Встречи и расставания

Они шли со станции в деревню, и Глеб спросил:

– Паш, а ты поднимался туда, на самый верх? Чтобы город увидеть.

– Там – воинская часть, – отозвался Павлик, обходя лужу.

– Так что, она там всё время?

– Всё время.

– И вы пацанами не лазили? По-пластунски, ночью. Я представляю… – Глеб остановился, крутанулся на месте: – Сердце колотится, каждый шорох пугает, всякие чудища, звери… Слушай, это же на всю жизнь память.

– Ага, память… Был у нас герой. Его увезли куда-то, и батьку следом.

– Что значит увезли?

– За шлагбаумом поймали и увезли. Это ж секретный обьект.

– А, ну да…

Глеб задумался.

Настроение упало.

Мужчин в погонах любой раскраски он почему-то не любил, хотя сам окончил военную кафедру и уже почти год значился лейтенантом запаса. Впрочем, трепаться-то особо времени и не осталось: они уже шли по деревне. Через пару добротных домов Павлик по-хозяйски толкнул полураскрытые ворота, и они вошли во двор, по которому сновали женщины в цветастых, не по сезону открытых платьях. На вошедших они не обратили внимания, и Глеб понял, что его фантазии слишком далеки от реальности. Уже ничего не ожидая, степенно поднялся на крыльцо следом за Павликом и тут только сообразил, что у него нет свадебного подарка.

– Погоди. – Он придержал того за рукав. – Слушай, я действительно болван, надо было хотя бы цветов…

Павлик недоуменно смотрел на него, он уже был то ли в прошлом, то ли в будущем, и неожиданно отреагировал:

– Цветы?.. Не знаю наверняка, но должны быть. Вон на том склоне, – махнул в сторону сопки, сразу за улицей, одновременно избавляясь от пальцев Глеба, и исчез за дверью, где тотчас стало шумно и многоголосо.

И Глеб не стал медлить, через мгновение уже карабкался по скользкой прошлогодней траве, желая одного: чтобы его не хватились как можно дольше и чтобы цветы действительно были. Хоть какие.

… Это были подснежники. Только-только проклюнувшиеся. С нежным пушком и неуловимым запахом. И было их всего несколько штук. Глеб опять вспомнил девушку из троллейбуса и подумал, что она обязательно оценила бы этот жест…

Но оказалось, что сестра Павлика тоже способна понимать такие поступки. И не только она. Он видел, с каким вниманием оглядели его деревенские молодки, когда он протягивал букетик вышедшей навстречу невесте.

– А вот это и есть сюрприз, – перекрыл поднявшийся гам голос Павлика. – Для тех, кто не знает – это мой друг Глеб.

– Знаем, знаем, – вышел вперёд Фёдор Никитич, отец Павлика, отодвигая невесту, которую Глебу так и не удалось разглядеть. – Дайте гостю освоиться.

И с разных сторон к нему потянулись горячие руки: алеутка, вспорхнув крылом, куда-то исчезла, следом – пиджак, а впереди, раздвигая длинный ряд стульев и не выпуская его руку, двигался Фёдор Никитич. Наконец, повинуясь его руке, Глеб опустился за стол. И тут же рядом плюхнулось нечто огромное, пышущее жаром, отчего он инстинктивно прильнул к жилистому отцу Павла.

– Молодец, что приехал. – Не умолкал тот. – А я Павлу, мол, пусть уважит друг…

Фёдор Никитич говорил и наливал в гранёные рюмки себе, Глебу, его пышнотелой соседке, мужику с седой гривой и парой выбитых передних зубов напротив и миловидной девушке наискосок. И по тому, как все в ожидании замолчали, Глеб понял, что он попал уже в разгар события, и осталось только наконец-то разглядеть невесту и жениха, которого пока закрывал отец Павлика.

– Скажи-ка что-нибудь, инженер… – привстал Фёдор Никитич и ещё громче, для тех, кто сидел у дальнего края стола, пояснил: – Эт Пашкин наипервейший друг. Работают вместе.

С помощью мощной соседки слева он выдавил Глеба над столом, и ему осталось только пожелать молодым многих-многих лет и детей и прокричать «горько». А под считалку наконец-то разглядеть невесту (она оказалась рыжеволосой и миленькой) и жениха – в традиционном чёрном костюме, круглолицего, мелкого, на полголовы ниже невесты, с румяными и пухлыми щёчками, совсем не похожего на представлявшегося ему бравого и молодцеватого солдатика, которого бы он желал сестре друга в суженые.

Он выпил.

С чувством выполненного долга сел.

Подцепил на вилку солёный грибок, мигом проскользнувший вслед за водочкой, потом второй, и ещё что-то из тарелки, стоявшей перед ним и всё наполнявшейся и наполнявшейся разнообразной снедью – ни дать ни взять, скатерть-самобранка, – и наконец осоловел и откинулся, оглядывая застолье.

Подружки невесты сконцентрировались от него наискосок, их было немного; обведя их взглядом, он выбрал одну, более-менее, и стал откровенно разглядывать. И чем дольше разглядывал, тем больше она ему нравилась. Особенно, когда, встретившись с его взглядом, прятала глаза и скромно краснела.

Свадьба уже гуляла вовсю.

Фёдор Никитич громко рассказывал соседям о своих замечательных детях и их чудесных друзьях, соседка слева ощутимо наваливалась на Глеба раскалённым бюстом, и он вынужден был крениться к Фёдору Никитичу, слушать и кивать в знак подтверждения. И всё время старался не упускать из виду подружку невесты, а когда убедился, что взглядами они уже навязали узелков, вполне достаточных для знакомства, потревожил и отца Павлика, и соседку, выбрался из-за стола и, оттягивая мокрую от пота в том месте, где прижималась соседка, рубашку, вышел на крыльцо.

Глубоко вдохнув весенний влажный воздух, подумал: правильно сделал, что приехал.

Вышел Павлик, также глубоко вдохнул, развёл руками.

– Славно… Как тебе?

– Хорошо, – благодушно откликнулся Глеб. – Ты молоток, что не оставил меня в скучном, грязном городе.

– Ну ты даёшь. – Павлик пьяненько улыбнулся, похоже, он не пропускал, как обычно это делал, тосты, а на спиртное он был слаб. – Нет, город лучше, ты просто не жил в деревне. Поживи… А что, оставайся у нас, в моей комнате вот и живи.

Он качнулся, и Глеб поддержал его:

– Предложение заманчивое… Слушай, а что за девушка напротив меня сидит?

– Девушка? Какая? Их много. По статистике, десять – на девять парней…

– Это точно, – не стал возражать Глеб, сознавая бессмысленность подобного вопроса. – Пошли, а то потеряют.

Подтолкнул Пашу в спину и тут же отступил, пропуская раскрасневшуюся, стремительную, ту, с которой переглядывался.

– Здрасьте, – бросила она, глядя снизу вверх на покачивающегося Павлика, и он замер, удивлённо вглядываясь и припоминая: