Встречи на Сретенке

– Для меня и та была настоящая, - возразил Володька.

– Может быть, может...
– махнул рукой Сергей, потом обернулся к нему: Тебе что, нравилось на войне?

– Не то слово, Сергей... На войне я ощущал свою значимость. Понимаешь?

– Не понимаю! И не принимаю!
– выпалил Сергей.
– "Значимость" пушечного мяса.
– Он горько рассмеялся.

– Я не был "пушечным мясом", - покачал головой тот.
– Я был личностью, от которой много зависело.

– Но фактически ты был винтиком военной машины, - разгорячился Сергей.

– Не знаю... Я этого не ощущал.

– Выходит, не желаешь быть винтиком?
– не отставал Сергей.

– Вообще неверно это, по-моему.

– Ого, - засмеялся Сергей.
– Наконец-то слова не мальчика, а мужа! Все-таки, Володька, мы были самыми умными в классе и кое в чем разбирались даже тогда, на заре туманной юности...

Надюха и Володька медленно брели по Каланчевке из горсуда. Адвокат не помог, и приговор районного суда оставили в силе. Гошка помахал им рукой со скамьи подсудимых, довольно бодро улыбнулся - где наша не пропадала - и был уведен милицонерами. Надюха всплакнула, но вскоре оправилась и сейчас шла с Володькой более или менее спокойная.

– Зайдешь?
– спросила она, когда подошли к дому.

Он согласился... На кухне столкнулся с Егорычем, варившим картошку.

– Ну как?
– но, увидев их лица, махнул удрученно рукой.
– Загремел, значит, Гошка... Ты, Надюха, особо не расстраивайся. Не пара он тебе и буянил часто.

– Проходите ко мне, Николай Егорыч, четвертинка есть, - пригласила она.

Глазки Егорыча поживели, и он ждать себя не заставил. На троих четвертинки было маловато, и, выпив, они сидели, понурив головы, и помалкивали, в общем, как на поминках. Егорыч, правда, пытался успокаивать Надюху, говоря, что найдет она еще себе, но та отмахивалась.

– Бросьте, дядя Коля... Чего уж там, - а потом, горько рассмеявшись, добавила: - "Где уж нам уж выйти замуж, я и так уж вам уж дам уж".

Володька попробовал улыбнуться, но не вышло. Посидев еще недолго, он распрощался.

– Не забывай меня, лейтенантик, - сказала Надюха.

– Слушай, черт бы вас подрал! Что произошло?
– с досадой спросил Виктор по телефону, позвонив Володьке поздно вечером.
– Я только ввалился, и вот номер.

– Тоня, значит, вернулась?

– Давно. Но почему-то не звонила тебе? Ты что-нибудь оторвал?

– Ничего я не "отрывал"... Ей кто-то позвонил, ну и я...

– Психанул?
– перебил Виктор.

– Да нет... Просто... знаешь... Тоня, наверно, поняла, почему я ушел.

– Ты очень ясно выражаешься, - насмешливо заметил Виктор, а потом скомандовал: - Придешь завтра. И не вздумай брыкаться.

...На другой день Володька отправился на Пироговку со смутным, неясным чувством напрасности этой встречи и с боязнью, что Тоня опять заведет речь про Юльку.

Тоня встретила его очень сосредоточенная и какая-то напряженная. Ну, подумал Володька, разговор предстоит, видать, серьезный. Она молча провела в комнату, где витал сладковатый дымок американских сигарет, усадила на диван, сама села на стул против него.

– Приготовься к большому разговору, Володька, - начала она.
– Нам нужно во всем разобраться.

– Наверно, - подтвердил он.

– Ответь мне, только правду... Когда на фронте ты садился писать мне письмо, тебе сразу вспоминалась Юля?

– Как ты угадала?

– А о Юле вспоминать было тяжело, поэтому и писал редко?
– продолжала она.

– Здорово ты во всем разобралась... Наверно, было действительно так, согласился Володька, усмехнувшись.

– Скажу больше, Володька. Не только письма, но и мысли обо мне сразу связывались с Юлей?

– И это правда, - он опустил голову.
– Гибель Юльки - мое первое настоящее горе... И вина, - добавил он.

Тоня достала сигареты, протянула ему. Они закурили.

– Помнишь, в сорок втором я говорила тебе, что ни перед кем не чувствую себя виноватой, даже перед Юлей?

– Помню...

– А когда она погибла, почувствовала. И у меня, Володька, часто перед глазами встает холмик рыжей земли, о котором ты писал...
– Она задумалась, потом вскинула голову, у нее вырвалось: - Что же нам делать?

– Не знаю, - опять пожал плечами.

Володька более или менее понимал Тоню. Ей нужно было найти какую-то значительную причину того, что случилось. Почему ушло все куда-то? Почему встретились почти чужими? И она нашла - Юлька! Но, наверно, все было гораздо проще и обыкновеннее - время. Те долгих три года, которые прожили они совершенно по-разному, совсем в других измерениях. У Тони была одна жизнь, у него другая. Если бы удалось им встретиться хоть один раз за эти годы, может, все было бы иначе?

Послышался скрип открываемой двери, и в комнату ворвался Виктор. Бросился к Володьке, стиснул его руку.

– Бегал на Усачевский! Ждем тебя, а в доме пусто. Но и на рынке ничего такого не оказалось. Ну, как вы здесь, ребятки? Договорились?

– Договорились...

– Что таким загробным голосом? Тоня? Погодите, я сейчас вами займусь! А пока, сестренка, поставь-ка чайку.

Тоня вышла на кухню.

– Ну что?
– наскоком спросил Виктор.

– Ничего...

– Ладно, все будет в порядке, - бодро улыбнулся он.

Тоня вернулась, но не села, а стала прохаживаться по комнате.

– Еще в сорок втором, - остановилась она напротив Володьки, - я предчувствовала, что Юля рано или поздно встанет между нами... И вот...

– Опять начала!
– воскликнул Виктор.
– Вчера весь вечер об этом долбила, повернулся он к Володьке.
– Тоже мне эти дамские тонкости.

– Да нет, Виктор, наверно, действительно так, - решил тот поддержать Тоню, хотя все яснее понимал, что дело в другом.

– Вы что, братцы, всерьез?
– возмутился Виктор, переводя взгляд с Володьки на Тоню.
– Ну, ладно, Тонька - девчонка, но ты-то солдат! Юли нет, и ее не воскресишь. И какие вы себе вины выдумали? Какого черта...

– Перестань!
– остановила его Тоня.
– Перестань.

– Не перестану!
– ударил он кулаком по столу.

– Прекрати! Или я попрошу тебя убраться из комнаты, - вдруг сорвалась она, и ее резкость, даже грубоватость неприятно поразили Володьку.

Виктор замолк, надулся, и Володька увидел, что, несмотря на свою шумливость и голосистость, находится он под каблучком у своей сестры. Что командует в доме она. Виктор суетливо зашарил по карманам, вытащил папиросы и так же суетливо закурил. Тоня вышла на кухню.