Встретимся в раю

Одеты они были замечательно — хоть сейчас в овощехранилище. Стеганые куртки с задранными воротниками, толстые тренировочные штаны, в сапоги заправленные, и вязаные лыжные шапочки. У Чекалина синяя в белую полоску, а у Жамкина коричневая с козырьком. Кухарчук подошел враскачку, пробубнил из-под кепки:

— Ну, ханыги, на троих сообразим?

— Пошел отсюда, — процедил Жамкин. — А то за ханыг можешь по рогам получить…

А Чекалин уже и руки из карманов вынул. Кухарчук засмеялся и поднял кепку:

— На первый-второй рассчитайсь! По сотняге штрафу — начальство не признали, чекисты хреновы… Двинули. Задание объясню по пути.

По грязным безлюдным переулкам они вышли к приметному трехэтажному дому, в котором жил лысый и ушастый контакт убитого ходока. Как же его фамилия, подумал Кухарчук. Что-то связанное со вкусовыми ощущениями. Терпкий? Нет. Горький? Ха-ха… Кислый? Стоп! Конечно же, Кисляев. Кисляев! А вот и дверь на втором этаже, и со двора к ней идет лестница под шатериком из черных, изъеденных временем досок.

Кухарчук давал последние наставления Жамкину:

— Прошел переулок — затаись в подворотне, покури. Назад иди. Каждый раз — по новой стороне, ближе к домам прижимайся. Кто приставать начнет — притворись пьяным. Мол, дружка ищешь… Например, Жору Шмакова. Чем не фамилия? Так… А ты, Чекалин, сиди вон в том флигельке. Поглядывай на дверь. Только когда пойдешь — сыграй на публику. Вдруг кто-то наблюдает… Изобрази натуральную причину своего интереса к флигельку. Понял? Захотите меня вызвать, снимите шапочку и воду с нее стряхните. Я увижу. Все. По местам.

Чекалин начал на ходу расстегиваться, направляясь к руинам флигеля в углу двора. Кухарчук одобрительно усмехнулся — хорошую причину нашел Чекалин. Тот перебрался через горы мусора, пропал в черном провале. Жамкин натянул поглубже шапочку и побрел по переулку. А Кухарчук, упрятав лицо в воротник, двинул через двор, через огромную лужу, полную разбухшего мусора. Из лужи там и сям торчали обломки кирпичей и осевшие в грязь доски. По этим вехам и заскакал Кухарчук к облезлому двухэтажному дому, подъезд которого смотрел на лестницу господина Кисляева. В подъезде было так же грязно, как и во дворе, холодно и воняло псиной. Старая слепая собака глухо заворчала под лестницей, едва со страшным скрипом открылась разбитая дверь.

Кухарчук огляделся. Окошко рядом с дверью было заделано фанерой и кусками картона. Единственная стеклянная шибка с потеками грязи находилась высоко, и, чтобы смотреть сквозь нее, надо было вытягивать шею. Зато Кухарчук хорошо видел весь двор и лестницу к двери Кисляева. Он решил ждать, пока уйдет тусклый дневной свет. Чего ждать — и сам еще не знал. Вполне возможно, что Кисляев на работе. Или у какой-нибудь марусечки, в крутом загуле. Хорошо ему небось, тепло и не дует из окна… Он может сегодня и не заявиться домой. Но особое чутье подсказывало Кухарчуку: независимо от того, придет Кисляев или не придет, что-то вскоре должно случиться. Не зря Шмаков приезжал в дивизион. По сути, весь его визит сводился к выяснению личности Кисляева. Что-то случится… Чутье Кухарчука редко обманывало. Если Шмаков заинтересовался… СГБ не откладывает на завтра того, кого можно уделать сегодня.

Короткий день быстро сходит на нет, а дверь Кисляева с красной надписью о стрельбе без предупреждения оставалась неподвижной. С чавканьем и шумом двор пересекло несколько человек — озябшие, ссутулившиеся обитатели трущоб. Никто из них не походил на длинного широкоплечего Кисляева. И Жамкин с Чекалиным не давали о себе знать. Собака выползла из-под лестницы и боязливо обнюхала ботинки Кухарчука. Из бельм сочился гной, и Кухарчук, брезгливо поежившись, хотел пнуть собаку, но передумал — еще взвоет…

Пока он с тихими проклятьями отодвигался от собаки, на втором этаже скрипнула дверь. Спустился мужик с помойным ведром — в резиновых сапогах, брезентовых штанах и несвежей майке, скрученной на пузе. На плечах мужика бугрились корявые мышцы, расписанные красной тушью. Такие наколки были писком моды в северных лагерях лет пять назад. Лицо его показалось смутно знакомым. Ничего удивительного — ведь Кухарчук в этом районе по маршруту ходил, вполне могли встречаться. Мужик с ведром покосился на Кухарчука, толкнул дверь и бестрепетно побрел под колючим дождем в дальний угол двора, к флигелю, где прятался Чекалин. Вывернул помои, посмотрел в низкое серое небо и почесался. Когда вернулся в подъезд, от мокрой спины поднимался парок.

— Ты кого выглядываешь, господин хороший?

— Девушку поджидаю, — бросил Кухарчук.

— Симку, что ли? — не отставал мужик. — Если Симку — напрасно ждешь. Дохлый номер. Трипперок она схватила.

— Ай-яй-яй! — огорчился Кухарчук.

— Ага, схватила… Ну а после пошла с каким-то корейцем. А он в легавку стукнул. Теперь Симке три месяца сидеть. За распространение. Ты что ж, давно у нее не был?

— Давно, — ухмыльнулся Кухарчук. — Отъезжал я, папаша…

— Коряги драл?

— И это было… В основном мерзляк затаривал.

— Так-так… По-рыжему ходил?

— Нет, по-черному.

— Жаль, — усмехнулся мужик. — Если бы по-рыжему…

Кухарчук обрадовался возможности попрактиковаться на фене. Поработать, так сказать. Коряги драть — лес валить.

Мерзляк затаривать — разрабатывать вечную мерзлоту. Ходить по-рыжему — мыть золото. Ходить по-черному — добывать уголь. И мужик явно искал продолжения разговора. Но тут Кухарчук увидел, как из развалин флигеля вышел Чекалин и встряхнул шапочку.

— Ладно, папаша, привет Симке! — заторопился Кухарчук.

— Обязательно, — сказал мужик, поднимаясь по лестнице. — Как объявится вблизях хоть одна Симка, так и передам. А в нашем доме никакой Симки, кроме моей кошки, сроду не жило!

Дверь наверху захлопнулась с торжествующим хряском. Раздосадованный, что так просто попался, Кухарчук запрыгал по кирпичам. На улице, кажется, стало еще холоднее. С тихим шорохом в грязную воду сыпалась с неба мелкая ледяная крупа. Чекалин надел шапочку и побрел, не оглядываясь, в переулок, за угол дома. Здесь у заколоченного парадного его и нашел Кухарчук. Чекалин возбужденно зашипел:

— Женя, полный атас! Я сейчас Стовбу видел.

Кухарчук почувствовал, как екнуло сердце. Что-то вроде этого он и ожидал…

— Стою, значит, секу на крыльцо! — продолжал Чекалин.

— Слышу, в соседней комнате грязь зачавкала. Я к дырочке! А там — Стовба. С бородой, еле его узнал. Тоже на крыльцо зырит. Потом собрался он на мою сторону идти. Я отвернулся, качаюсь, как бы вроде штаны застегиваю. Стовба меня увидел и ушел! На Трубу подался, я последил.

— Вперед! — выдохнул Кухарчук. — Свяжись с Жамкиным, пусть на твое место заступает… Мы теперь отсюда с пустыми руками не уйдем!