весть, и текст гласит:

как муж с женой, живущие к разводу,

так люди и Земля брак кончат ссорой.

Был жалким урожай, добыча — скорой.

Чужим владев, придем без ничего.

Кто и цветы со зла казнил, того —

никем не зримая загонит свора.

4

ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ^[50]

Я мчался в Польшу, взяв ноябрь с собой.

Что если б польский мне до боли и до колик

был внятен, как приказ, уланов славший в бой?

(И я курил в затяг, всерьез, будто католик).

Но, немцу, мне немецкий слог милей,

хоть льстила эта мысль, — сладка, будто елей,

а все бы — сквозь таможню да цензуру —

на рынок свой тащил я собственную шкуру.

Где по-соседски вместе вымокнув, до гроба

так в песне слиты мы, так сплавлены страданьем,

так влюблены тайком, при том — глухи на оба,

мы рядом, делая одним преданьем —

как в шрамах бьется боль надежды той, убитой.